Любовница коменданта - Семан Шерри (чтение книг .TXT) 📗
— Он отправит ее в газовую камеру, если узнает, что она ждет ребенка, — сказал кто-то из заключенных.
— Ну и что? — вскинулась на него Шарон.
— Что будем делать? — спросил кто-то, стоявший рядом с Ревеккой.
Ревекка скрестила руки на груди.
— Будет больно, — предупредила она.
— Я знаю.
— У тебя будут страшные боли, причем несколько дней.
— Неважно.
— Будет много крови, — продолжала Ревекка. — Как ты скроешь это от него?
— Это моя забота.
После некоторого раздумья она наконец кивнула. Под глазами и на впалых щеках у нее залегли огромные тени. Когда она улыбнулась, ее лицо напомнило мне череп, украшающий серебряный перстень коменданта.
— Стало быть, теперь мы тебе понадобились, — медленно проговорила Ревекка.
— Что она будет делать? — спросила Ильзе, сидя на коленях у коменданта в его кабинете. — Что она будет делать, папочка? — повторила девочка, испуганно посмотрев на отца.
— Я не знаю, — ответил комендант. — Я не могу перевернуть страницу. Ну-ка, помоги мне. «… Старушка, хотя она и казалась доброй, на самом деле была злой ведьмой…»
— Я так не хочу! — воскликнула девочка, схватив отца за лацкан мундира и прижавшись щекой к его груди. Потом она заглянула в открытую книгу сквозь щелки в растопыренной ладошке.
«… Она построила красивый пряничный домик, чтобы заманивать туда маленьких детей. Как только они заходили в этот домик, она хватала их, варила и съедала…»
— Нет! Я не хочу!
«… У ведьмы были красные глаза, такого же цвета, как огонь или кровь, и она плохо видела, зато у нее был отличный нюх, совсем как у зверей, и поэтому она сразу же учуяла, что Гансель и Гертель где-то близко».
— Ты не дашь ведьме съесть меня, правда, палочка? — в ужасе спросила Ильзе.
— Конечно, нет.
— А Ганса?
— И Ганса тоже. — Он посмотрел на малыша, спящего у него на руке, и поцеловал его головку. — Я никогда не дам ведьме съесть вас.
— А маму?
— И маму тоже.
— Ведьмы едят только маленьких мальчиков и девочек, да? Которые ушли из дома и потерялись?
— Моему мальчику и моей девочке это не грозит. — Комендант крепко прижал их обоих к груди, касаясь лицом их волос. — Мои дети никогда не потеряются.
… — Я тоже потерял родителей, Рашель, — сказал Давид. — Не ты одна пострадала во время войны.
— Я этого не утверждаю. Неужели нужно снова заводить этот разговор?
— Да.
— Но почему именно сейчас?
— Потому что я устал бегать с места на место.
Давид вынул из чемодана свои рубашки и положил их обратно в ящик. Он взял у меня из рук свой костюм и повесил его в шкаф.
— Что ты делаешь? — удивилась я.
— Довольно, Рашель.
— Что значит, «довольно»?
— Я не собираюсь всю жизнь бегать с одного места на другое. Я хочу иметь постоянный дом. Я хочу иметь семью.
— При этом тебя не интересует, чего хочу я.
— Мне кажется, этот вопрос должен был задать тебе я.
— А если я уеду? — спросила я. — Если мне придется уехать?
Давид устало посмотрел на меня. Его лицо показалось мне ужасно худым, осунувшимся. Он ухватился рукой за дверной косяк.
— Я тебя люблю, Рашель, но я остаюсь.
— Ты мой муж!
Он вздохнул.
— Ты дал мне слово, Давид.
Он промолчал.
— Ты дал мне слово, что никогда меня не оставишь. Ты клялся, Давид.
Он смотрел на меня, но его глаза были чужими. Он покачал головой. Я столкнула чемодан с кровати — при этом он задел тумбочку, и стоявшая на ней лампа полетела на пол. Давид закрыл глаза.
ГЛАВА 7
— Ты дал мне слово, — повторила я. — Ты обещал!
— Не помогай ей, — вмешалась Шарон.
— Ты же обещала!
— Я сказала, что попробую.
— Нет, ты сказала, что поможешь нам.
— Я знала, что ей нельзя верить, — сквозь зубы процедила Шарон.
— Это не так просто, как вам кажется, — возразила я.
— Ты обманула нас, — сказала Ревекка.
— Неправда. Вы же не хотите, чтобы я рисковала жизнью, когда нет ни малейшей надежды на успех. Документы, которые вы мне дали…
Удар сзади сбил меня с ног. Я упала на четвереньки прямо в раскисшую глину. В ушах у меня звенело. Следующий удар по спине уложил меня на землю. Моя щека тоже оказалась в глине. Они пинали меня ногами. Я пыталась подняться на колени и прикрыть голову руками, но они не давали мне этого сделать. Послышался какой-то хруст, и я почувствовала страшную боль в боку. В голове у меня гудело, но я не потеряла сознания.
— Хватит, — сказала Ревекка.
Они оставили меня в покое и обступили со всех сторон. Ревекка нагнулась и, схватив меня за волосы, заглянула мне в лицо. Бок разрывался от горячей боли.
— Имей в виду, ты кое-чем обязана нам, — сказала она. — Не думай, что мы забудем об этом.
— Мы ничем им не обязаны, — возмутилась я.
Отец потупился, прижимая к груди буханку черного хлеба. Незнакомец стоял в темном проеме двери, держа в руках пачку бумажных купюр.
— Он такой же еврей, как и мы, — возразил отец.
— Он в бегах, он скрывается, — сказала я. — Скрываться же удается только богатым евреям. А это значит, что он не такой, как мы.
— Пусть хотя бы возьмет хлеб, — сказал отец.
— Бедный еврей не может позволить себе залечь на дно, это привилегия богатеньких. Так что пусть ищет себе пропитание в другом месте.
— От нас не убудет, если мы дадим ему немного хлеба, — упорствовал отец.
— У меня есть деньги, — сказал незнакомец. — Я заплачу.
— Нам не нужны деньги. Они ничего не стоят, — не сдавалась я. — А вот еда нам нужна.
— Речь идет всего лишь о буханке ржаного хлеба. — Отец попытался незаметно сунуть незнакомцу хлеб.
— Ты знаешь, чего мне стоило раздобыть эту буханку? — сказала я, вставая между ними. — А ты хочешь ее отдать.
— Он нуждается в помощи, — сказал отец.
— Я не прошу отдать мне ее просто так. У меня есть деньги, — сказал незнакомец. — Много денег.
— Если бы мы были вынуждены скрываться, нам тоже пришлось бы просить людей о помощи.
— У меня есть жена, — сказал незнакомец, — и ребенок трех лет.
Я выхватила у отца буханку и разломила ее на две неравные части. Отец улыбнулся. Я сунула незнакомцу кусок поменьше.
— Дай ему тот, что побольше, — сказал отец. — Ведь у него жена и ребенок.
— Пусть скажет спасибо и за это.
Незнакомец схватил хлеб и стал совать мне деньги, но я не приняла их.
— Уходите, — сказала я. — И чтобы впредь вы никогда здесь не появлялись.
Незнакомец выскользнул через черный ход и растворился в темноте. Я заперла дверь на засов.
— Как ты можешь быть такой бессердечной? — упрекнул меня отец. — Мы должны помогать своим.
— Как ты можешь быть таким глупым? — воскликнула я. — Мы должны думать о том, как помочь себе.
— Я займусь партизанами, господин комендант, — предложил его помощник.
— Нет, Йозеф, — сказал комендант, доставая пистолет. — Я займусь ими сам.
Среди партизан возникло какое-то замешательство, они посмотрели друг на друга, на коменданта. Женщина, одетая в мужскую одежду, отняла руку от разбитой в кровь губы, взглянула на своего товарища и украдкой взяла его за руку. Тот крепко сжал ее руку. Один из мужчин постарше заплакал, и молодой паренек похлопал его по плечу, стараясь ободрить.
— Выведите их во двор, — распорядился комендант.
Подталкиваемые охранниками, партизаны вышли из кабинета. Комендант последовал за ними.
Я бросилась в ванную комнату, расположенную рядом с канцелярией. Взобравшись на край ванны, я открыла маленькое оконце под потолком и, ухватившись за прутья решетки, подтянулась повыше. Теперь мне было видно, что происходит во дворе.
Партизаны сбились в кучку. Женщина и мужчина, которые, как я поняла, были руководителями этой группы, держались спокойно и мужественно. Они стояли с высоко поднятыми головами и в упор смотрели на коменданта. Самый молодой из партизан сплюнул на землю и стал осыпать немцев проклятиями. Солдаты вскинули винтовки. Комендант поднял пистолет. Женщина обхватила руками своего товарища и прижалась к нему лицом. Комендант выстрелил два раза. Они упали на землю. Комендант продолжал стрелять.
