Любовница коменданта - Семан Шерри (чтение книг .TXT) 📗
— А ты в этом сомневаешься?
Комендант засмеялся и бросил кость в тарелку. Его приятель протянул руку и хлопнул его по спине. Они опять дружно захохотали.
— Я был молодцом, Макс. Потому что она отдалась мне еще раз.
— Так ты проделал это дважды? С одной и той же красоткой?
— И с ее подружкой тоже. Но подружка оказалась так себе.
— Ну и ну!
— Первый раз мы проделали это стоя.
— Стоя?
— Прислонившись к двери. Она обхватила меня ногами за талию.
— Невероятно!
— Она способна свести с ума, Макс.
— Повтори-ка еще раз ее имя. В следующий раз, когда вырвусь в Берлин, постараюсь ее разыскать, — сказал комендант. — Правда, мне ни разу не приходилось заниматься этим стоя.
— Только не говори Марте, если попробуешь.
— Конечно, иначе она решит, что я извращенец.
— Да, Катарина тоже не понимает таких вещей.
— Неужели ты ей рассказываешь о своих похождениях?
— Ты в своем уме, Макс? Или просто пьян?
Они снова захохотали, да так, что чуть не попадали со стульев. Небо затянулось тяжелыми черными облаками. Первые крупные капли дождя забарабанили по стеклу.
— Катарина почему-то считает, что я сплю со всеми женщинами, встречающимися мне на пути.
— Как это?
— С немкая, польками, чешками…
Комендант поморщился:
— Даже с уродливыми, Дитер? И с толстухами?
— Даже с еврейками, — сказал Дитер, ткнув в его сторону острием ножа. — Даже с еврейками, Макс.
— Чтобы переспать с еврейкой, надо быть отчаянным человеком.
— Не отчаянным, а просто пьяным.
— Очень пьяным.
— Очень, очень пьяным.
Они снова захохотали. Дождь теперь уже неистово хлестал в окно. В комнате стало темно. Комендант, пошатываясь, подошел к письменному столу и включил настольную лампу.
— Макс, где ты раздобыл это угощение?
— Как-никак я комендант лагеря.
— Ты счастливчик, Макс.
— Нет, это ты счастливчик. Ты проделал это стоя.
— Мы оба счастливчики. Я хочу произнести тост.
Приятель коменданта поднял бокал и попытался встать, но потерял равновесие и угодил рукой в паштет. Комендант полез в карман за платком, при этом столкнув свой бокал на пол. Его друг, недоуменно моргая, смотрел на испачканные паштетом пальцы, пока не сообразил облизать их. Комендант протянул ему платок, но тот лишь тупо уставился на него. Нагнувшись над столом, комендант принялся искать свой бокал, и, не обнаружив его, взял в руки бутылку. Попытавшись подняться на ноги, он опрокинул стул. Приятели едва держались на ногах. Комендант сделал глоток из бутылки.
— Погоди, Макс. Сначала — тост.
— Ах да, тост. За…
— За нашу дружбу, Макс.
— За нас.
— И еще… За… За…
— За счастье евреев, — подсказал комендант.
За окном стояла плотная завеса дождя.
— За счастье евреев, — повторил комендант.
Он уселся на койку и, подняв бокал, посмотрел на меня.
— За счастье евреев, — повторял он снова и снова.
Он не притронулся ко мне. Он пил всю ночь. На письменном столе лежали его часы. Я украдкой взглянула на них: они показывали 4:17. Но он не шел спать. Я уже подумывала о том, чтобы самой подойти к нему и поскорее кончить со своими обязанностями, но он вел себя как-то странно. После всего выпитого он даже не дотронулся до меня. Когда он направился к шкафу за третьей бутылкой, я отметила про себя, что он держится на ногах вполне твердо, но непривычно задумчив. Он сидел на койке в расстегнутом мундире и пил — сначала из бокала, потом прямо из горлышка. Он смотрел на меня и поглаживал свой пистолет, но по-прежнему не притрагивался ко мне.
Наконец он встал. Теперь-то уже все скоро кончится, подумала я. Потом он уйдет к себе наверх, а я смогу хоть немного поспать. Однако, вопреки моим ожиданиям, он направился в ванную, вместе с пистолетом и бутылкой. Я услышала звук льющейся воды. Должно быть, ему стало дурно после выпитого спиртного. Он завернул кран, но затем вода полилась снова. Я взяла в руки его часы и, завернувшись в одеяло, откинулась в кресле. На обратной стороне циферблата было выгравировано:
«Моему дорогому Максу в память о вечной…»
Комендант вышел из ванной.
Я выронила часы.
Он держал пистолет у виска.
Он подошел ко мне и опустился на колени, прижимаясь к моим ногам. Я невольно отпрянула. Свободной рукой он ухватил меня за робу. Дуло пистолета впивалось ему в висок. Комендант притянул меня к себе. Пистолет упал на пол.
Комендант уткнулся лицом в мои колени, обхватил меня обеими руками и зарыдал.
Я продолжала сидеть, не шелохнувшись.
Комендант даже не шелохнулся, когда я выскользнула из-под его руки. Я осторожно отодвинулась от него. Он тихонько захрапел. Приподняв одеяло, я встала с кровати и выждала некоторое время — комендант спал. Кортик и пистолет лежали на комоде.
Не сводя с коменданта глаз, я ощупью стала красться к комоду, ступая сначала по гладкому полу, потом по ковру, потом снова по полу. Комендант повернулся на другой бок, и я застыла на месте, но, к счастью, он не проснулся. Наконец я добралась до комода.
Вот они: пистолет в кобуре и кортик в ножнах. Изо дня в день повторялось одно и то же, сперва он выкладывал на комод оружие. Потом снимал мундир. Потом демонстрировал мне свои шрамы. Потом его руки шарили по моему телу. Потом начинались влажные поцелуи. Потом он наваливался на меня всей своей тяжестью, и, наконец, наступала блаженная минута, когда он погружался в сон. Пистолет и кортик находились в той же самой комнате.
Дрожащими руками я вытащила кортик из ножен. С тех пор как он привел меня в свою спальню, я мысленно проделывала это сотню раз, днем и ночью. Крепко сжимая рукоятку кортика, я направилась к двери. Комендант снова повернулся и захрапел в подушку. Затаив дыхание, я открыла дверь.
Спускаться в кабинет было слишком рискованно: это заняло бы много времени. Он мог проснуться. С тех пор как уехала его жена, он почти не притрагивался к спиртному, во всяком случае в дневное время. Отнести кортик в кабинет можно будет позже. В холле, под окном, стоял сундук из кедрового дерева, откуда он достал второе одеяло. Я просунула кортик в щель между сундуком и стеной. Комендант заворочался.
Я бросилась назад в спальню. Взяв с кровати одеяло, я завернулась в него, опустилась в стоящее у окна кресло и закрыла глаза. Комендант не двигался. Я сидела очень тихо, с закрытыми глазами, и молила Бога, чтобы он ничего не заметил, если проснулся и сейчас исподтишка наблюдает за мной. Но он не проснулся. Мало-помалу я пришла в себя, и сердце перестало бешено колотиться. Вопреки моим опасениям, комендант не встал с кровати, не подошел ко мне, не велел мне лечь рядом. В окна струился теплый солнечный свет. Мягкое одеяло приятно согревало тело. Дыхание коменданта стало размеренным и тихим. С каждой минутой лагерь уплывал все дальше и дальше от меня.
— Я уезжаю, Рашель, — объявил мне Давид после ужина. — На все лето.
— Как так уезжаешь? — не поняла я.
Мы сидели на качелях на веранде. Давид отвел глаза в сторону.
— Мне предложили должность профессора, — сказал он. — На лето. В Париже.
— Но сегодня уже первое июня, — сказала я, подливая себе чая со льдом. — Почему ты не предупредил меня заранее? Теперь я вынуждена собираться в спешке.
— Тебе не нужно собираться, Рашель. Я еду один.
Я в недоумении уставилась на него, но он по-прежнему глядел в сторону, на двор. Ледяной стакан обжигал мне руку. Я поставила его на стол и вытерла мокрую ладонь о юбку. Когда я дотронулась до его руки, он порывисто отстранился от меня.
— Ты бросаешь меня, — сказала я.
— Ничего подобного. Я всего лишь уезжаю на некоторое время.
— Без меня?
— Мне нужно побыть одному. Подумать.
— О чем?
— О нас.
— Почему, Давид?
Он посмотрел на меня. Его лицо казалось усталым и постаревшим. Страшно постаревшим. Ветерок ерошил ему волосы. Он закрыл глаза. Сердце готово было выпрыгнуть у меня из груди. Я задыхалась. Мне хотелось обнять его, прижать к себе, но руки безвольно лежали у меня на коленях.
