Самая шикарная свадьба - Богданова Анна Владимировна (полные книги txt) 📗
– И ничего подобного! – весело отозвался Серега, не обращая никакого внимания на увещевания жены. – Я попробовал и вот – перед вами, жив, здоров, как видите. А есть у них еще один ресторанчик такой смешной! – воскликнул он и весь как-то сжался и затрясся от смеха – видимо, вспомнил что-то очень веселое. – Туда приходишь, садишься за столик… Народу набивается – жуть! Вдруг, значит, гасят свет – тьма кромешная – друг друга не рассмотреть. И в этой-то темени все едят.
– Во нехристи! – возмутилась бабка. – Чего токо не придумают! Это ж надо – в темноте есть!
– Это еще полбеды! – радостно воскликнул едок опарышей. – Главное в этом кабачке не то, в каких условиях ты обедаешь, а что у тебя на обед!
– Что ж на обед? – удивленно спросила я, стараясь не напылить, расстилая серую простыню.
– Фу ты! Это ж надо! – выразила свое недовольство «щука» – пыль с перьями летела с верхних полок на ее чистое белье. – Юлия! Ложись! Я кому сказала! – взревела она.
– Достань куклу, тогда лягу, – пропищала Юлия.
– А на обед там подают таких существ, не помню, как они называются. Кажется, «Ди грюне раупе», это что-то вроде нашей зеленой гусеницы. Я-то не знал, подцепил в темноте что-то на вилку, в рот положил, а она там как начала извиваться, просто, знаете ли, в конвульсиях бьется у меня во рту!
– Выплюнул, поди? – с большой заинтересованностью спросила бабка.
– Вот еще! Я такие деньги за этот обед отдал! Буду я выплевывать! Я, извините, не сын Рокфеллера!
– Фу ты! – брезгливо воскликнула Галина Ивановна, но, подумав, рассудительно добавила: – Хотя это конечно, чо ж выплевывать, если за все уплочено!
– В туалете мокротень по щиколотку! Что ж завтра-то будет?! – негодовал Михаил Васильевич – он явился из уборной в мокрых тапочках и принес с собой довольно неприятный запах.
– А когда свет включили, – щуплый давился от смеха, – я увидел, что у всех на тарелках эти самые ди грюне раупы расползаются в разные стороны, а у меня больше всех – гора целая!
Тут Натаха не выдержала и, оскалив щучью пасть, вскочила, с силой втолкнула мужа в подушку, потом схватила Юлечку и буквально завалила ее к себе на полку.
– Я писать хочу! – пронзительно завизжала та.
– Там мокро! Завтра сходишь! – ответила мать и прижала Юлечку к стенке.
Мы с Власом залезли на верхние полки и, кое-как переодевшись в темноте, наконец-то улеглись.
За окном то там то сям мелькали огни, чернели мрачные громады заводских или фабричных зданий, потом пролетел скудно освещенный населенный пункт, и поезд, раскочегарившись, понесся по «мертвой зоне». Тут больше не было ни домов, ни вышек, ни огней – только необъятный, с каждой секундой чернеющий пейзаж: поля, поля, поля, которые то и дело заслоняла темная, угрюмая стена высаженных вдоль железной дороги высоких деревьев.
– Спокойной ночи, любимая, – трепетно сказал Влас и отвернулся к стенке.
Мне вскоре надоело смотреть в окно, и я уснула под громоподобный храп Галины Ивановны.
…Проснулась я при весьма странных обстоятельствах. В ушах стоял дикий шум – вокруг спорили и кричали. Я же, открыв глаза, минут пять вовсе не могла ничего понять, чувствуя тупую боль в затылке.
– Машенька, ты в порядке? – с беспокойством спрашивал, склонившись надо мной, Влас.
– Ха! В порядке ли Машенька! Вы бы лучше спросили, в порядке ли мой муж!!! – кричала «щука», но я все еще не могла понять, в чем дело. – Она ему все коленки отдавила! Он теперь ходить не сможет!
Оказывается, именно в тот момент, когда семья с нижней полки чинно села завтракать горелыми сухарями с чаем, я свалилась с верхней полки прямо на колени веселого, простодушного пожирателя зеленых гусениц, слегка ударившись головой о стол. Может, причиной моего падения послужил приснившейся кошмар, а может, я была на сто процентов уверена, что сплю дома на широкой кровати, с которой при всем желании свалиться практически невозможно, не знаю. Скажу лишь одно – упала я очень удачно – как будто, пока летела с верхней полки, умудрилась сделать двойное сальто и приземлиться точно на Серегины колени. А ведь могла бы упасть на «щучий» завтрак и, помимо многочисленных переломов, порезов и ожогов от стаканов и горячего чая, получила бы от Натахи счет за загубленные в связи с падением горелые сухари!
– Девка-то какая неуклюжая! – прошлась Галина Ивановна. – Прямо как моя сноха! Все, что ль, вы такие, москали?!
– Ты не ушиблась?! – спрашивал Влас, прыгая вокруг нас с Серегой. – Это я во всем виноват! Надо было лететь на самолете!
– В туалете уже по колено, – констатировал химик, – и очередь огромная. Вон хвост у соседнего купе заканчивается!
– Простите, пожалуйста, – извинилась я, поднявшись наконец с помощью Власа с колен пожирателя лягушек.
– Ничего, ничего! Мне даже приятно! Правда-правда, неожиданно, но приятно, – улыбнулся Серега. «Щука» злобно шикнула на него, но он не принял это во внимание и весело продолжал: – Это еще что! Когда я был на Мадагаскаре, ел огромных таких жуков – коричневых, жирных… Их поджаривали на огромной сковороде, на костре. Возьмешь такого жука в рот, аж панцирь на зубах хрустит, твердый такой… А на вкус семечки напоминает, – заключил он не к месту рассказанную историю.
– И чего ты только не жрешь! – удивилась Галина Ивановна. – Я бы такую гадость даром лопать не стала!
– А если б вам заплатили, чтоб вы съели? А? – спросил весельчак.
– Ну-у, – задумалась она и, поправив белый пластмассовый гребешок на макушке, выпалила: – Ежли уплочено, чо ж не схавать?!
Пейзаж за окном кардинально поменялся – величественные, однообразные поля и леса сменили пирамидальные тополя, похожие на невысокие кипарисы; чайные розы, домики, построенные из самых что ни на есть разнообразных материалов, напоминали лоскутные самодельные одеяла; рыжие, посыпанные тертым кирпичом узенькие дорожки… Одним словом, унылая величественность и подавляющая грандиозность средней полосы России исчезла; перед глазами чем дальше, тем больше открывались непривычные южные пейзажи.
У меня возникло странное ощущение – будто я вовсе не еду в поезде, а просматриваю быстро меняющиеся слайды из какой-то иной, волшебной, сказочной жизни, где нет места бедам, голоду, войнам, несчастьям – жизни легкомысленной, простой, кукольной даже. Это напоминало детскую игру. Когда мне было лет шесть, я раскладывала восьмеркой железную дорогу, со шлагбаумом, сооружала из конструктора домики вдоль нее, разноцветные фишки от настольных игр становились людьми моего вымышленного населенного пункта, горшок с фиалками – клумбой, блюдце с водой – морем. Желтые люди-фишки жили в городе N рядом со станцией по дороге к морю. Я запускала поезд, и он отвозил зеленых людей-фишек к блюдцу, чтобы они накупались и загорели. Потом вместо них в поезд загружались красные люди-фишки (это я делала отвернувшись, втайне от себя) – мол, до такой степени они загорели, и поезд отвозил их обратно домой через шлагбаум, до состояния повторного позеленения.
Весь день мы с Власом валялись на полках и глазели в окно. Весь день Серега рассказывал о том, кого еще ему посчастливилось съесть и в какой именно стране. Когда дело дошло до навозных мух с переливающимися на солнце сине-зелеными крылышками, я отвернулась к стенке и спрятала голову под подушку.
Юлечка всю дорогу просила достать ей из чемодана куклу, однако родители пропускали мимо ушей ее настойчивые, громкие требования. Потом я поняла почему – в чемодане не было никакой куклы, «щуке» стало жаль места, и она оставила куклу дома, спрятав под кровать. И с того момента, когда об этом узнала Юлечка, из нашего открытого купе с небольшими перерывами на весь вагон раздавался дикий рев.
Химика практически не бывало на месте – он только и делал, что ходил в туалет, а выйдя оттуда, по новой занимал очередь, а если и появлялся, то, казалось, для того, чтобы доложить, до какого уровня его ног достигла «мокротень» в отхожем месте.
Бабка к вечеру доела маринованный чеснок с черным хлебом да только и делала, что портила и без того удушливый, кислый воздух купе и сетовала на то, что мало взяла в дорогу «харчей» и до завтрашнего утра с голоду помрет.
