Венецианские каникулы (СИ) - Гарзийо Мария (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
Некоторое время трубка выдает невнятное пыхтение. Мама не знает, как реагировать на то, что у блудной дочери все хорошо. Ей подсознательно хочется слез раскаяния, жалоб на неприветливую чужбину и желания вернуться под материнское крыло. Тогда она щелкнула бы меня по носу довольным «ну, я же говорила», и с торжеством победительницы расправила бы упомянутое крыло. Знала бы ты, мамочка, как я недалека от подобного слезного взрыва.
— Рада за тебя, – выжимает из себя, наконец, она, – Когда навестить соберешься? Сто лет на родине не была.
Чистая правда. Не была давно. Каждый раз останавливал страх конфронтации с домашней лиловой слизью и армией сверстников-троглодитов. Но сейчас при мысли о возвращении в родные пенаты, внутренности пронзает острая тоска. Мне хочется прижаться к теплому материнскому плечу, зажмурить глаза и забыть все, что было. Пусть она сварливая, пусть непростая, пусть, прожив с ней больше недели, я начинаю лезть на стену, сейчас мне все это неважно. За пару минут подобной успокаивающей близости я отдала бы все на свете. Горло щекочут слезы.
— Постараюсь. После стажировки, – бормочу я, пытаясь протолкнуть нарастающий ком обратно в горло.
Только вот неизвестно, когда эта так называемая стажировка закончится, и закончится ли вообще. Рано или поздно я надоем Черной Маске, тогда меня передадут какому-нибудь последователю маркиза де Сада. И жизнь, которая и так мало напоминает сказку, превратится для меня в бесконечный фильм ужасов. Подобная перспектива, переплетясь с тоской по маме, вырывает из глубин организма мощный всхлип. К счастью, именно в этот момент денежная подпитка разговора пересыхает, разорвав тонкие невидимые нити, связывающие меня с родиной. Я представляю, как мама, неудовлетворенная подобной незавершенностью, еще несколько минут с надеждой аллокает в трубку. Потом медленно кладет трубку на рычаг и возвращается в опостылевшее одиночество квартиры. Лапки морщинок вокруг ее усталых глаз смачивают слезы. Мам, ну, почему ты такая, а? Почему ты не сумела стряхнуть с себя обиду? Почему позволила ей оседлать тебя и подчинить свое воле? Возможно, окажись ты сильнее, наши жизни сложились бы по-другому.
— Tutto bene[26]? – спрашивает меня черноглазая синьора.
Ага, тутти фрутти. Все в шоколаде. Жизнь бьет ключом. Гаечным. По голове.
Мне очень хочется позвонить Артуру. Но, во-первых, я не помню наизусть его номера, который благополучно сгинул вместе с мобильником. А во-вторых, в этом случае мне пришлось бы объяснять ему, в какую беспросветную грязь я вляпалась по собственной глупости. Нет, пусть лучше думает, что я безумно счастлива с Марко, жую спагетти болоньезе и готовлюсь к пышной свадьбе. Спится мне, не смотря на мое эмоционально неустойчивое состояние, хорошо. Венеция укачивает меня в люльке каналов. Ночную тишину лишь изредка прорезает всплеск весел или крик страдающей бессонницей чайки.
Утро огорошивает меня неминуемой перспективой предстоящего свидания. Услаждая свой желудок выбранным наугад в ближайшей пастиччерии печеньем под смешным названием golosessi, я составляю в уме план. Как ни крути, кормить гостя все-таки придется. Установленное им время – восемь вечера – самое что ни на есть «ужинное». Следовательно, мне предстоит пичкать привереду всякими экзотическими яствами на основе имбиря, петрушки, кориандра и прочих якобы возбуждающих гадостей. Во времена частых секс-упраждений с Фредериком я где-то вычитала, что в этот список входят так же топленое масло и пчелиная пыльца. К сожалению, гурман француз плавающий в топленом масле имбирь, присыпанный сверху пчелиной пыльцой есть отказался наотрез. Возможно, мой замаскированный венецианский друг окажется менее капризным. Вскормленный сахаром голосесси мозг работает с удвоенной силой. Мысли, мудрые и не очень, цепляются друг за друга, выстраиваясь постепенно во вполне складный хоровод. Меня обуревает вдохновение, присущее собирающемуся приступить к величайшему творению своей жизни мастеру. Для создания сего шедевра мне требуется масса всяких разномастных элементов, на приобретение которые уходит немало времени и еще больше денег. Надо будет намекнуть Маске, что разнообразие обходится в копеечку, и с такими замашками в установленный месячный бюджет я вряд ли уложусь. Кулинарная часть проекта дается мне труднее всего. Растирая по щекам вызванные на редкость свирепым луком слезы, я вспоминаю рекламу лифчика вондербра, на которой Адриана Карамбо, выставив на передний план нехилый бюст, невинно вопрошает «I can’t cook. Who cares?» Я не обладаю столь весомыми достоинствами, потому, готовить все-таки приходится. Однако практика показывает, что эмбрион поварских навыков в отличие от постельных способностей, которые во мне, возможно, когда-нибудь прорежутся, однозначно погиб еще в бессознательном детстве. В результате долгих мучительных баталий, продукты отстаивают-таки свое право на существование в сыром виде. Я вытряхиваю расчлененные остатки в мусорное ведро и отправляюсь заказывать еду в ресторан.
Итак, вечер. На часах без пяти восемь. В гостиной, слабо освещенной синими отблесками светодиодной лампы, накрыт стол. Отличное, если верить продавцу, белое вино, терпеливо ожидающее своего часа в серебряном ведерке. На круглой горке молотого льда выложились готовые отдаться во власть ценителя гастрономии жирненькие устрицы. Чуть подальше я оставила прикрытое крышкой главное блюдо из какой-то замысловатой рыбы. Картину дополняют настольное зеркало в изысканной оправе, подражающей золоту, и букет бордовых до черноты роз. Стул предусмотрен только один. Маска понятным английским языком заявил о своем нежелании видеть во мне человека, из чего я сделала вывод, что обязывающая к разговорам совместная трапеза ляжет в этот паззл чужеродным квадратиком. Пусть лопает устрицы в одиночестве и чокается бокалом с собственным милым сердцу отражением. Звонок в дверь. Мое сердце подскакивает, спружинив как резиновый мячик. Я замираю в темном углу спальни. Ручка поворачивается, он заходит в квартиру. Топчется несколько секунд на месте, видимо, не зная, чего ожидать от безмолвной полутьмы. Я нажимаю на кнопку пульта, и помещение наполняет до краев приглушенная мелодия. Этот диск я откопала в корзинке со скидочными CD. Больше всего меня вдохновили чувственные вздохи и охи на фоне невнятных, но приятных уху переливов. Не знаю, разделит ли гость мое мнение, но, в любом случае, эти первые аккорды пояснят ему мою задумку. Так и есть. Размораживается немного. Откинул, видимо, мысль, что я могу броситься на него из темноты с топориком для разделки мяса. Подходит к столу, садится. Будь он нормальным, вменяемым человеком, позвал бы меня составить компанию. Ах, о чем я! Будь он нормальным, играл бы сейчас с детьми и внуками дома в скраббл, а не гонялся за мифическими ощущениями. Как раз на его анормальности и выстроен весь мой спичечный замок. И пока что, держится это сомнительное строение крепко. Зеркало даже транслирует тонкую довольную улыбку, слегка зацепившую уголки его рта. Сегодня он опять в одной из своих обычных безымянных масок. Однажды я не выдержу и тоже затребую разнообразия. Пусть изволит хоть изредка варьировать физиономии. Какой, казалось бы, простор для плодородного воображения! Тут, можно пустить и серого волка, и крокодила, и Буратино, и Фантомаса, не говоря уже о Микки Маусе и Зорро! Почему мы женщины должны на ушах ходить и жемчуг глотать, а этим счастливым обладателям разноликих хромосом, ради нас пальцем лень пошевелить? «Потому, дорогая моя, что кто платит, то и заказывает музыку. Разбогатей, купи себе гуттаперчевого мальчика и гни во все стороны, как заблагорассудится. А пока купили тебя, прогибаться тоже тебе придется» шепчет сознание презрительным голосом Вероники. Пока меня грызут феминистические идеи, мой таинственный герой послушно всасывает устрицы. Шампанского налил в бокал совсем чуть-чуть. Видно, бережет прозрачность восприятия, чтобы в полной мере оценить заготовленный любовницей сюрприз. Я трепещу в своем укрытии, медленно покрываясь испариной. Я боюсь провалить предстоящую роль. Сфальшивить, перепутать слова, сделать неверный жест. У меня нет права на ошибку, второй раз на пробы меня не пригласят. Вроде доел рыбу. Вытирает губы бумажной салфеткой. Десерт я заготовила только в виде себя, решив, что лишнее тирамису своими избыточными калориями перевесит на весах все скопище уготовленных мною феромонов. Итак, пора! Мужчина насытился и готов к употреблению. При помощи второго пульта я выключаю лампу на расстоянии. Апартаменты погружаются в ласкаемый тихими стонами диска мрак. Я медленно, стараясь не издавать босыми ступнями хлюпающих звуков, приближаюсь к Маске. Он должен прочувствовать мое приближение по тонкому запаху иланг-иланга, маслом которого я смочила кончика пальцев и шею. Аккуратно нащупываю его ладонь на столе и сжимаю в своей. Тяну за собой. Так, теперь главная задача не навернуться по дороге, столкнувшись невзначай с каким-нибудь заплутавшим креслом или тумбочкой или просто не вписавшись в дверной проем. Хоть мои глаза и привыкли за время одностороннего ужина к темноте, но до совиной зоркости мне еще далеко. Вроде не навернулись. Доплетаемся кое-как до кровати. Я останавливаюсь у самого края и принимаюсь за непростой и скрупулезный процесс раздевания партнера. При этом чтобы раздеваемый не заскучал, я разбавляю действие мелкокалиберными поцелуями в шею, которые постепенно переползают и на избавленную от рубашки грудь. Наконец я добираюсь до конечного пункта назначения (мокасины он успел добросовестно скинуть сам), и все строгое жюри во главе с маркизой Помпадур замирает в ожидании ответа на актуальный вопрос – сработал ли план первокурсника факультета «управления мужчинами»? Избавленное от тисков темных боксеров, мужское достоинство гордо выпрыгивает мне навстречу, демонстрируя полную свою боеготовность. Члены жюри удовлетворенно кивают головами. Первая часть практической работы получила высокий балл. Переходим ко второй. Не задерживаясь излишне долго внизу из боязни спровоцировать скоропостижный финал, я поднимаюсь на ноги и совершаю то, что уже давно мечтала сделать – аккуратно развязываю удерживающие маску ленты. Это рискованный ход, который может испортить всю старательно собранную в корзинку малину. И все-таки я решаюсь на него. В кромешной тьме все равно не разглядеть ни наших тел, ни наших лиц. Мне просто неохота упираться губами в папье-маше, да, и он не может почувствовать меня до конца в этом своем противогазе. Замираю на мгновение, ожидая реакции. Возмущенных криков неслышно. Только неутомимая девушка на диске продолжает издавать проникновенные стоны. Мужчина тянет меня к себе, намекая, что он совсем не против разнообразить музыкальную композицию. Чтобы преуспеть в дальнейшем сеансе от меня требуется только желание и отсутствие комплексов. Первое я, пробуждая у партнера, благополучно растормошила и в себе. Что касается второго, то тут на моей стороне играет темнота, которая стирает связь между примерной девочкой Таней и чужой раскрепощенной девицей, творящей в постели невесть что. Имея, таким образом, все шансы на успех, я достаточно быстро добиваюсь последнего. В сегодняшней эротической мелодраме я отвела себе роль желания. Оно приходит, зовет за собой, покрутившись, покривлявшись, исчерпывается и так же незаметно исчезает. Стоит мужчине откинуться с удовлетворенной улыбкой, которую я не вижу, но угадываю, на простыни, как я тут, же поднимаюсь и на цыпочках выхожу из спальни. Ах, да, чуть не забыла, перед тем, как окончательно испариться, я шепчу ему, разгоряченному, тяжело-дышащему, на ухо еле слышное «спасибо». Этакая cerise sur le gateau, вишенка на торте, как говорят занимающие четвертое место в списке лучших любовников мира французы. Итак, желание ушло, аккуратно затворив за собой дверь ванной комнаты, однако развлекательная программа на этом не заканчивается. Щелкнув выключателем, я активизирую припасенную на террасе лампу, которая послушно разливается по дощатому полу теплой манящей желтизной. На спинке стула для гостя уготовлен черный шелковый халат, на столике его поджидают рюмочка лимончелло и пухленькая сигара. Будем надеяться, что за то время, что дижестив прохлаждается на воздухе, в него не нападала всякая любопытная мошкара. Заперевшись в ванной, я лишаю себя возможности наблюдения за объектом. Не знаю, воспользовался ли он предложенной возможностью попортить здоровье, но раз входная дверь не хлопнула, то еще не ушел. Мне хочется бултыхнуться в теплую пенистую воду, но я боюсь неуместным шумом разрушить талантливую постановку. Я не замечаю, как сон медленно затягивает меня в свои липкие объятия. Будет меня громкий щелчок дверного замка. Его Величество соизволил свалить. Отлично. Я собираю свои развалившиеся на коврике части тела обратно в единое целое и отправляюсь осматривать поле боя. Яркий свет озаряет помещение, мгновенно уничтожив пропитанную загадкой атмосферу. Я обрываю магнитофонную запись на очередном проникновенном полувздохе. Все! Тишина и покой. А так же пара грязных тарелок, недопитый бокал и… Чужеродный элемент, непредусмотренный автором этой композиции, колет глаз. Хотя какой там колет. Ласкает. Радует. Зажигает зеленым сиянием. Между тарелкой и вазой притаилась внушительная стопка крупных розовых купюр. Дрожащая ручонка так и тянется к этому бумажному источнику порока и воин на земле. Глазищи вылезают из своих орбит, чтобы удобнее было сосчитать эти непредвиденные субсидии. Десять пятисотевровых бумажек, и того пять тысяч. Неплохие чаевые выдают в этом бистро. Я наливаю себе растерявшее от длительного простоя пузырьки шампанское и выпиваю залпом. Жизнь кружится вокруг меня хороводом красок. В какой-то параллельной реальности тусклым облаком проплывает мое парижское бюро. Давящая бесперспективным однообразием рутина, неизменное недовольство начальницы старой девы, стройные ряды безликих табуреток – все это ради жалкой тысячи евро, которая подпитывала мой банковский счет раз в месяц. Никаких вам отпускных, никаких премий. Собери в кулачок свою тыщенку, отдай половину за квартиру и попробуй шикарно прожить на оставшиеся. А тут немного воображения, капля беспринципности, и пожалуйста – мой месячный заработок волшебным образом удвоился. Меня распирает от гордости. Видели, Клеопатры и иже с ними, я ничуть не хуже вас! Я смело водружаю себя на постамент рядом с великими женщинами мира сего и прибываю на нем весь остаток вечера, отказываясь снизойти до мытья посуды, вытряхивания пепельницы и перестилания кровати.
