Эверест (СИ) - Свирская Дарья (книга регистрации TXT) 📗
Я всегда заглядывалась на этот отель с нотками восточного колорита, а сейчас, находясь в двухкомнатном номере с прекрасным панорамным видом, хожу по нему, подмечая красоту восточного стиля. Великолепная мебель с резьбой ручной работы, тканые ковры и салфетки, изящные бра, подушки с традиционной вышивкой, как ни странно, хорошо гармонируют с ультрасовременной душевой кабиной и плазмой над столом.
Решив избавиться от звенящей тишины, включаю телевизор, и, глядя в темное окно, невольно вслушиваюсь в слова: «Они знамениты, красивы, богаты. Масса поклонников и почитателей окружают этих известных женщин, а они говорят об одиночестве, ведь нет самого главного — семьи. Кто-то пожертвовал семейным счастьем ради славы и карьеры, а кто-то принципиально не выходит замуж, утверждая, что не создан для брака и рождения детей. Представляем звездных красавиц, которые никогда не были замужем»…
Горько усмехаюсь своим мыслям, но, услышав имя «Яна Райс» замираю на месте…
Надо ж такому случиться, что гостьей в этой передаче оказывается именно она именно сейчас!
Беру в руки пульт, чтобы прекратить все это, но в последний момент отбрасываю его на диван, решив посмотреть в глаза источнику своих бед, пусть и по ту сторону экрана. Ведь я никогда не интересовалась ею, а сейчас меня гложет нездоровый может быть для сложившейся ситуации интерес — кто же она такая на самом деле — несчастная женщина, которой пришлось пожертвовать ради своего гения семейным счастьем, или беспринципная стерва, не останавливающаяся ни перед чем в достижении собственной цели…
И то, что я вижу на экране, убеждает в том, что аплодисменты и овации были значительно важнее для нее, чем тягости материнской жизни.
Она пространно рассуждает о жестоком мире шоу-бизнеса, требующем от звезды полной отдачи, и делится со зрителями, что она полностью сосредоточена на карьере и личном развитии.
Но когда она начинает лить в уши аудитории то, что ей так и не удалось встретить человека, с которым бы у нее появилось желание стать матерью, у меня появляется большое желание, чтобы это услышал Леонид.
Хотя… о чем это я? Они, очевидно, давным-давно обо всем договорились… Даже о том, что она будет транслировать общественности.
Зрители в студии щедро ей аплодировали, а меня ее позиция вгоняла в ступор. Я не могла понять, неужели карьера и признание поклонников стоит детской любви и тепла. И уж тем более не могла понять, как можно стыдиться собственных детей, отгородившись от них забором лжи.
Когда ведущий задает вопрос о гипотетическом материнстве, ответ срывает все мои защитные механизмы:
— Возможно, быть матерью, не для меня. Ведь женщина не может иметь все. А я стараюсь сохранять спокойствие, принимая то, что имею, и не зацикливаться на том, чего у меня нет.
— Да что ты говоришь! — Комментирую я в голос и не могу сдержаться, запуская маленькой вазочкой с бутоньеркой в район экрана, приходя в себя лишь под звуки разбившегося фаянса.
Хорошо, хоть телек остался цел!
Выключаю его одним движением, и, оседая на пол, начинаю рыдать, не сразу услышав звонок мобильного.
Не хочу никого слышать сейчас, но на экране высвечивается «Дуся», поэтому, приведя голос в порядок, выдаю глухое:
— Алло!
— Ты где, Лерок?
— В гостинице.
— Адресочек дашь? Мы подъедем…
На автомате диктую название и номер, после чего слышу командное:
— Сиди там и никуда, поняла?
Киваю, как будто меня кто-то может увидеть, а через полчаса уже слышу стук в дверь. Наверное, в этот день я перестала удивляться, потому что совершенно спокойно реагирую на появление в моем номере Дуси и Вани, как будто перемещаться в пространстве и времени для них в порядке вещей.
Подруга с порога обнимает меня, с жизнеутверждающим: «Держись!», а Иван, чуть потоптавшись на пороге, бурчит, что пошел за ужином.
Я же, совершенно «сдувшись» в Дусиных объятиях, начинаю беспорядочно говорить сквозь слезы:
— Ты была права, Дусь, во всем права. — И начинаю снова рыдать.
Дуся заботливо подводит меня к дивану, усаживает и молча ждет, пока закончится истерика. Когда я сквозь всхлипы начинаю невпопад рассказывать ей подробности собственной казни:
— Он и правда, все время ездил к ней…Мотался за ней, как хвост…
Тут открывается дверь и входит Ванька с огромным подносом.
— А ничего у тебя тут, прикольненько, — говорит он, озираясь по сторонам.
— Я всегда хотела здесь побывать. Вот, мечты сбываются…
— И моя сегодня сбылась, — говорит он, пристраивая поднос на письменном столе и потирая сбитые костяшки.
— Дусенька, он во мне всегда видел ее, понимаешь? Он же просил меня выпрямлять волосы и красить их в черный цвет, покупал определенные духи и помады, наряжал меня в эти платья, каблуки…
Я ведь не была похожа на нее, но типаж был такой же — длинные волосы, цвет глаз, форма носа… Вот почему он настаивал на моей форме, питании, я должна была соответствовать, быть не хуже нее!!!
Неужели он всегда сравнивал нас, и я была всего лишь янозаменителем???
И тут меня как током бьет догадка — а ведь любимой его позой всегда была сзади, так неужели даже в постели он вместо меня трахал свою ненаглядную Яночку?
Открыв было рот от неожиданности подобной догадки, слышу:
— Вот сука! — Не выдерживает Иван и выходит из номера.
— Пиздюк! — Изрекает сотрудник МИДа, отчего мне становится смешно и я хоть на несколько секунд отвлекаюсь от своих мыслей.
Иван возвращается с бутылками и бокалами, начиная на наших глазах производить непонятные манипуляции. Сначала выливает из двухлитровой бутылки колы четверть в стакан, заполняя образовавшуюся пустоту бутылкой коньяка. Потом закручивает крышечку и аккуратно перемешивает, наполняя наши бокалы.
— Ты только не молчи, Лер, слышишь? Ты разговаривай, — просит он после первого бокала.
— Я думаю, как мне сказать детям, Вань? «Ваша мама сдала мне вас в аренду»?
— Слушай, а давай решать проблемы по мере их поступления, — предлагает Дуся, — сама-то что делать думаешь?
— А что тут думать? Жить дальше. На работу выходить, Мариванне печку подарить.
— Какую печку? — Удивляется Иван.
— То есть лампу. Она ж маникюр классно делает, пусть шеллак осваивает и клиенток берет. А то сидит на свою пенсию, киснет…
— Ну ты даешь, Ветровская! — Восхищается Дуся. — Это ж про тебя ту песню написали!
— Какую?
— «Нас бьют, мы летаем». Сама в полном ауте, а беспокоится о лампе для какой-то Мариванны…
— Классный бабулёныш, кстати, я вас познакомлю! — Говорю я и начинаю рассказывать им подробности жизни с неунывающей старушкой, которая теперь будет видеть меня гораздо чаще, чем раньше.
Потихоньку бутылка пустеет, мы переходим на подробности моего разговора с Леонидом, и я замечаю, что уже почти спокойна, чего нельзя сказать об Иване, который время от времени потирает тыльные стороны ладоней одну об другую.
Через пару часов мы с Дусей на автопилоте валимся на двуспальную кровать, а утром, поднявшись раньше всех, я нахожу Ваньку в гостиной на диване, к которому он приставил журнальный столик, чтобы разместить свои ноги, так как не поместился целиком. Там же лежит и ключ от его машины, взяв который без зазрения совести, я спускаюсь вниз.
Открыв багажник, вытаскиваю дорожную сумку и тащу в номер. Порывшись в ней, убеждаюсь, что вещей хватит на всех, и, прихватив Дусины джинсы и свитер, отправляюсь в душ.
Пока ребята дрыхнут, снова спускаюсь, и, заказав на всех завтрак, жду, пока его приготовят, чтобы отнести в номер.
А там натыкаюсь на маленький переполох: они уже проснулись, но явно не досчитались одного бойца, который сейчас в приказном порядке отправляет их по очереди в душ и за стол.
После завтрака я, обойдя сзади Ивана, наклоняюсь к его уху и, копируя его недавнюю манеру вызвать меня на разговор, мурлычу так, чтоб и Дусе было слышно:
— Ну, что, братишка, ничего мне сказать не хочешь?
— О чем это? — Делает испуганные глаза Иван, поворачиваясь ко мне.
