Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Таня видит Мишу Кравцова.

― Я позабочусь о ней, ― шепчет она ему. Он улыбается.

Я знаю. Скажи, что я её люблю. Скажи, что я хочу, чтобы она была счастлива.

Когда из света к ней шагает Марк, она всё-таки не может сдержаться и всхлипывает:

― Только не ты…

Он шутливо хмурится и улыбается тоже.

Не плачь. Брось, Лисёнок, я же всегда с тобой.

Их много, их так много: мужчин и женщин, мальчиков и девочек, знакомых и не знакомых. Среди последних Таня замечает молодую, красивую черноволосую женщину и такого же мужчину рядом с ней.

Она никогда в жизни не видела их, но узнаёт почему-то сразу же.

Мама Антона улыбается ей мягкой, чарующе доброй улыбкой. Лёша тянет ей руку.

Спасибо тебе. Скажи ему, что мы его любим. Скажи, что мы им гордимся.

― Слышишь, Антон, ― шепчет Таня, не в силах оторвать взгляд от прекрасной женщины в голубых кружевах. ― Слышишь?.. Видишь? Это твоя мама, Антон, и твой брат… Они… Я не знала, что они такие красивые…

Таню почему-то встряхивают неприятно, и совсем издалека до неё едва долетают обрывки слов, которые она и не слушает почти…

― …я здесь, я с тобой, всё будет хорошо, слышишь? Не уходи, Таня, я рядом, я удержу тебя. Слышишь? Слышишь меня? Я здесь, Таня, не уходи, я не брошу тебя, я не брошу, до самого конца…

Таню сжимают сильнее, она слышит сдавленный, отчаянный всхлип где-то у уха, но просто не может оторваться от света впереди.

Она видит Женьку. Её чёрные волосы распущены, она босая, и лицо у неё ни капельки не суровое, а светлое-светлое. За её руку цепляется девочка-подросток.

― Мне жаль, что я оставила вас, ― говорит ей Таня. Она не может плакать, хоть знает, что означает Женькино пребывание здесь. Просто не может, потому что лицо у Женьки такое…

Таня видит Христину и почему-то совсем не чувствует к ней неприязни. Христина и вовсе вся, кажется, состоит из света, и смотрит она на Таню тепло и нежно.

У тебя в руках всё, о чём я могла мечтать.

И совсем не неожиданно Таня ловит себя на мысли, что не хочет больше кашлять, не хочет умирать от сводящей всё тело боли, не хочет оплакивать родных и друзей, не хочет никого убивать. Она хочет надеть белые одежды, вдохнуть, наконец, полной грудью, протянуть руку этим родным, светлым, не знающим больше страданий людям.

― Я могу пойти с вами? ― спрашивает она.

Христина улыбается и кивает. Все улыбаются. Все смотрят на неё.

Да.

― …пожалуйста, Таня!..

― Правда могу? ― качает головой она. ― Разве это бывает так легко?..

Христина смеётся.

В жизни ― нет. Да, ты можешь, Таня. Но если ты пойдёшь сейчас с нами, то на долгие годы оставишь его. Понимаешь? Выбирать тебе.

Христина протягивает ей светящуюся изнутри руку, и Таня тянет свою ладонь.

― ...Таня!..

Все ободряюще смотрят на неё. Одно движение.

Таня просто не может больше.

Конечно, он поймёт.

― …Господи, Таня, я прошу тебя!..

Конечно, поймёт и простит. В Вечности все всё простят…

Из глаз почему-то снова готовы брызнуть слёзы, но Таня упорно тянет руку вперёд, и ей осталось совсем чуть-чуть…

Она его подождёт, он придёт…

― Я люблю тебя.

Там, где-то за радугой, за радугой, за радугой…

Вы ведь простите меня?

Они кивают и многие почему-то тоже плачут.

Я приду. Я приду, родные мои, Рита, Надюша, Марк, Колдун, Верочка, Женька, я приду к вам…

Христина всё ещё протягивает свою ладонь, и Таня ― свою.

Я приду…

Просто… не сейчас.

Танина горячечная, дрожащая рука накрывает руку Антона Калужного.

Она делает свой выбор. Выбирает боль, потери, страдания ― и его. Снова. Раз за разом. Всегда.

Свет тает, тают светлые любимые лица, возвращается боль, и Таня сжимает руку Антона. Ей страшно.

Но любить ― значит нести крест.

― Не смей уходить, Таня, не смей, ― шепчет Антон, наклоняясь над ней. Таня с трудом поднимает тяжёлые веки. Света нет, и она наощупь находит ладонью колючую щёку.

Она снова не может дышать; на грудь будто положили бетонный блок.

― Я люблю тебя, Антон, ― одними губами говорит она прежде, чем впасть в беспамятство. ― Ну куда я от тебя уйду…

====== Глава 21 ======

Сможешь ли ты позаботиться

О разбитой душе?

Сможешь ли ты обнять меня сейчас?

Ты заберешь меня домой?

Jess Glynne – Take Me Home

Летит, кричит что-то, ловит ветер всем своим гладким, упругим телом, широким крылом поводит… И как это им не страшно? Этим птицам белым. Куда они летят? Как не боятся отправляться через бескрайний океан куда-то в неизвестность? Разве не страшатся не долететь, лишиться сил, упасть в холодные зимние волны? Камнем пойти на дно…

Да ведь они такие же… Учились, росли, жили, ждали, как эти птицы, дня, когда можно будет расправить крылья, податься навстречу солёному ветру, отдаться его струям, начать жить ― жить по-настоящему! По-новому, по-взрослому! Вот-вот, завтра, уже завтра... Вглядывались с пристальным вниманием в этот счастливый завтрашний день, суливший столько всего! Он пришёл, они заулыбались, запели… И пошли на фронт. Миллионы их тел завалили вражеские танки.

Пытаясь встать, Таня играла со своим сознанием в увлекательную игру ― «успей или отключись». Интересная. Если поднимешься на ноги до того, как потемнеет в глазах и заломит рёбра, у тебя есть шанс на них удержаться. Но в этот раз, похоже, удача была не на её стороне, и Таню, стоило ей принять хоть сколько-нибудь вертикальное положение, сразу же повело в сторону, деревянные доски пола перед глазами помутнели… Её мягко подхватили подмышки ― и для того, чтобы знать: это Антон, не нужно оборачиваться или что-то спрашивать.

― Я что, не по-русски сказал, Соловьёва? ― сипло проворчал он, усаживая её обратно. ― Никаких больше… В трюме запру, если не можешь нормально сидеть на пятой точке! Что тебя, ни на минуту оставить нельзя?

Снова усадил её, подогнув кусок какой-то грязной рогожи так, чтобы не сидеть на голых досках. Прислонил спиной к трубе. Таня примиряюще вздохнула, закрывая глаза и заворачиваясь в чей-то ватник (и откуда он его взял?) чуть сильнее. Раздражённая интонация Антонова голоса тут же сменилась на обеспокоенную:

― Замёрзла? Хочешь вниз?

― Нет! ― тут же вскинулась Таня. ― Я же не крот! Скоро ослепну от темноты… Не замёрзла. Посиди, Антон. Посмотри, так хорошо… Куда ты ходил?

Впервые за две недели бесконечного плавания сегодня он вывел Таню наверх, из этого сырого, тёмного, пропахшего почему-то железом трюма на не менее сырую, но значительно более привлекательную палубу. Посадил, закутал, прислонил, сказал: «Хотела свежего воздуха ― дыши. Только чтобы ни шагу отсюда. Скоро приду». Не было Антона долго, и за время его отсутствия Таня успела (не без помощи какой-то сердобольной медсестры) добраться до борта. Посмотреть…

Океан. Так долго мечтала посмотреть на него! Кажется, всю жизнь мечтала… Но сейчас почему-то, увидев бесконечную серо-синюю беспокойную гладь под дождливо-холодным небом и почувствовав резкий порыв ветра, ощутила не так много. Грудь сдавливал противный надрывный кашель. Сил не было смотреть, глаза резал яркий дневной свет, хоть солнце и пряталось за влажными низкими облаками. Сил не было чувствовать... Хотелось Антона, спать и чтобы больше ничего не болело. А океана, неба ― ничего не хотелось...

Но чайка была красивой. Именно за ней, одиноко парящей под седыми облаками, и следила Таня последние минут десять, пока Антон не шёл. А сейчас хорошо… Сейчас можно глаза опустить наконец от слишком светлого, яркого… Можно закрыть, можно облокотиться о чужое плечо. Спать можно.

― Скоро Нарьян-Мар, ― спокойно сказал Антон где-то над ухом, и Таня блаженно кивнула: ну, Нарьян-Мар так Нарьян-Мар, очень хорошо, главное, что ты и я здесь, и вместе, и чайка где-то там, и всё хорошо...

― Я думаю, меня арестуют там, ― тише.

Несколько секунд, чтобы услышать. Ещё пару, чтобы понять. Голову подняла Таня мгновенно ― сна ни в одном глазу.