Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Где же ты, Таня, сейчас…

Он заметил, что Христин, безуспешно чиркающая спичкой по коробку, замерла. Перевёл взгляд на неё: она, опустив и сигарету, и спички, как-то опустошённо смотрела на фотографию. Антон хотел было убрать её, но Христин прищурилась, едва заметно, внимательно, и его поразило невнятной догадкой.

— Ты её знаешь? — быстро спросил он, протягивая ей фотографию. Христин не взяла и не ответила, перевела взгляд вдаль. Антон, чувствуя в груди нарастающее волнение, потушил свою сигарету, быстро придвинулся к девушке.

— Ты видела её? Где? Когда? Христина!

— Я не Христина! — вдруг вскинулась она, зло посмотрела на него. — Ты никогда не звал меня так!

— Хорошо, скажи, ты её видела?

— Не видела.

— Христ…

— Нет, я в первый раз её вижу, правда, — уже без злобы повторила она, отчего-то всё же нервничая. — Я бы... Я бы сказала тебе, Тони.

Подняла сигарету и сделала глубокую, сильную затяжку, будто всю жизнь курила. Гром ударил где-то совсем близко, небо осветилось вспышкой сильной молнии, и на них наконец-то обрушилась лавина дождя. Он бил сильными косыми струями, и маленькая рябина, конечно, не спасала от воды, но они не двигались с места.

Всё вокруг гремело и лилось. Ствол рябины под спиной Антона ходил туда-сюда. Они молчали, прислушиваясь к звукам стихии.

— Хорошо сейчас у океана, наверно, — сказал он. Христин не ответила. Её сигарета потухла, и она сидела, смотря на небо и теребя в продрогших пальцах свой крестик.

Она что-то негромко спросила, не оборачиваясь к нему. В это время прямо над их головами грянул гром такой силы, что Антон не расслышал и, поморщившись, переспросил. Христин принуждённо улыбнулась.

— Я спрашивала, не ударит ли в нас молния.

Спрашивала она что-то совершенно другое, гораздо короче, слогов из трёх или четырёх. Но Антон кивнул.

— Не ударит, — ответил он, перекрикивая шум льющейся с неба воды. — Это ведь не одинокое дерево, здесь лес.

— Ясно, — сказала Христин. Она сидела напряжённо, будто борясь с чем-то внутри себя, а потом, сильно сжав крестик побелевшими пальцами, пристально посмотрела вдаль.

— Кто это? — спросила она тихо, и он понял, что это и был её первый вопрос.

— Кто?

— Девушка. На фотографии.

Несколько секунд длилось молчание, только громко выстукивал свою песню по листве дождь. Антон не знал, что ответить; не знал, с какой интонацией ответить; не знал, почему она спрашивает; он вообще ничего не знал.

— Ну... Её зовут Таня, — сказал он наконец, ощутив на губах тепло.

По-дурацки? Очень. «Её зовут Таня», — передразнил он себя. Ну, всё как всегда: слова заканчиваются в самый нужный момент.

Та-ня.

Таня.

— Вы?.. — Христин не договорила. Вопросительно посмотрела на него. Антон ничего не ответил: ему почему-то стало неприятно оттого, что она спрашивает. Но она и так всё поняла. Она же женщина.

Антон смотрел на тёмное в сполохах небо, но боковым зрением видел, как Христин резко отвернулась, прижав руки к груди. Повернулась она так же резко.

— Что же, — заговорила Христин с принуждённой улыбкой. — Она… хорошенькая.

— Да… — невпопад ляпнул Антон и поморщился. Нехорошее какое-то слово — хорошенькая...

— Она... красивая, — исправил он.

— Красивая. Ну, я надеюсь, у вас всё будет... Хорошо, — Христин непонятно мотнула головой.

— Спасибо, — быстро кивнул он, надеясь закончить ни к чему не ведущий разговор. — Может, правда пойдём под тент? Успеем наговориться. Ты вся промокла.

Но Христин будто не услышала его слов. Она сидела, обняв колени и затуманенно смотря куда-то вперёд.

— Она должна очень ценить тебя.

Он слегка усмехнулся, чтобы хоть как-то отреагировать на её слова, но внутри ныло нарастающее раздражение и противное предчувствие нехорошего.

— Хорошенькая… — проговорила Христин и вдруг посмотрела на него ясным и тяжёлым взглядом. — Она ведь счастлива, Тони? Она должна быть очень счастлива. Ей ведь повезло. Она должна понимать это… На её месте я бы…

— Ты не она, — вдруг с неожиданной для себя злостью сказал Антон. — И ты не на её месте.

Христин подняла голову с колен, удивилась и будто бы спохватилась, начала поправлять промокший китель.

— Да, я… Я понимаю, Тони, прости. Я только хотела сказать, что я бы…

— Ты не она, Христин, — едва ли не с ненавистью повторил он, ощущая закипающую в груди ярость, — и ты никогда ей не станешь. А знаешь, в чём разница? Я звал тебя в пекло, да ты не пошла. Она просилась со мной туда, а я не пустил.

— Не пошла? — вдруг взвилась она, метнув на него разъярённый взгляд. — Да ты… Ты ничего не знаешь!

— Ты не пошла со мной, Христина, — повысил голос Антон. — А сейчас ты здесь.

— Ты не знаешь! Господи, один Бог над нами, только он знает, что я пережила!..

Сердце в груди оглушительно билось. Перед глазами всё ещё стояло заплаканно-растерянное лицо семнадцатилетней Христин, в ушах всё ещё горько звучали её слова, и это заставляло сердце сжиматься в нестерпимой, не притупленной временем боли. Семь лет, семь лет, Антон! Были ли они?..

Гроза не стихала, но порывы ветра стали слабее. Христин, вся мокрая, сидела, сжавшись в комочек, и одеревенело смотрела на носки своих берец. Её пальцы нервно пересчитывали пуговицы на манжетах кителя. И весь её жалкий, забитый, измученный вид вдруг ударил по нему с такой силой, что Антон содрогнулся.

Конечно, он не должен был. Какой вообще смысл припоминать сейчас старые обиды? Какой смысл снова делать больно и ей, и себе? В том, что произошло, куда больше виноват он, чем она. И плевать на сердце, заходившееся в обиде. Он не должен был.

И она — говорить про Соловьёву. Зачем она вообще начала?

— Извини, — сухо сказал он. — Я не имел права говорить это. Но и ты…

— Ты имел право. И я имела, — Христин твёрдо перебила его. — Ты не знаешь многих вещей. И я расскажу тебе. Даже если после этого ты не захочешь видеть меня, я расскажу.

Она глубоко вздохнула, будто готовясь к чему-то непомерно тяжёлому. Чуть подалась вперёд, под дождь, может быть, просто так, а может, чтобы Антон не видел её лица. Расправила плечи, размяла шею и заговорила негромко, без сильных эмоций, и всё-таки с содроганием в голосе, как о чём-то давно пережитом и пройденном, но до сих пор болезненно близком.

— Прошло семь лет, а стоит мне закрыть глаза, и я вспоминаю, что было, во всех подробностях. Странно, да?.. Не знаю. В тот день, когда ты ушёл, я долго плакала. Не знала, что мне делать. Я, знаешь, Богу уже не молилась, но той ночью не сомкнула глаз, прося его вразумить меня. Утром написала тебе письмо, отправила, но никто на него не ответил: ты уже уехал. Я попробовала связаться с мистером… То есть с твоим папой, но мне сказали, что он тоже уехал. Мия вот уже как два месяца была в Калининграде, и её адреса я не знала. Алекс учился в Москве. Я осталась в Дартфорде одна, без возможности связаться с кем-то из вас.

Я много передумала, переплакала и уже знала, что без тебя всё равно не смогу, а то, что я сказала тебе, было минутной слабостью. Но уехать тогда, в мае, я не смогла: мне не было восемнадцати, да и мама была в таком ужасном состоянии… И я ждала. Пыталась найти кого-то из вас, писала бесконечные письма в твою Рязань, но все они приходили обратно. Я не знала ни адреса твоего института, ни даже его названия, не знала, что для писем в другую страну нужны какие-то специальные марки… И я не смогла с тобой связаться.

В июле умерла мама. В августе мне исполнилось восемнадцать, и я получила документы о том, что теперь не завишу от попечительского дома и могу делать всё, что мне вздумается. Тогда я собрала все свои сбережения (их было очень немного) и на четверть из них купила билет до Москвы. Собрала вещи, в последний раз зашла на Вест Хилл — помнишь, ты там жил?..

— Такое не забывается, — кивнул Антон. — Вест Хилл… Всё, что было хорошего у меня в жизни тогда.

Христин бросила на него через плечо тёплый благодарный взгляд. Она тоже помнит… Антону не нужно было даже стараться: стоило прикрыть глаза — и под веками появлялась весёлая небольшая гостиная.