Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

— Атропин, быстро, — пробормотал Кожухов.

Не помог ни атропин, ни дефибриллятор. Через несколько минут тело вынесли. Кожухов устало опустился на складной табурет.

Христина даже не успела договорить про себя молитву за упокой: в прихожей загремели резкие голоса. Нужно было вставать и идти.

— А разрешение полковника Ковалёва есть? — Марина стояла в углу первой приёмной, испуганно прижав руки к груди и всё больше вжимаясь в туго натянутую ткань палатки, которая сейчас трепыхалась от сильного ветра.

Спиной к Христине у входа стояли трое бойцов. Один из них почти повис на другом. С правой поджатой ноги у него капала кровь.

Третий стоял рядом, широко расправив плечи и заложив руки в карманы. Коротко остриженная чёрная голова его была немного наклонена вниз, загорелая шея, выглядывающая из-под грязного, видавшего виды маскхалата, напряжена. Ноги расставлены широко и уверенно.

— Вам на каждый чих, что ли, разрешение нужно? А если он помрёт сейчас? — заговорил парень, поддерживающий раненого.

— Не помрёт, — неуверенно пробормотала Марина.

— А если у него гангрена начнётся?

— Какая гангрена…

Черноволосый мужчина сделал нетерпеливое движение головой, устало повёл плечами, будто услышал противный и до смерти ему надоевший звук.

Христина замерла.

На несколько секунд просто впала в ступор, перестала даже дышать.

Мужчина нетерпеливо повернул голову, указывая Марине на столик с инструментами. На несколько секунд Христине стал виден его профиль, правильный, с ровным носом, тонкими, сжатыми в одну линию растрескавшимися губами, тяжёлой линией бровей, резким нахмуренным лбом и небрежными короткими прядками остриженных ёжиком чёрных волос…

Она ведь знала, что услышит. Просто не могла поверить.

Его голос, незнакомо охрипший и низкий, полоснул не по ушам — прямо по сердцу, так, что ей пришлось судорожно схватиться за грудь.

— Послушай, что тебе, сложно наложить пару швов? Он просто распорол ногу по дороге. Если это проблема, дай нам нитки, иглу и хлорогексидин, я смогу зашить сам.

В следующее мгновение Христина, словно ошпаренная, выскочила через второй выход на воздух. Несколько минут просто стояла, тяжело дыша и прижимая руку к сердцу, как-то враз переставшему справляться со своей работой.

С океана дул сильный порывистый ветер, и тёмные грозовые тучи уже закрывали горизонт. На дивизию надвигалась густая темнота. Сквозь сизые облачка над головой бросало прощальные тревожные лучи августовское солнце, которое вот-вот должна была задёрнуть вихревая мгла.

Ветер трепал деревья и высокие травы. Впереди быстро бегали люди, придерживая на головах фуражки и кепки. Кто-то спешно укрывал брезентом технику.

Христинины короткие волосы выбились из-под белой косынки. Резкие порывы, напоенные запахами приближающегося дождя, били в её разгорячённое лицо. Дышалось тяжело: то ли от поднятой вихрем пыли, то ли…

Господи.

Господи, Господи, помоги, сохрани, защити…

На секунду ей показалось, что она и правда теряет сознание. Воздуха стало отчаянно не хватать, а ноги попросту подкосились, и Христина осела на истомившуюся по влаге землю.

Она замерла так, как упала. Ноги затекли и болели, рука устала, но она не могла найти в себе сил, чтобы шевельнуться. Вдалеке, за лесом, грохотал гром, и с каждым его раскатом рушилась и без того сожжённая до пепла жизнь двадцатичетырёхлетней Христины Качмарек.

Этот высокий мужчина с тяжёлым взглядом и голосом был так не похож на беззаботного семнадцатилетнего парня, торс которого был едва ли не тоньше Христининого, — и всё же это был он.

Кадетские погоны сменились лейтенантскими, на лбу пролегли морщины, плечи и руки по-мужски округлились, беззаботность в глазах растворилась в тяжёлой, непроходящей усталости, музыкальные длинные пальцы сжались в суровые кулаки, а вместо вечно расстёгнутого синего рюкзака на его плечах теперь висит автомат, — и всё же это он.

А она?.. Да что же с ней?! Она уже не та девочка, какой была пятнадцатого мая две тысячи одиннадцатого года, когда Тони, сбросив её трясущиеся руки со своих плеч, стремительно спускался со ступеней попечительского дома святой Анны, не та, которая кричала ему вслед, не та, которая бросилась за ним, оставив всё на свете…

Сколько воды утекло с тех пор, сколько слёз пролилось, сколько грязи осталось на ней! Столько лет прошло, она стала другим человеком, она нашла Бога…

С океана шла гроза, и короткие белые зарницы освещали исказившееся ужасом лицо Христины.

Потому что всё рушилось. Рушился монастырь, рушилось собранное по крупицам душевное равновесие, рушилась её нелепая, склеенная кое-как дурацкая жизнь…

Да и чёрт с ней.

Христина смотрела на приближающуюся грозу и уже не боялась. Сердце успокоилось. Разве что дрожали замёрзшие пальцы — ну да с кем не бывает?.. Просто теперь она точно знала, что будет делать. Может быть, Господь накажет её за это. Только отчего-то Христине казалось, что это он указывает ей путь.

От той Христины, что стояла пятнадцатого мая две тысячи одиннадцатого года на пороге попечительского дома святой Анны, осталось разве что имя.

Имя да огромная, не убитая временем любовь к черноволосому и черноглазому парню.

— Господи Боже всесильный, да будет на всё святая воля Твоя, — прошептала она, вдумчиво, медленно перекрестилась, стянула с головы мешающуюся косынку и встала.

Чугаев лежал на животе, пытаясь отыскать в траве несуществующие ягоды. Фомин флегматично пожёвывал травинку и тыкал иголкой разорванную на колене штанину масхалата. Копылов, раздевшийся до пояса, прислонился спиной к дереву и тщетно пытался выискать вшей на груди, покрытой густыми чёрными волосами. Видимо, всё-таки находил их, потому что до Антона то и дело доносились звуки: шкр-шлёп, шкр-шлёп. Шкр — толстая отъевшаяся вошь покидала свой пропахший потом дом. Шлёп — исчезала под сапогом Копылова.

В пяти метрах на траве сидели, лениво почёсываясь, двое приставленных к ним сержантов с автоматами. Сам Антон расположился на полуобгоревшем поваленном стволе сосны. Одну ногу закинул на него, другую свесил к земле.

Шкр-шлёп.

Шкр-шлёп.

— Лейтенант, а? — Чугаев поднял заросшую за три месяца буйными рыжими волосами голову и осторожно кивнул в сторону сержантов. — Чего, эти так и будут за нами таскаться?

— Вот похож я на полковника Королёва, а?

— Никак нет…

— Ну так и нехер тупые вопросы задавать, Чугаев, — огрызнулся Антон. — Ты что там делаешь? Ягоды жрёшь? Ну и жри дальше.

— А Рябухину ногу зашили? — лениво спросил Фомин.

— Зашили, куда им деваться.

Шкр.

Шлёп.

— Слышь, Копылов, прекратишь ты или нет, мать твою за ногу? — взвился Антон, зло сжав зубы. Страшно хотелось занять чем-то руки. Постругать хотя бы это грёбаное бревно.

Так ведь и нож, уроды, забрали.

И самое гадское — непонятно же, когда этот долбаный запрос придёт в сто тридцать пятую, и где вообще сейчас эта сто тридцать пятая, и как быстро на него там ответят эти медлительные идиоты. Может, через неделю. А может, и через месяц, и всё это время им придётся торчать здесь в положении едва ли не американских диверсантов.

За полученные данные разведки Антон не волновался. Всё, что они собрали (а собрали немало), уже передали вместе с запросом в сто тридцать пятую. Чёрт с ними, с этими данными, хоть они и были важны. Просто чёрт с ними.

Самым раздражающим было то, что где сто тридцать пятая, что с ней и что это вообще за дивизия такая, никто здесь знать не знал. Как будто из пещеры только вылезли, честное слово. Естественно, что ни о какой судьбе девчонок-снайперов даже спрашивать не приходилось.

Шкр-шлёп.

Он зло саданул кулаком по гладкому дереву, содрал кожу на костяшках, зашипел — хотя уже готов был просто орать во всю глотку от тупой безысходности.

— Не надо так переживать, товарищ старший лейтенант, — послышался за спиной насмешливый голос.