Путь истинной любви (ЛП) - Элизабет Мэри (чтение книг .txt) 📗
– Твое желание может исполниться, – говорю я, легонько подтягивая торт к Пенелопе.
Она трясет головой и растягивает рот в улыбке от уха до уха.
– Я загадаю желание в следующем году.
Пока небольшие свечи в бело-голубую полоску окончательно не растаяли, я глубоко
вздыхаю и загадываю.
Я мечтаю, что бы Пен никогда не носила своих солнцезащитных очков рядом со мной.
Свечи не могут устоять под напором моего желания. Когда гаснут все тринадцать свечей,
мы остаемся в темноте, начинает потягивать дымом и мистер Файнел говорит.
– Не могу поверить, что ты загадал это желание, парень.
Сентябрь и октябрь, слава Богу, плавно перешли в ноябрь, и в свои владения радостно
вступил декабрь. Один год перепрыгнул в другой и наступил январь, который полностью
оправдывает название этого города – Кастл Рэйн. Такое ощущение, что ливень не
закончится никогда. Штат Вашингтон накрыт толстым слоем серых облаков. На улицах
города потоп, и океан затопил пляж.
Ни у кого нет шансов против непрерывного дождя. Моя обувь и носки постоянно мокрые.
Волосы никогда не высыхают до конца. Пальцы сморщенные и покрасневшие. Вода
хлещет с крыш и иногда просачивается через щели в окнах. Отец установил емкости на
холодильнике и в коридорах, чтобы собрать кап-кап-капли. Он уже заткнул несколько дыр
в доме, но новые возникает практически мгновенно.
– Сможешь добраться до школы самостоятельно, Ди? – Риса заходит в мою комнату без
стука.
Я отворачиваюсь от глухо зашторенного окна Пенелопы и поворачиваюсь к сестре.
Дождь, насквозь пропитав ее волосы, спускается радужно-окрашенными струйками по ее
ногам. Мокрая одежда прилипает к ее худому телу, а черная тушь размазана по глазам.
– Что с тобой случилось? – смеюсь я, натягивая свою бинни (прим. пер. – плотная, легкая
шапочка) на голову.
– Мой "Жук" не заводится. Я пыталась починить, но думаю бесполезно, – она пожимает
плечами и выжимает волосы на мой ковер.
– Все еще льет?
Она качает головой.
– Нет, но там мокрее, чем в трусах у проститутки.
Я кидаю сестре полотенце с пола и беру свой рюкзак, и оставляю ее стоять у двери моей
ванны. Она пахнет мокрой травой и куревом, и, приглядевшись поближе, замечаю
красные глаза и кривую улыбку на лице сестры.
– Я поеду на велике, – произношу я.
Риса под воздействием, вяло поднимает два пальца и произносит:
– Мир.
Затопленная трава хлюпает под ботинками, когда я иду через свою лужайку к дому
Пенелопы. Каждый мой выдох белеет в прохладном воздухе и пульс учащается, когда я
подхожу на крыльцо передней двери.
Спустя неделю нашего тринадцатилетия, стул Пен рядом со мной пустует. И я потерялся в
счете дней, сколько ее нет.
Погода не позволяет нам ездить в школу на велосипедах и роликах вместе, поэтому я не
знаю, появится ли Пен на утренней линейке. И вот, опять ее нет рядом.
В предыдущие дни, когда дождь делает достаточно долгий перерыв, чтобы я смог
пересечь лужайку и дойти до крыльца Файнелов, я выслушиваю извинение за извинением.
– Она простудилась, – врет Соня.
– Пен назначено к доктору сегодня, милый.
– Моя малышка сегодня останется дома, но не принесешь ли ты ей домашнее задание? –
говорит она с вымученной улыбкой.
Сегодня, я скрещиваю пальцы за спиной и стучу в дверь.
Миссис Файнел открывает дверь в трениках и огромной толстовке мокрой от пота. На
лице отсутствует поддельная улыбка, которой она обычно приветствует меня и под
глазами такие темные мешки, что сойдут за синяки.
Соня тяжело вздыхает и опускает плечи, прежде чем, отходя, пустить меня в дом.
– Может ты, сможешь заставить ее подняться с постели, Диллон, – говорит она
бесцветным голосом. – Потому что ничего, что мы пробуем, не работает.
Я снимаю шапку с головы и встаю на нижнюю ступеньку, неуверенный в следующем
шаге. Мама Пенелопы закрывает дверь ногой, пресекая тусклый дневной свет. Дом
молчит, полный запаха влажного воздуха, исходящего через нагреватель. Стоит полная
тишина, не считая легкого пыхтения кофе-машины.
– Ты можешь подняться здесь, – говорит миссис Файнел. Она проходит в кухню. – Уэйна
нет дома, милый.
Хозяин дома достаточно четко обозначил мне правила этого дома, когда я только начал
приходить на регулярной основе:
– Держись подальше от спальни Пенелопы и никогда не трогай пульт от телевизора. Я
узнаю, если ты это нарушил, парень. Я всегда наблюдаю, – говорил он.
«Обезьяноподобный» не знает о том разе, когда я впервые был в комнате Пен. Да и Соня,
хранит в секрете еще несколько моментов, когда она отошла от правил. Дверь комнаты
всегда открыта, и мы только слушаем музыку или листаем журналы «Роллинг Стоун» – не
в чем обвинить.
Такой опыт у меня впервые.
Дверь скрипит, и я вижу очертания ее фигуры под кучей одеял на кровати. Фиолетовые
занавески, плотно зашторены, и комната полностью погружена во тьму.
Сдерживаюсь, чтобы не сорвать эти занавески с окна – они загораживают мне Пен, только
слегка их приоткрываю и пускаю немного серого света.
– Пенелопа, – шепчу я с края кровати.
Глубоко скрытая под одеялами и простынями, утопленная в подушку и разбросанными
темными волосами по лицу, она грустно и глубоко вдыхает, а затем выдыхает. Ее глаза
цвета темного шоколада двигаются под тонкими веками с выступающими голубыми
венками и округлость щек горит красным.
– Пора вставать, – говорю я немного громче.
Самая ленивая девушка в мире разворачивается ко мне лицом, но не встает.
Я стягиваю одеяло, обнажая длину ее шеи и голые плечи. Длинные волосы Пен лежат
поперек ее худых выступающих ключиц и розовые губы слегка приоткрыты.
Вспышка в голове заставляет меня встать с кровати. И вместо того, что бы снова
дотронуться до нее, я пинаю кровать.
– Вставай же, – говорю я нахально. – Мы опоздаем в школу.
Ничего.
– Пен.
– Пен.
– Пенелопа!
Она сопит.
Я пинаю снова.
Ее рука дергается.
Она снова сопит.
– Пожалуйста, вставай, – молю я в итоге, еще раз пытаю удачу и трогаю ее за бок.
Длинные ресницы трепещут, бросая тень на щеки слегка тронутые веснушками, и я снова
трясу спящую красавицу. Сначала мягко, но затем с нажимом. Сон торжествует, и даже
моя тряска не действует на нее.
Отступая назад, я вижу стакан воды на комоде у постели и решаю плеснуть воду ей в
лицо. Пен натягивает одеяло на голову. Десять маленьких пальчиков на ногах, покрытых
нежно-розовой кожей, показываются, сжимаясь, прежде чем полностью расслабиться.
Миниатюрные лодыжки и икры, выглянувшие из-под одеяла, заставляют волноваться мою
душу и я готов броситься вон из комнаты. Но беру себя в руки и стягиваю одеяло напрочь
с самой большой сони, которую я только знаю.
Она спит в сорочке и розовом белье.
Я так сильно зажмуриваю глаза, что, кажется, никогда не открою их вновь. В полной
темноте, в поисках пути для побега, я держу руки впереди и быстро машу ими перед
собой, пытаюсь понять, где же дверь. Задеваю ножку кровати и лечу вниз на спину.
Тут раздается мягкий удивленный голос:
– Диллон, что ты здесь делаешь? – в сонном голосе слышатся смеющиеся нотки.
Соня, конечно, сказала, что «домашнего тирана» нет дома, но это просто мое счастье, что
Уэйн не появился, пока я у его дочери в спальне и на ней ровным счетом ничего не одето,
кроме ночнушки и нижнего белья. Пока большая часть меня желает открыть глаза и
взглянуть на лицо, которое давно не видел, крохотная часть, которая хочет жить,
выпихивает меня к двери.
– Не уходи, – нежно и грустно произносит Пен.
Я останавливаюсь, но не поворачиваюсь к ней. И не открываю глаза.
