Путь истинной любви (ЛП) - Элизабет Мэри (чтение книг .txt) 📗
подходит к окну. Так что, в этом деле нет ничего такого, что бы я ни смог сделать ради
нее.
Мистер Файнел смеется, словно прочитал мои мысли.
– Сегодня она собирается в школу, парень. Я ее отвезу.
Мое сердцебиение восстанавливается, ладони теплеют, и я чувствую легкие покалывания
в животе.
Сегодня я увижу Пен, правда, не так скоро как я надеялся.
– Я могу ее подождать, если она еще не готова, – говорю я, поднимаясь на носочки, чтобы
лучше разглядеть обстановку внутри дома. Я подрос на несколько дюймов с начала
учебного года, но мне нужно еще немного, чтобы догнать по росту небритого «Фашиста».
Кустистые брови сходятся, и Уэйн делает шаг в мою сторону. Я делаю три назад.
– Ты пытаешься влезть между мной и моей дочерью, парень? Ты уверен?
Боясь выглядеть трусом перед огромным человеческим существом, которого я знаю, я
встаю в боевую стойку, выпятив грудь… но, терплю неудачу, когда слова застревают в
горле.
Когда я набираюсь храбрости и отвечаю, мой голос пищит.
– Нет! – отвечаю я как тринадцатилетний мальчик в период пубертатности. На
сегодняшний день я именно им и являюсь.
Громовой раскат смеха «Снежного человека» сотрясает весь дом. Это отстой, потому что
этот смех – на мой счет. Я боюсь произнести что-то еще из-за своего дребезжащего
голоса, поэтому я просто спокойно стою и жду.
– Она скоро спустится к тебе, паренек, – говорит он, прежде чем закрыть дверь.
Я все еще слышу его смех.
***
Роджер Морис тараторит без перерыва.
– Вы же лучшие друзья с Пенелопой, так? Она немного странная, верно? Немного другая.
Своеобразная такая. Она с тобой разговаривает? Она совершенно не общается со мной.
Однажды я угостил её печеньем. Но она все равно не разговаривает со мной. Хотя печенье
взяла.
Я практически его не знаю, но вмажу по его дурацкому рту, если он скажет хоть еще одно
плохое слово про Пен.
– А что там с очками? – спрашивает он, пиная ногой камень из бордюрного ограждения
прямо на парковку. – Почему ей разрешается носить солнцезащитные очки в классе, когда
всем остальным нельзя?
Автомобили выстроились внутри U-образной парковки в передней части школы. Когда
одна машина выезжает, ее место занимает подъехавшая другая. Серебряный Крайслер,
который я поджидаю все еще не подъехал, и остается буквально несколько минут до
начала занятий, когда мы уже должны сидеть на своих местах.
– У нее классные очки, – говорю я, вытягивая шею, чтобы было лучше видно, какая
машина подъезжает следом.
Это Пенелопа.
– Ну, типа того, – говорит Роджер. Он поднимает свой рюкзак с земли и кидает его за
плечо. – Но она все равно странная.
Я разворачиваюсь, чтобы треснуть этого парня по башке, и в то же время слышу голос
Уэйна Файнела, произносящий мое имя. В его интонации все еще слышится налет юмора.
– Иди-ка сюда, парень, – приказывает он. Могу поклясться, его борода мне подмигивает.
Я обхожу его машину спереди, смотря на Пен через переднее стекло машины, сокращая
дистанцию между её отцом и мной. Маленькая девочка в красных очках формы сердечек,
сидит на переднем сиденье и прижимает свою сумку с учебниками к груди.
«Йети» высовывается наполовину из машины, держа одну руку на крыше, а другую на
дверце.
– Слушай-ка сюда, парень, и лучше слушай, как следует, – говорит он, притягивая меня
все ближе, заколдовав своими словами и подмигивающими усами. – Я хочу быть
уверенным, что моя дочь улыбается сегодня весь день, уловил? Ты слушаешь, парень? Я
достаточно четко выражаюсь?
Я киваю.
– Мне нужно точное число под конец дня, и за каждую улыбку, я дам тебе вот это, –
тренер Файнел достает небольшого размера пакет с орешками М&М. – Когда-нибудь
пробовал их, парень? Они феноменальны. Мои самые любимые.
Я быстро приседаю вниз достаточно низко, чтобы разглядеть в машине ее.
– Почему она грустит?
Следующий водитель за Крайслером сигналит. Уэйн поворачивается, используя всю мощь
своего «магического» лица на гудящего, и тот медленно разворачивает машину, ни разу
не взглянув в нашу сторону.
– Сегодня тоже твой день рождения? – спрашивает «рогатый Фашист».
– Да, сэр, – отвечаю я.
Он утвердительно кивает, и мы оба наблюдаем, как наконец-то открывается пассажирская
дверь, и девочка, ради которой мы оба готовы через многое пройти, появляется из
машины. Меня потрясает ее худоба и неухоженный вид. Пенелопа, конечно и не старается
выглядеть клево, как чересчур это делает Пеппер, но волосы ее больше не лоснятся и лицо
очень бледное. А прошло всего лишь четыре дня с нашей последней встречи.
Ее движения медленны и она дышит ровно, настроение явно не прекрасно-праздничное.
Ноги несут меня прямо к ней.
– Эй, Пен, – говорю я, сгибаясь в коленях, чтобы получше разглядеть ее отсутствующий
взгляд на лице.
– Привет, Диллон, – отвечает она. Последний раз я слышал ее голос, когда она
благодарила меня за то, что я читаю ей инструкцию через дверь ванной.
Вся грусть этого праздничного дня отражается на ее лице, сжимает её губы туго вместе, и
поднимается к глазам под очками, и слезы ползут по щекам.
– Почему ты плачешь? – спрашиваю я. – Кто-то позабыл про твой день рождения?
Она отрицательно трясет головой.
– Я принес тебе подарок, – говорю я, копаясь в своем кармане.
Они немного покрыты ворсинками, слегка липкие, немного теплые, но их цвет
напоминает мне о ее очках.
– Мраморные шарики, – говорит она, и я перекатываю их из своей в ее руку. Правый
уголок ее губ ползет вверх. – Я их обожаю.
Еще один шарик прилип к остатку ириски, которую я недавно жевал. Я плюю на него,
вытираю о футболку и кладу ей в руку.
Он ярко-красный, как и цвет ее солнцезащитных очков.
– Я ничего не принесла тебе, – грустно замечает Пен.
– Ну и не страшно.
– Нет, страшно, – говорит она, поднимая руку к лицу. – Возьми вот это.
С несчастьем на лице она передает мне свои очки, и я вынужден смотреть в ее грустные
глаза весь день.
***
Один торт. Две семьи. Тринадцать свечей.
Свет погашен и в воздухе неподвижно застыл аромат уходящего летнего сезона. Наши
семьи собрались вокруг нас с Пен у нее на кухне. Мы позируем, стоя у шоколадного
торта-мороженого с нашими именами, написанными розовым кремом. Таящие восковые
свечи по одной на каждый год жизни на торте, отбрасывают тени каждого из
присутствующих на белые стены. Розовые очки Пенелопы отражают желто-оранжевое
пламя.
Она краснеет под звуки нашей поздравительной песни, затыкая пальцами уши и
притворяясь, что ничего не слышит.
– Ла, ла, ла, ла, – припевает она с улыбкой, за которую я должен получить не менее двух
пакетов M&Ms
Вместо того, что бы смотреть на именинницу, я делаю ошибку и поворачиваюсь в сторону
Герберта, который стоит прямо за Соней, и показывает одними губами слово «Киска».
– Отсоси мой… – я шевелю губами в ответ, когда тренер Файнел делает шаг в мою
сторону, тем самым затыкая меня. Я захлопываю рот и утопаю в деревянном стуле.
Наши родные и любимые заканчивают горланить песенку и Кайл добавляет: «И многое
другое на четвертом канале». Ловлю взгляд «праздничного Нациста», который направляет
свои указательный и средний пальцы руки сначала себе в глаза, а затем указывает ими на
меня.
– Я наблюдаю за тобой, – показывает он одними губами.
Мои глаза расширяются, и я ближе подхожу к девочке, которая всего лишь на пять часов
старше меня.
– Загадай желание, – говорит мать Пенелопе. Она облизывает шоколад с лопатки, которой
вынимала торт из формы.
Небольшой кусочек прилип к уголку ее рта.
