Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
Коннор на этом моменте даже безнадежно махнул рукой — раз уж Бранта настолько высоко оценили в Британии, то нет никакой надежды, что его удастся переубедить чем бы то ни было.
Шэй, с интересом слушавший рассказ, не мог не заметить, что детство Коннора и некого Тайенданегеа оказалось даже в чем-то схожим, но людьми они выросли очень разными. Может быть, если бы в юности на пути Коннора не попался артефакт Предтеч и с ним не заговорила «Атаэнсик», сходства было бы еще больше? Пожелай Коннор вступить в Орден, Хэйтем бы предоставил ему не только отличное образование и английское воспитание, но и связи, знакомства; Коннору не пришлось бы учиться на ошибках, Хэйтем бы куда мягче его направлял… Но тут Шэй сам себя оборвал. Даже если бы Коннор стал тамплиером, вряд ли бы куда-то делись его порой болезненная справедливость, замкнутость и отстраненность. Шэй знал, что Коннор может быть смешливым, ироничным, даже язвительным, может быть откровенен и открыт, но все это только с самыми близкими ему людьми — с ним и с Хэйтемом. Еще с друзьями — такое Шэй видел в детстве Коннора, и позже — в его общении с Фолкнером. Может, такое было еще и с его соратниками-ассасинами, но этого Шэй не видел.
И тут Шэй с удивлением подумал, что Коннор унаследовал не так уж мало черт характера своего отца.
— В Лондоне мистер Брант произвел блестящее впечатление, — безжалостно продолжил мистер Кенуэй. — Он продемонстрировал, что он не только отличный боец, но и весьма неплохой политик. По крайней мере, на приемах он одевался исключительно в традиционную одежду племени, хотя в «неприемное» время носит обычные домашние вещи. При этом он отлично танцевал, проявил безукоризненные манеры и, разумеется, пленил половину двора своей необычностью в сочетании с хорошим воспитанием. Если бы ты, Коннор, больше внимания в детстве уделял этикету, то тоже бы так умел.
Коннор немедленно рассердился и дернул плечом:
— Может, я и не умею себя продавать, но даже в одеждах охотника ганьягэха вполне способен проявить, как ты говоришь, манеры, отец. И вообще, никто не жаловался… Даже дамы.
— Оно и видно, — тихо фыркнул Шэй, вспомнив про многочисленных дам всех возрастов и общественных положений, что весьма интересовались юношей, который был скромен по природному характеру, обходителен по лучшим английским манерам и уважителен по отношению к любой женщине по усвоенным еще в детстве обычаям племени ганьягэха. Вот только с Анэдэхи ничто из этого помочь Коннору не могло.
А Коннор явно все понял и обиделся еще больше, даже отвечать не пожелал.
Мистер Кенуэй призвал собравшихся к серьезности и веско проговорил:
— Я не закончил.
Возмущенный Коннор взбрыкнул:
— И что мне все это дает? Может быть, Брант уже напал на Канонвалохале, а я сижу и слушаю, как он обольщал придворных дам Георга!
Хэйтем возвысил голос:
— Это поможет тебе лучше понять твоего врага! Убить его ты не можешь, по крайней мере — сразу. Значит, тебе нужно знать его сильные и слабые стороны, так что сиди и слушай. Если уже напал, то ты сейчас ничем не поможешь.
Коннор сразу сник. Видно, представил, что будет, если Брант и впрямь успел напасть… Шэй понимал, чем это грозит. Возлюбленная Коннора — воин племени онейда, а значит, при нападении не убежит в лес, а будет сражаться до победы или до смерти. И Коннор тоже это понимает.
— Когда мистер Брант возвращался в Америку, — как ни в чем ни бывало продолжил Хэйтем, — на его фрегат напали два каперских брига. Насколько мне известно, их нанял мистер Вашингтон, но доказательств нет, потому что любые доказательства утонули. Пираты не справились с подготовкой английской охраны, а мистер Брант потом шутил, что возвращаясь из благополучной Англии к американским берегам, было неплохо потренировать свои снайперские навыки.
— Неумехи какие-то действовали, — недовольно высказался Шэй, дождавшись паузы в рассказе. — Были бы там два других брига, остались бы от этого фрегата несколько дощечек. Кстати, Хэйтем, откуда такие… пикантные сведения?
— Все вместе? — нарочито услужливо спросил Хэйтем. — Это выжимки из того, что сообщили мне миссис Джонсон, мистер Питер Джонсон, пара британских капитанов и еще один крайне неоднозначный персонаж.
— Кто? — хмуро спросил Коннор. — Миссис Джонсон я смутно помню. Питер… Ее сын, от Уильяма Джонсона? А капитаны, наверное, рассказали, что ты от них хотел, и теперь мирно гниют в какой-нибудь канаве.
Шэй вскинул взгляд, и Хэйтем едва заметно кивнул. Значит, действительно гниют в канаве. Это было почти обидно: мистер Кенуэй на боевую операцию любовника с собой не взял. У Шэя мелькнула мысль, что за это надо будет отомстить. Возможно, ночью, если всё так или иначе уляжется. Но Коннор ждал ответа, и на лице мистера Кенуэя-старшего отразилась работа мысли, после чего он не очень уверенно проговорил:
— Мне будет трудно объяснить, как жизнь свела меня с этим человеком. Я даже не уверен, стоит ли вообще о нем говорить.
— Раз уж начал — говори, — хмуро бросил Коннор, от которого «игра в гляделки» между отцами не укрылась.
— Его зовут Сайенкерата, — старательно произнес Хэйтем и запнулся. — Если я, конечно, правильно произношу.
— Вернее будет — Сайенгарата, — мстительно поправил Коннор. — Имя можно перевести как… «Исчезающий Дым», так, наверное, будет точнее всего. Но я слышал про него. Это сахэма клана Черепахи. И я думал, что он уже умер, потому что ему, наверное, лет сто.
— Не сто, а всего семьдесят три, — возразил Хэйтем.
— И он из племени Людей Большого Холма, — не обратил внимания на ремарку Коннор. — А сенека заняли сторону британцев. Как же так вышло, отец?
— Что они заняли сторону британцев? — Хэйтем вздохнул. — Тут все просто. Когда индейцам угрожали французы, именно британцы помогли им справиться. Это было во время франко-индейской войны. Шэя спроси, он тебе про эту войну много чего может рассказать. И когда развернулась война за независимость колоний, многим индейцам казалось и сейчас кажется, что британцы — друзья. Этим людям, Коннор, с рождения и до смерти живущим среди своих, не знающим, что такое промышленная революция, непонятно, что политические друзья — это не друзья. Когда в Новый Свет пришли мореплаватели из Старого Света, они меняли дешевые товары и безделушки на золото, пользуясь тем, что для индейцев это было невиданное чудо. С тех пор мало что изменилось. Но индейцы, выкурив трубку мира, искренне считали, что заветы дружбы нерушимы. Сколько еще раз их нужно предать, чтобы они поняли, что нельзя играть в боулз на поле для гольфа?
Коннор устало покачал головой:
— Ты не все понимаешь, отец. Я, конечно, не застал тех времен, когда здесь еще не было колонистов, но слышал рассказы и предания. Многие племена воевали между собой годами и даже, наверное, веками. Здесь до прихода колонистов была своя политика, свои интриги и свои ценности. Ценностью было не золото. А трубка мира — это не договор о заключении перемирия, это просто немного другое. Людям Союза Шести… бывшего Союза Шести… непонятно, за что борются и французы, и британцы. Они представляют земли за морем такими же, как тут, в Америке, и король Георг для них — это военный вождь, а королева Шарлотта — Мать Рода. Меня воспитывал ты, отец, и я еще помню, как в детстве вся привычная для меня картина мира… сначала дрогнула, а потом… Это было как раз тогда, когда ты пригласил в дом для меня учителя истории и географии.
— Я ведь и до этого тебе много чего рассказывал, — нахмурился Хэйтем.
— Да, но это звучало сказками, — откровенно высказался Коннор. — Когда мы с тобой и Шэем приехали в Лондон, этот город поразил меня. А ведь я представлял себе, что такое Старый Свет — хотя бы по рассказам и гравюрам… Но вообще-то, отец, я хотел знать, как так вышло, что ты познакомился с Сайенгарата.
— Если коротко… — Хэйтем задумался. — Если коротко, то он искал меня, когда стало понятно, что война между колонистами и британцами неизбежна. Мистер Джонсон к тому моменту погиб от твоей руки, и я сам приехал, потому что… Потому что в племени остались его дети. Сайенгарата говорил, что хочет занять нейтральную позицию, но было уже поздно. Уже состоялась битва за Лексингтон и Конкорд, и противостояние обрело те формы, когда можно было только вступить в борьбу — или бежать. Оставлять свои земли сенека, конечно, не захотели.
