Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
Шэй провокационно изогнулся, вздохнул чуть громче — и это сработало. Хэйтем выскользнул, зашуршал тканью и еще раз булькнул склянкой. Шэй нетерпеливо оглянулся, хоть и не увидел ничего. Мало того что хотелось, так еще и холодно стало.
По заднице немного щекотно мазнула легкая ткань рубахи, и Шэй замер. Не видно было ни черта, но стоило надеяться, что любовник попадет.
Однако великий магистр предпочитал действовать наверняка. Шэй чувствовал, как на поясницу легла ладонь, а горячий член плотно и скользко провел по пояснице и ниже. «Не попасть» Хэйтем просто не мог.
В первый миг дыхание перехватило, но от стона Шэй удержался, прикусив губу. Хэйтем приостановился, придержал за бедро, выждал — и вошел полностью. Шэй прикусил губу сильнее и качнулся, сразу задавая темп. Хотелось поскорее прогнать соперничающее с удовольствием неприятное ощущение, и Хэйтем послушался, хотя обычно предпочитал в таких случаях контролировать любовника от и до.
С каждым движением становилось легче, и вскоре Шэй склонил голову на скрещенные руки, чтобы приглушить тяжелое дыхание. Если Хэйтем и вел себя громче, Шэй этого просто не слышал — слишком занят был ощущениями. В кромешной темноте ощущения казались острее и ярче, и Шэй чувствовал всё: и властную руку на бедре, и жесткую ткань на ягодицах — ведь Хэйтем так и не разделся, и — самое главное — каждый дюйм плоти внутри.
Движение набирало темп, и вскоре Шэй лишился возможности им управлять. Хэйтем легко перехватил инициативу, а стоило попытаться с ним соперничать, как безошибочно — даже в темноте — перехватил рукой за хвост, который Шэй не стал распускать на ночь, и потянул на себя, заставляя прогнуться и подчиниться. Шэй «прогибался» только под великого магистра — и уступил. Дыхания больше ничто не приглушало, да еще Хэйтем умело давил куда нужно — и с губ сорвался слабый звук, чуть громче дыхания и много тише стонов.
Но Хэйтему этого хватило, и Шэй ощутил, как на губы легла ладонь. В голове помутилось. Шэй окончательно сдал позиции, позволяя себя иметь, и зажмурился, не в силах все это выносить — мучительное наслаждение и жесткую необходимость молчать. А Хэйтем жалости не знал и только резче и чаще входил.
Шэй и хотел бы коснуться себя, но был вынужден удерживаться, а любовник заботы не проявил. Более того, когда Шэй уже чувствовал, что внутри как будто начинает скручиваться тугой узел наслаждения, Хэйтем вдруг вышел и убрал руку с лица. Шэй непонимающе обернулся, но сделать что-либо не успел. На копчик и задницу упали теплые капли, и он догадался, что Хэйтем… закончил. Но почему… Почему не захотел нормально, внутрь?
Пока Шэй пытался сообразить, как спросить или что сделать, почувствовал теплое дыхание любовника на ягодице и окончательно замер, когда ощутил, как кожи касается горячий язык.
И вдруг понял — мистер Кенуэй, конечно, не желает оставлять свидетельств проведенной ночи, а потому это один из немногих способов сокрыть «приключение».
И Хэйтем только подтвердил догадку, когда усилием развернул его на спину и склонился к члену. Шэю хватило нескольких прикосновений языка. Оглушенный, он еще слабо осознавал, что к чему в этом мире, когда Хэйтем устало, но явно довольно подтолкнул его в бок, заставляя подвинуться.
Шэй, извиваясь, подтянул штаны и кое-как застегнулся, после чего победоносно улегся любовнику на плечо и прошептал на ухо:
— Ты сумасшедший, магистр Кенуэй.
— И тебе это нравится, — Хэйтем прижался губами к его виску. — Спи, тамплиер Кормак. Как магистр я тобой доволен.
========== 2 марта 1780, Нью-Йорк, Кенуэй-холл ==========
Шэй заметил движение боковым зрением и недовольно вскинулся, а потом и поднялся.
— Не ерзай, — строго произнес он и подтянул плед любовнику под подбородок.
Хэйтем грозно нахмурился, но приступ хриплого кашля свел на нет всю воспитательную деятельность, после чего мистер Кенуэй только севшим голосом возразил:
— Читать неудобно.
— Давай я сам прочту тебе вслух что нужно, — не смягчился мистер Кормак. — Хочешь еще чаю?
— Я предпочел бы бренди, — скривился Хэйтем. — На чай я скоро смотреть не смогу.
— И еще считаешь себя англичанином? — поддел его Шэй и, забрав из руки любовника ворох бумаг, плотнее приткнул плед.
— Англичане гарантированно пьют чай только на файф-о-клок, а не круглосуточно, — мистер Кенуэй, очевидно, устал спорить и расслабленно откинулся на спинку кресла. — Читай.
Шэй доломал печать на верхнем конверте, вытащил оттуда бумагу, исписанную изящным почерком с завитушками и вензелями, и размеренно начал читать:
— «Уважаемый магистр! Очередной сбор Конгресса проследил тенденции изменения стоимости континентальных билетов. По официальным данным на 1 марта 1778 года стоимость упала в 1,75 раз относительно так называемого доллара; на 1 сентября 1778 — в 4 раза; на первое марта 1779 — в 18 раз, а на сегодняшний день — в 40 раз. После подведения итогов велись громогласные дебаты о распределении активных средств в случае, если война будет успешно окончена; особое внимание было уделено средствам, причитающимся армии и рабам, так или иначе послужившим делу Конгресса. Также была дана официальная оценка предполагаемой инфляции, если война продолжится еще год, три или пять. Если вам требуется более подробный отчет, готов предоставить в течение двух дней. Р.», — Шэй помотал головой и спросил — уже от себя: — Что это за ахинея?
— Это отчет мистера Рутледжа, — расслабленно отозвался Хэйтем. — Ничего нового я не узнал, но предпочитаю быть в курсе. Мне нравится жизнерадостность Конгресса. Во-первых, они надеются, что после войны будут какие-то активные средства, а во-вторых, оптимистично рассчитывают, что Америка выдержит еще пять лет войны.
— Ну, меньше года это точно не займет, — рассеянно пробормотал Шэй. — Письмо сжечь?
— Сожги, — махнул рукой Хэйтем и снова сбил плед. — Ничего в нем важного нет, но надо же чем-то топить. Что там следующее?
Шэй поднялся, прицельно бросил скомканный шарик из бумаги в жарко растопленный камин и упрямо подтянул на возлюбленном плед. И сломал печать следующего письма, машинально приметив на ней оттиск тамплиерского креста.
Письмо отличалось от первого, как кавалер Ордена Святого духа — от портового пьяницы. Скверная сероватая бумага, небрежные каракули, местами слегка потекшие. Шэй аккуратно расправил послание на коленке и с легким трудом вчитался в нескладные строки:
— «Приветствую, магистр! Надеюсь, ты пошел на поправку. Чего не скажешь об армии Вашингтона. Больше месяца мы проторчали безо всяких вестей с «большой земли», потому что занесло нас так, что сюда волки не добирались, не то что кони. Среди солдат шутили, дескать, свои сапоги и то съесть нельзя, потому что от сапог уже ни черта не осталось. Позавчера нам наконец доставили провиант и долгожданные письма. С прискорбием сообщаю, что за этот месяц я не удержался и дважды сцепился с Вашингтоном. Один раз потому, что эта скотина пожаловалась, мол, копченый лосось закончился, а второй раз — просто потому, что он кретин. Роберт опасается слать тебе письма, за ним по-прежнему приглядывают. Так что сообщу и то, что узнал он. Поскольку театр военных действий все больше смещается на юг, ходят слухи, что Вашингтон собирается отправить часть армии куда-то в южные штаты. Учитывая, сколько осталось той армии, не слишком разумное решение, тем более что на южные штаты его власть не распространяется. Но может, сейчас я неверно оцениваю, потому как в том сугробе, где мы живем, стратегически можно наметить только путь до ветру».
Хэйтем прижал руку ко лбу и снова сбил плед.
— Чарльз в своем репертуаре, — хрипло простонал он. — Читаешь ты, а мне кажется, что я слышу его голос. Много там еще?
— Уже не очень, — оценил Шэй оставшийся текст. — Видно, спешил.
— Нет, он всегда так пишет, — мистер Кенуэй вздохнул.
— Зато куда понятнее, чем Рутледж, — припечатал мистер Кормак и, не дожидаясь возражений, продолжил: — «Из Конгресса Вашингтону пришло требование отчитаться о тратах»…
