Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
– Но почему? – этот вопрос мучал меня больше всего. Настю я не любил, были причины… Но как так, как же вышло, что человек, учившийся с тобой в одном классе, человек, с которым ты разделял свои дни… Да, конечно, она была той ещё заусеницей в мозгу, но это была моя одноклассница, моя ровесница, мы друг друга не любили, но всё-таки общались, она была частью моей привычной жизни, она была человеком, которого я знал… Как же так?
Я как будто прыгал, а опора уходила у меня из-под ног, я падал, падал и не приземлялся.
– У неё нашли рак.
Мы сидели у Спирита на кухне и пили водку. Без закуски, без всяких выкрутасов.
– Рак костей, между прочим. После повреждения ноги... Рак могли быстро вылечить, но эта дура…
– Не надо так, она же умерла….
– Эта дура… – Спирит сжимал стопку с водкой так, что, казалось, сейчас раздавит, – всё никак не хотела идти к врачу, полагая, что «поболит и пройдёт», потому что, когда она повредила ногу, врач настаивал, чтобы она не носила обуви на каблуках. Вот и допрыгалась, русалочка!
– Почему – русалочка?
Я налил себе третью стопку.
– Помнишь сказку? Она продала голос за возможность ходить и ей было больно. А она всё равно ходила. Вот и Настя так же. Вместо того, чтобы пойти к врачу, она продолжала глотать обезболивающее и ждать, когда само рассосётся. И дождалась, когда понадобилась ампутация.
– Что? – у меня волосы зашевелились, и я выпил всю стопку махом. Внутри теплело, выжигая неприятное ощущение, поселившееся в груди с того момента, как я осознал, что именно сказал Спирит в классе. – Как – ампутация?
– Да так. Редкий случай в наше время, как ни крути. Что-то ускорило развитие... Я мало что знаю о раке, тем более, таком странном. И вот она решает, что лучше умереть стоя, чем жить на одной ноге… Так, Макс, хватит! Ты уже четвёртую пьёшь!
– И чего? Я вообще ничего не чувствую!
– Ага, а потом тебя развезёт. И вообще, первая половина дня!
– Да похуй!
– В общем, – Спирит взял солонку, просыпал немного соли на чёрную стеклянную поверхность стола и принялся зубочисткой рисовать какие-то одному ему понятные фигуры, – она наглоталась таблеток, оставила тупую записку, где попутно обвинила всех – свою мать, своего отца, тебя, каких-то незнакомых мне личностей в своей неудавшейся жизни и попросила похоронить её в бальном платье и туфлях на каблуках.
– О господи! – я вздрогнул. – А я… При чём здесь я? Я ей ничего… Только вот она просила помочь ей пару раз, а я…
– А что ты? Ты тут ни при чём, – одной рукой он подпирал голову, другой рисовал, не поднимая взгляда. – Я был в её комнате, знаешь, комната как комната, светлая такая, всякие там средней банальности статуэтки, игрушки мягкие, зеркало с косметикой – на весь Большой театр бы хватило, куча книг по псевдопсихологии, книги типа «Как выйти замуж за олигарха», «Как стать суперстервой» и всё такое, на стене рядом с расписанием – таблица калорий и какие-то диеты…
Я вздохнул, вспоминая, как иногда нечто такое появлялось у нас дома. И налил себе ещё стопочку – да сколько там той водки помещается? Грамм двадцать?
– Ты хоть съешь чего, а то ведь развезёт… Она жила всей этой хренью. Её мать в разводе с отцом, видимо, не вышло самой замуж за олигарха… Я так по дому пошлялся, у них и книг-то толком не было, всё глянцевые журналы, современные детективы да дамские романы разной степени паршивости. И всякая псевдофеншуйная дрянь. Люди как люди… – Спирит скривился и налил себе водки. – Это я виноват. Я должен был понять.
– А хрена ли ты? – я от такого заявления чуть не уронил стеклянную посудину с чем-то запеченным, найденную в холодильнике. – Ты тут вообще ни при чём!
– Я должен был догадаться. С ней в последнее время было что-то не так. Она знала, что у неё проблемы, но отмахивалась от них. Если бы я меньше думал о себе и о своих проблемах…
– Ты не можешь помочь всем.
От вида запеканки у меня проснулся дикий аппетит, я же толком не позавтракал.
– А ей мог. Мать не могла, подруги не могли, учителя не могли, а я мог и прозевал.
– Слушай, а… – я увидел, что Спирит ещё налил себе водки. Ой нехорошо! Его готическое высочество крепкие напитки пьёт только в критических случаях, требующих принятия каких-то категоричных решений. Исключение – абсент, его он употребляет ради духовного просветления и исключительно дома, чтобы никто его творческим глюкам не мешал. – Я понимаю. Знаешь, мне самому до сих пор как-то…
Микроволновка тренькнула, я достал запеканку.
– Жуть какая. Ну, то есть, вот жил человек – и его не стало. Как-то… – я попытался озвучить свои мысли, чувствуя себя удивительно косноязычным, как тот придурок Танкист. – Это неправильно. Я её не любил, и она злилась из-за того, что я самый богатый на параллели, а ей так и не достался, не ладили мы… Но то, что она вот так…
Я правда не знал, как это описать. Это ошеломительное чувство, когда кто-то рядом с тобой умирает. Вот так, внезапно. Самоубийство. Как это страшно – у меня никто никогда не умирал, кроме аквариумных рыбок. Смерть – это что-то из другой оперы. Это показывают по ТВ, это какая-то жуткая стихия – вроде цунами, но вы видели цунами на Москве-реке? Смерть была там, в Маутхаузене, там ею дышало всё – дома, стены, таблички. Смерть не имела права приходить в мой класс за четыре месяца до выпускного! Анникова не имела права умирать! Они все не имеют права умирать! Ясна Пани, Киселёва, наша директриса! Алькатрас, Люк, Лея, Бладберри! Мой отец, Стас, Спирит!
– Но ты здесь точно ни при чём, – закончил я свою путаную речь.
– Ты не понимаешь, – Спирит выстраивал паутинные линии из крупиц соли на чёрной блестящей поверхности стола, – ты эгоист и даже никогда не пытался этого скрыть. Ты всегда был эгоистом, – он поднял на меня тёмно-серые глаза, и смотрели они жутко, – ты всегда был малолетним инфантилом.
– Что? А пошёл ты…
– Представь себе мир, где никого нет. Ни отца, ни меня… Никого. Ни родных, ни денег. Как бы ты жил в таком мире, а? Где некому о тебе позаботиться?
– Да пошёл ты, псих грёбаный! Ты совсем крышей поехал от своих заморочек!
Мне не хотелось его слушать, ненавижу, когда ещё и Спирит меня воспитывает. Я бросил вилку, она соскользнула с тарелки, грохнулась на пол – придёт женщина – и пошёл в прихожую. Спирит последовал за мной и молча улыбался, глядя, как я одеваюсь. Он наклонил голову к плечу и длинные волосы падали ему на грудь.
– Жизнь или шпильки, Макс? Я бы мог её спасти, а была бы она мне благодарна? С протезом, после химиотерапии – вся её привычная жизнь, которую она слепила из глянцевых страниц, пошла бы прахом. Всё то, чем она жила, оказалось бы за бортом. Нужно было бы начать жизнь сначала, поменять приоритеты, а это и здоровому человеку сложно, правда, Макс?
– Ты псих! – я ушёл из квартиры, думая, где бы и чем догнаться.
***
– Макс, ты какого опять… – отец оказался дома, а мой нетрезвый вид можно было разглядеть и без увеличительного стекла. – Ты… Ты…
– Нас отпустили, – я вдруг понял, что без шапки. Я её у Спирита оставил? – У нас девочка в классе жизнь самоубийством покончила.
– Ох, господи боже, – отец сжал виски руками. – Как же так… Опять одна из этих подружек Сенкина?
– Он Фрисман теперь, забыл? И нет, – я разделся, бросил сумку, выключил плеер. – Это Анникова. Помнишь её? Ты ей ещё добро дал на моё спаивание? У неё нашли рак, нужно было ногу ампутировать. Вот такие дела!
– Ох, боже, как нехорошо… – вид у отца был потрясённым, – неужели же нельзя было вылечить?
– Можно, – я прошёл на кухню, алкогольная дымка слегка развеивалась, хотелось либо есть, либо продолжать, – только вот жить бы ей пришлось без ноги!
– Вот дура-то! – отец прошёл за мной и сел за стол. Я принялся рыться в холодильнике. Печенка в сливочном соусе… Фу. Какой-то унылый салат с зелёным перцем… Нет, такое я не ем. Это что ещё за вообще? Мёдом пахнет, десерт, что ли, какой-то?
– Не ешь, это Светина маска для волос! – предупредил меня отец. – Ну надо же, а такой умной девочкой казалась, совсем взрослой уже была… И так глупо… Ну и что, что без ноги, вон, после войны многие возвращались, кто без одной, кто без двух, и вообще! И такую страну построили! А вы… Что за поколение? – он закрыл лицо руками.
