Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗

— Вроде бы дерево, — редкий случай, мистер Кенуэй не был уверен в своих словах. — Кажется, его масло называют «жидкое золото».

— По цене — точно золото, — Шэй поднялся и взялся обшаривать многочисленные карманы своего костюма. — Женевьева на нашей последней пьянке что-то такое сказала, мол, возбуждает и еще чего-то… Не помню. Но наутро у меня раскалывалась голова, и я взял в парфюмерной лавке его, а еще кучу совершенно ненужных вещей. Должно быть, ром еще не выветрился.

Хэйтем все еще хмурился, да еще и процедил:

— Мадемуазель де Плюсси трудно назвать наивной, но все-таки она молодая дама, а предлагать даме ром… Или близость знакомства уже позволяла?

— Хэйтем, — Шэй глубоко вздохнул, — мы спали в одной кровати, как ты думаешь? И попрошу заметить, что этим близость знакомства ограничилась. Я почти год проводил ночи в постели с очаровательной француженкой — и при этом только спал, даже когда бывал пьян. По-моему, это и называется… верностью.

— А по-моему, это называется чудом, — в своей манере отозвался мистер Кенуэй, но голос его потеплел. — Ты идешь или нет?

— Сейчас, — Шэй покрутил в руках флакон, но ногтем крышку сковырнуть не удавалось, запечатано было на совесть. — Только кинжал найду.

— Мне следует опасаться? — в голосе Хэйтема послышались смешливые нотки.

Шэй наконец вытащил оружие из кожаных ножен, подцепил крышку и фыркнул:

— Того кинжала, который острый и из стали — нет.

— Да я ни одного, в общем-то, не опасаюсь… — теперь уже Хэйтем откровенно смеялся. — В «Ковент-Гарден» о начале… кхм… действия возвещают трубы. Когда соберешься, не забудь протрубить.

— В «Комеди Франсез» никто не трубит, — не преминул продемонстрировать осведомленность Шэй. — Там в фойе выходит служитель и стучит жезлом. Мне… м-м-м… жезлом постучать?

— Туше! — мистер Кенуэй картинно поклонился, что выглядело довольно провокационно, учитывая обнаженный торс и отметины на шее.

Шэй жест оценил, решив, что поход в театр был не совсем бесполезным. По запертой комнате с наглухо затворенным окном уже начал разливаться теплый и немного сладковатый запах масла, который был столь уютным и ненавязчивым, что не казался неуместным даже в дешевой гостинице с криво заштопанными покрывалами. И Шэй негромко обратился к любовнику:

— Разденься.

Наверное, было в его голосе что-то такое, что Хэйтем, явно порывавшийся съязвить, смолчал и, откинувшись на спину, расстегнул исподние штаны, а потом и стянул их, негромко чертыхаясь. Шэй не удержался от мстительной мысли о том, что чертыхаться бы не пришлось, если бы Хэйтем не настаивал на нижнем белье в кровати.

Но тут мистер Кенуэй, как обещал, сильным движением перевернулся на живот — и лишние мысли Шэя покинули. Хэйтем приподнялся на коленях, тяжело уперся в спинку кровати и требовательно обернулся.

Мистер Кормак только теперь сообразил, что сам даже портков не снял, не говоря уже о рубахе. Но в руке был открытый флакон, а пробку Шэй недальновидно отбросил. Впрочем, расстегиваться одной рукой ему было вполне привычно — когда погода на море ненастная, во время оправления естественных нужд лучше держаться за борт.

Решив, что обойдется и так, Шэй оперся коленом о кровать и толчком поднялся, даже содержимое флакона не расплескал. Подвинулся, невольно прижавшись к любовнику пахом и с сожалением отстранился.

Сразу выяснил, что масло очень густое, расплескать его из стекла было бы нетривиальной задачей, однако на пальцах оно мгновенно размазывалось. Шэй привычно провел по горячей нежной коже любовника, ощутив, как тот вздрагивает под ним, добавил еще масла и попытался войти. Флакон пока оставлял себе — не был уверен, что хватит.

Однако крошечный пузырек своих денег определенно стоил. Шэй чувствовал, что палец скользит легко, а потому осторожно надавил двумя — и потянулся к прикроватной тумбе, чтобы поставить ценный флакон. О том, что сильное движение вперед повлечет и дополнительный эффект, не подумал, конечно… Хэйтем уперся лбом в согнутый локоть и процедил:

— Дальше можешь не щадить — бессмысленно.

Шэй виновато подвинулся назад и постарался лаской загладить невольную грубость. Слепо коснулся бедра любовника, нащупал несколько поникшее естество и сжал ладонь. Хэйтем глубоко вздохнул, но умелые движения возымели действие, и Шэй ощутил, как тот прогибается в спине и толкается отвердевшей плотью в руку.

Но действовать так было неудобно, и мистер Кормак ладонь убрал, вызвав разочарованный вздох. Впрочем, теперь уже Шэй знал, как заставить любовника отвлечься. Пальцы скользили внутри легко, и на мерное массирующее движение Хэйтем отзывался так… Шэй усилием воли напомнил себе, что у любовника тоже давно ничего не было, так что форсировать события никак нельзя, даже если Хэйтем шире раздвигает ноги и подается навстречу.

— Господи, Шэй… — слова проникали в сознание с заметной задержкой. — Я же сказал… Где там твой «жезл»?

Мистер Кормак смутно осознавал, что все еще может причинить боль, но не мог не среагировать на столь откровенный призыв. Он и сам чувствовал, что напряжение ниже пояса становится мучительным, хотя штаны расстегнуты, ничто не давит. К тому же Хэйтем сам говорил про грубость и бесцеремонность… Слишком яркое воспоминание о словах любовника было болезненно-острым, и Шэй признал поражение. Только старался не слишком гнать, когда с шумным выдохом притиснул Хэйтема к себе.

До флакона, конечно, теперь было не дотянуться, и Шэй воспользовался слюной, надеясь, что дорогостоящее масло и в разбавленном виде окажется неплохим. И коснувшись рукой собственной плоти, прикусил губу. Голова кружилась, а тут еще и Хэйтем… Вид раскрытого любовника, изогнувшегося в напряженном ожидании, воли и терпения не добавлял.

Шэй низко опустил голову, когда впервые надавил головкой на поддающиеся мышцы. Сердце стиснуло, и не только сердце… Шэй чувствовал, что тонкая рубаха, которую он так и не снял, промокла от пота — напряжение сказывалось, да и в комнате становилось жарко. Хэйтем принимал его с трудом, и мистер Кормак не осознавал, что впивается в бедра любовника пальцами, стараясь сдерживаться.

Шэю было чертовски хорошо — и настолько же плохо. Он шумно сопел, поминутно переводил дыхание и облизывал пересыхающие губы, когда наконец мистер Кенуэй замер, облегченно вздохнул — и требовательно повел бедрами.

Приказа магистра ослушаться было нельзя. Может, в иной ситуации Шэй бы и думал иначе, но только не теперь. Теперь он только аккуратно оттолкнулся назад, качнулся вперед и снова назад, чутко ловя каждый вздох, каждое едва уловимое движение любовника, и облегченно простонал, когда наконец вошел так, как хотелось — сильно и чертовски чувствительно.

Мистер Кенуэй охнул, крепче вцепился в изголовье кровати — и больше Шэй уже не думал ни о чем. Двигался резко и почти грубо, наслаждался узким, но знакомым телом, добился едва слышных отрывистых стонов и опустился ниже, прикусывая любовника за лопатку. Хэйтем не выдержал веса, а может, ему так больше нравилось, но Шэю пришлось упереться в постель рукой, и он перехватил любовника за пояс, ощущая каменно-напряженные мышцы и литой рельеф. Шэй еще только собирался перехватить любовника удобнее, чтобы суметь сдвинуть точку упора — в свою очередь, для того, чтобы дотянуться до члена, но это не понадобилось. Хэйтем вдруг резко замолчал, даже дыхания не было слышно, а потом дернулся всем телом, вздрагивая в руках.

Шэй зажмурился и горячо выдохнул ему в шею. Еще мгновение назад был готов терпеть и сдерживаться, но стоило Хэйтему зажаться и выгнуться — и вся выдержка отправилась прямиком к Дэйви Джонсу. Шэй кончал долго, а едва в голове прояснилось, он с трудом отлепился от любовника и, слабо соображая, что произносит, ляпнул:

— Я настолько хорош, что тебе и этого хватило?

Хэйтем подвинулся, высвобождая место, чтобы можно было улечься, и снисходительно бросил — он-то уже почти смог восстановить дыхание:

— Не столько ты, сколько простыня… Но и твой вклад в это есть.