L.E.D. (СИ) - "Illian Z" (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Дышу ртом, нос заложило, в лёгких возится старая, почти позабытая боль. Вот только я не могу позволить себе болеть.
========== 55. Поддержка ==========
Самые худшие мои опасения не подтверждаются. Птенчик внял моему совету и теперь спит, всё также завёрнутый в одеяло, как в чёрный кокон. Надо всё-таки выбросить это постельное к чертям, от этих черепов жуть одна.
Только вот спонсор спокойного сна любимого — пинта пива, бутылка от которого оставлена на комоде. И в этом нет как бы и ничего страшного, подумаешь, небольшая доза алкоголя. Но не тогда, когда её используют в качестве снотворного.
Конечно, не мне ему лекции читать, но всё же об этом нужно будет поговорить при первом же удобном случае. Птенчик — личность крайне неустойчивая. И если всё началось с той самой бутылки виски на тёмной кухне, о которой говорила его сестра, то явно не должно продолжаться и усугубляться. Надеюсь, что поймёт, а не как я — додумается до всего лишь через свои ошибки, которые до сих пор означают строгий приём лекарств. И страх. Страх того, что ломка и промежуточные состояния — повторятся.
Раздеваюсь, но мания к порядку у меня сильней желания спать, поэтому начинаю собирать вещи и аккуратно складывать их в ящики комода. Наполнив, закрываю один из них как-то неожиданно громко, от этого звука просыпается птенчик и застаёт меня со стопкой его трусов в руках. Обычные бытовые дела, ничего особенного.
— Вы поговорили? — спрашивает сразу, по-детски потирая заспанный глаз.
— Да, — коротко бросаю. — Может, не будем это обсуждать?
— Тогда сюда иди, — сразу смиряется любимый и похлопывает по простыне рядом с собой.
— Только приберусь.
— Ага, — тянет птенчик, потягиваясь и возясь в одеяле. — Должен же ты по дому хоть что-то делать.
И хотелось бы возмутиться в ответ на столь явные обвинения, не будь это правдой. Всё же делает мой птичка — готовит, стирает, гладит, прибирает. Я всего-то кофе варю, выношу мусор с завидной нерегулярностью, да вот ещё вещи складываю. Пока жил один, настолько всё привык делать сам, до автоматизма, что и не замечал, что теперь не приходится. А любимый ещё и учиться успевает!
— Мог бы и побольше меня нагружать, — ворчу.
— Мне не тяжело. Это успокаивает.
И в последнем слове ощутимо проскользнула отчаянно-паническая нотка, умоляющая. Заставляет меня бросить все вещи и оставить мысли прочитать любимому лекцию о вреде алкоголя.
Вместо этого — выпутать из одеяла, прижать к себе, почти что посадить на колени. Гладить, вдыхать запах волос, и вновь с ума сходить от счастливой дрожи, когда тонкие руки любимого скользят по спине, дарят полуобьятья, поглаживают узоры роз.
Целоваться. Ощущать кисловатый привкус пива, но не отстраняться. В который раз пытаться угадать, можно или нет предложить нечто большее, чем просто нежность.
Но в один момент любимый сам подаёт очень и очень недвусмысленный сигнал — трётся чуть привставшим членом о мой, через двойную ткань трусов, но весьма определённо. Теперь его, наверное, уже не смущает присутствие Эрика за стеной — когда птенчик по-настоящему хочет секса, мало что может его остановить.
Уж точно не я, но вот здравый смысл всё же не утрачиваю. Если сейчас любимый будет стонать на весь дом, выдыхая, что за ним замечено, иногда моё имя, нас точно поймут правильно, но это и нежелательно.
Поэтому осторожно пригибаю его голову себе к плечу, подставляя то под засосы и укусы, на полное растерзание. В случае чего, можно будет прижать плотнее, заглушая звук. Но ещё и строго предупреждаю:
— Будешь вести себя слишком громко — остановлюсь.
— Х-хорошо, — соглашается любимый сбивчиво.
Но оно и понятно. Я уже приспустил ему трусы и поглаживаю член, пока ещё аккуратно и нежно, касаясь только кончиками пальцев, и то едва-едва. Но и такие ласки для птенчика, всё же непривычного пока, уже довольно распаляющие. Не успеваю и в очередной раз налюбоваться его небольшим и прямо-таки идеальным по всем параметрам членом, как любимый робко спрашивает, или, скорее, просит:
— Можно… можно смазку?
И от этого простого и прямого выражения его желаний у меня аж живот будто электрической судорогой сводит — возбуждаюсь сразу же. Многих усилий стоит оторваться от ласк, и перегнуться через край кровати, чтобы поискать под ней какой-нибудь начатый тюбик или банку. Где ещё им быть, не в тумбочке же!
Пока обшариваю рукой ближайшие окрестности местности Подкроватии, птенчик решает время зря не терять. Перекатывается на бок, пробирается мне, стоящему едва не в классической коленно-локтевой и нагнувшемуся вперёд, под живот, и совершает вероломное нападение. Оттягивает резинку моих трусов, и забирается в них пальчиками, а потом, осмелев, стягивает их с меня, и тут же зацеловывает член.
От неожиданности я едва не охаю, и немного смущаюсь — с тех пор, когда я купался, прошла, кончено, не вечность, но в туалете я уже пару раз побывал. Любимого, впрочем, уже ничто не может смутить, и когда я наконец-то нащупываю заветную тубу, он уже вовсю облизывает мой член, иногда прихватывает губами, словно намереваясь как следует отсосать.
Идея-то заманчивая, но я ещё помню, чего именно он сам хотел. Поэтому мягко отстраняю птенчика, и пересаживаюсь поближе к стене, так, чтобы опереться о неё спиной. Маню к себе любимого тем жестом, которым малышей зовут, когда ходить учат. Конечно же, неосознанно, но я не могу его принуждать, или просто подчиняться, как клиентам.
Немного смущается и хочет что-то сказать, но передумывает, всё же перебрасывает через меня ногу и устраивается на коленях, лицом ко мне. Доверяет, надеется, закусив губу, что я не сделаю ничего плохого.
Конечно же я не подведу. Тихо спрашиваю, как, казалось, когда-то давно:
— Давай познакомим наших мальчиков?
Птенчик тихо усмехается:
— Они знакомы!
И целует меня, прижавшись ближе. И сам трётся членом о мой, даже не дождавшись, пока смазка как следует растечётся или нагреется.
Снова проделываю тот же трюк с утыканием любимого громким ротиком куда-то в плечо, и былую осторожную нежность сменяю на полноценную ласку, сжав оба наших члена так, чтобы притёрлись друг к другу как следует.
Птенчик пробует заняться самовольным толканием мне навстречу, но я придерживаю его за талию, осаживая — так он только будет выскальзывать из захвата, а удовольствия не получит — не та поза.
Зато вот я теперь могу вытворять всё, что захочу, хотя, чтобы получить максимум удовольствия, особых ухищрений не нужно, просто двигать рукой в ровном ритме, любуясь, как сдвигается кожа с наших поблёскивающих от смазки членов, трущихся ещё и друг о друга. Таких разных по размеру и форме, что это слишком притягательно, чтобы отводить от этого зрелища взгляд.
Но всё же я это делаю, когда любимый резко, экстатически дёргается, прогибается, откидывается назад, и я не успеваю его удержать, принудить к тишине. Впрочем, он лишь глубоко, судорожно выдыхает и не закрывает глаз, наоборот, широко их распахивает, но вот взгляд невидящий, и направлен куда-то вверх. Но ему не плохо, наоборот, слишком хорошо, и по моим пальцам течёт тёплая, резко пахнущая сперма.
Любимый — восторженный эгоист, и как только удовлетворяется, тут же обмякает, сползает вниз, ложится на кровать лицом вверх и прикрывает глаза. Отдыхает, совсем позабыв, что я, вообще-то, ещё нуждаюсь в ласке и внимании!
Мысль о мести щелкает моментально, я тут же подбираю под себя ноги, становлюсь на колени, и решительно и резко передёргиваю на его прекрасный светлый образ. Да так удачно, что заляпываю ему ключицы, шею, и даже расслабленно улыбающуюся физиономию.
— Эй! — вскрикивает, резко садясь, позабыв о запрете на шум, отплёвывается, забавно вытирается.
Хмурится, почти злится, но это вызвано не самим моим поступком, а тем самодовольным видом, с каким я теперь сижу. Зато теперь уж точно не истерит и не пугается. Занят поисками влажных салфеток там же, где я пытался найти смазку, и демонстрирует мне отличные виды на свою голую жопку, которую так и хочется облапать, но боюсь, что тогда ссора выйдет из-под контроля, и тогда меня отлучат от тела на неопределённый срок без права апелляции.
