Импульс (СИ) - "Inside" (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Бесконечность делится на ноль, описывает полукруг и рождает звук. Едва слышный, хрупкий, почти стеклянный, он срывается с губ Кларк и гаснет, едва соприкоснувшись с кожей.
У Эмили внизу живота все скручивается в узел.
Медленно-медленно она ведет пальцами по впалому животу Кларк, цепляет тазобедренные косточки. Губы находят губы, прижимаются, рождают пустую радиоволну — только треск да помехи, белый шум, межпространственная тишина.
Эмили пробирается ладонью между сведенных коленей Кларк и сразу же ощущает это — напряжение в каждой ее мышце, натяжение всей нервной системы, дрожь клеточек тела. Отрывается от губ, возвращается к запястью, касается лепестков кожи. На смену яблокам приходит полынь и горечь, маками расцветают отметины от слишком крепких поцелуев, Лорейн сдается, распадается под ее решимостью — проводит ногтями по лопаткам, до боли прикусывает кожу, хрипло дышит.
Сбивается на стоны.
У медсестры от этого звука голова с плеч сносится, пальцы сводит судорогой, колени подрагивают, в груди зудит, ноет и тянет, словно едва зажившая ранка покрывается темной корочкой.
Кларк такая влажная, до неприличия мокрая, возведенная в абсолют, сносящая крышу и тесная, что Эмили только и может, что сильнее прижимать ее к себе и сильнее вжиматься самой. Скомканная до размеров карманной звезды, насыщенная хинином и кориандром, Лорейн подается навстречу каждому движению, теряясь в рваных стонах.
Такая тугая.
Живая.
Настоящая.
Рот приоткрыт, губы горячие и сухие, ресницы дрожат, на щеках румянец пятнами. Жадная, жаркая, пылает под ее пальцами, сминается, рвется.
Замирает на мгновение.
Натягивается струной.
Звенит финальным аккордом.
Фейерверком из бьющегося стекла.
Громким стоном, повисшим в воздухе.
И срывается в одно сплошное хриплое простипростипрости.
Эмили реагирует не сразу — ей нужна половина минуты на то, чтобы осознать происходящее. Секунду назад Кларк жадно тянулась к ее губам, теперь скукоживается и жмурится, словно в ожидании удара.
Будто Эмили сделала что-то не так.
Она такая крошечная и хрупкая, лежащая на ее ладонях, запыхавшаяся, с раскраневшимися щеками и корочкой на сухих губах, что у Эмили подкатывает к горлу комок нежности, и она целует ее лицо, держит его в своих руках, прижимается к губам.
Жалость — зеленая, едкая, щекочущая нос — смеется, обнажая беззубый рот, оставляет за собой малахитовые разводы, находит свое место в сердце, точит один из его углов, словно рассасывает мятный леденец.
Яблочное зернышко, думает Эмили. Она такая же крохотная.
— Лори.
Кислит во рту, чуть царапает нёбо, задерживается на кончике языка. Лори — неспелая вишня, августовский сон зимой, солнечное плато высоких гор. Лори распахивает утром окна, Лори совсем не курит, Лори громко смеется, у Лори счастливо горят глаза.
Лори царапает ее спину, всхлипывает в плечо, высунув язык, склеивает бумажное сердце. Лори пахнет яблоками и вишнями, Лори любит своего брата, прятки по палатам больниц и холодный сладкий кофе.
Лори совсем другая, непохожая на доктора Кларк.
— Тебе лучше уйти, — сдавленно произносит она.
— Никуда я не пойду. — Эмили натягивает одеяло на них обеих. — И вообще, хватит пытаться меня прогнать. Ты теперь не одна.
Кларк все еще в ее руках, словно созданных только для нее одной. Будто кто-то наверху заранее знал, что в жизнь Эмили Джонсон придет вот такой нейрохирург, которому будут нужны самые простые человеческие вещи.
— Я ведь тебя люблю, — улыбается. — Любой люблю, слышишь? Совсем любой. Да даже если бы ты убила десятки людей, я бы не отказалась от тебя. И я не собираюсь уходить только потому, что какой-то ублюдок так с тобой обращался. Потому что виноват в этом только он, понимаешь? Не ты.
Лорейн молчит, но черты ее лица разглаживаются. Они лежат в коконе из одеял и простыней, представляя, что в мире нет забот, что им не надо выбираться из объятий друг друга и пытаться жить дальше.
Темнота кажется доброй и ласковой, ластящейся к рукам, требующей внимания.
И Эмили вдруг понимает.
— Ты спрашивала, что я хочу за твою мечту. — Медсестра касается губами ее виска. — Расскажи мне.
*
Они всегда смотрят только на нее — ходячая серебристая вьюга со снежными глазами и солнцем, живущим в волосах, привлекает куда больше обыденных мальчиков с дулами пистолетов в руках и девочек с криво накрашенными бордовыми губами. Подойти боятся — только застенчиво улыбаются, изредка протягивая руки — с опаской, вдруг откусит по локоть.
У Лорейн золотые волосы до лопаток, собранные в два низких хвоста, три слоя туши на ресницах и вульгарная фиолетовая помада. Лорейн умеет быстро бегать и громко кричать, заявляя о себе. Слава бежит впереди нее: доктор Рэй пригревает на груди девочку-переучку с бетонным сердцем и божьими руками.
Кто-то крестится. Некоторые зажимают между зубов дуло дробовика, приветствуя ее фейерверком из кровавых ошметков мозгов.
Профессор, никак, совсем свихнулся.
Лорейн приходит не одна — ведет за ручку тощего паренька с копной светлых кудряшек и скулами, о которые можно порезаться. Имя Чарли становится нарицательным, синонимом к слову «жалость». Он нелеп, худощав, болезненно бледен и двух слов связать не может.
Старшая Кларк в свои двадцать четыре расставляет приоритеты: всех людей — к чертям, коллег — на расстояние двух ружейных выстрелов, брата — возле себя, чтобы не отходил ни на шаг. Учится славно, схватывает на лету. И заведующий Рэй, и пожилой онколог Хилл, и видавший виды невролог Брукс — все видят в ней будущее. Лаковое, блестящее, выложенное успехами. Рэй с нее пылинки сдувает, ставит вторым ассистентом на важные операции.
Кларк все делает блестяще: режет и зашивает, вырезает и склеивает, рисует золотые сечения в тетрадях и пишет непонятным почерком конспекты, определяет инструментарий с завязанными глазами.
У тебя мозг на кончиках пальцев, говорит Хилл, хлопая ее по худому плечу в оборванной майке. Вы можете ей гордиться, профессор.
Лорейн острая на язык, меткая, юркая. Звенит браслетами на поцарапанных руках, смотрит с вызовом, курит одну за другой, влюбляет в себя старшекурсников. На вечеринки не ходит, корпит ночами за книгами, утром возится с братом, днем и вечером отрабатывает практику — даже в те дни, когда ее нет.
Любить ей некогда — и некого. Она бьет сердца первой, отрезает нити, что к ней ведут, стирает номера телефонов и вычеркивает лишних. У нее есть Чарли: отрада ее глаз, полость в ее сердце, сплошная головная боль нелепых выходок.
У Лори, конечно же, кто-то есть: умные мужчины сильно старше ее пытаются за ней поспевать, но быстро отстают. Лорейн ныряет с головой в очередного, а утром убегает, оставляя чужую постель ледяной и почти нетронутой. Секс при такой жизни теряет значимость.
Кларк становится символом, путеводной звездой: лиловое клеймо на губах, комочки дешевой туши на ресницах, длинные хвостики за спиной. И все, кто проходит мимо, все, кто молча наблюдает за-за углов, все они понимают: далеко пойдет.
Вместе с братом, разумеется.
Чарли на три года младше, учится на психиатра, заканчивает этой осенью — холодной, ветреной — приносит диплом с отличием: Университетский колледж Лондона, полная программа, табель со сплошными А. Младший Кларк дышит в затылок старшей: пишет постдипломную исследовательскую работу, оформляется стажером в неврологию, а затем уходит в соседний блок, не имея прочной почвы под ногами.
Лори переплывает три реки — Коцит, Флегетон и Лету — ради брата. Идет по головам, топчет тяжелыми армейскими ботинками всех, кто внизу. Топит их в адских водах окончательно, с головой. Все херня, заявляет Рэю. Дайте ему шанс, умоляет. Ради меня, на коленях ползает.
Она сажает его в кресло психиатра, она дает ему подзатыльники, бьет маленькими кулачками по груди, замахивается стеклянной вазой: я убью тебя, шипит, если не оправдаешь его доверие.
