Импульс (СИ) - "Inside" (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
И тогда он ее спасет. Заставит восстать из пепла, сплюнуть сажу, отряхнуть золу. Протянет ей свою руку. Хватайся, милая сестрица, я ведь тебе говорил.
Я же для тебя мир переверну.
Чарли уже знает, что ему делать. Он все продумал. Его собственный спектакль начинался не так давно, но уже собрал первые успехи. Ведь Джонсон — это глупое ничтожество, постоянно ползающее на коленях — уже смотрит на Лорейн влюбленными глазами. Осталось намекнуть, что было бы неплохо, в общем-то, смотреть по-другому. Иначе, чем обычно.
Когда два заряда разной мощности притягиваются, что происходит?..
Лорейн приросла к своему креслу. Сроднилась с ним. Пустила корни. Расслаблена ровно настолько, насколько позволяет присутствие брата.
У нее длинные сильные ноги, благодаря которым она выдерживает два дежурства подряд; цепкие тонкие пальцы, умеющие обращаться с любым медицинским инструментом; хрупкие запястья, на которых Чарли так полюбил оставлять синяки от слишком сильной хватки — что ж, она прощает ему это, вот так, с легкой руки, с барского плеча, прощает и забывает, только иногда — он уверен — лелеет свою боль в ладошках под одеялом.
Интересно, кто из них более жалок в такие моменты: скулящая от боли Лорейн или плачущая от жалости к себе Джонсон?
Подобное к подобному? Он об этом не задумывался.
На ней непривычно колючий свитер и обтягивающие джинсы, такие узкие, что ее ноги кажутся спичками.
Она некрасива — для него она уродлива, потому что сделала слишком много, была полезной, заботливой, примерной сестрой, отгрызающей руки по локоть всем, кто пытался дотронуться до драгоценного брата.
Сломанные люди красивы. Пришпиленные иголками к стенке бабочки, распятые под стеклом, с цветными распахнутыми крыльями, с каплями крови на тонкой материи.
Они прекрасны.
Его коллекция восхитительна — все эти переродившиеся с его помощью гусеницы, ставшие пелеидами или махаонами; все эти девушки — худые, покалеченные, со своими тяжелыми историями; все это делает его тем, кто он есть.
Доктором Кларком.
Не таким, как Лорейн, конечно. Он не гонится за небесной статистикой — ему все равно, сколько жизней спас, а сколько покалечил; для Чарли важна отдача.
Тот момент, когда они сами приходят к нему или он возникает из ниоткуда — волшебник из гребаной страны Оз — и зовет за собой.
Вот только дорога из желтого кирпича все равно заканчивается.
Лорейн все еще неподвижна. Мертвая, стеклянная. Ее ударь — она рассыпется. Разлетится на осколки, зазвенит хрусталиками по паркету.
Исчезнет, так и не ответив на один-единственный вопрос, вот уже полчаса висевший в клубах ее дыма.
— Какого хера происходит?
Здесь не нужен ответ.
Потому что все слишком просто. Слишком очевидно. Слишком ясно для этой бесконечной театральной игры.
Он хочет ее ударить.
Избить до кровавых полос на лице, выбить весь холод. Чтобы она дрожала от страха, закрываясь руками — отекшими и распухшими, словно работала в этих перчатках весь день напролет, словно не он вчера заламывал ей пальцы правой руки в попытках успокоиться после очередного кошмара, который она сама же для него и устроила.
Интересно, насколько ей было больно?
Не меньше, чем ему.
Чарли это нужно. Ему необходимо это, как воздух, — ломать и ломать, снова и снова, пробовать, пытаться, бесконечно ища решение поставленной задачи.
Он никогда не слышал, чтобы она кричала. Не ругалась. Не выясняла отношения с Моссом. Не громко посылала на хер каждого, кто стоит на пути. Нет. Именно кричала, буквально выблевывая с этим криком все эмоции. Обсыпая ими пол вокруг себя. Так, чтобы лицо перекошено, а руки — в кулаки. Нет, он не видел.
Но чувствует, знает: скоро, совсем скоро, осталось еще немного.
Пределы есть у всех.
В конце концов, что он ей сейчас может сказать?
Сейчас, когда она разгребает то дерьмо, что он натворил. Вытаскивает его с дороги из желтого кирпича, которая вдруг оказалась зыбучими песками, чуть было не поглотившими с головой.
Заступается за него перед этим идиотом Хармоном.
После всего, что он сделал. После того скандала с Рэем. После всех слов, сказанных ему; после смерти — по неосторожности, разумеется, Чарли тут ни при чем; да и как Лорейн может поверить в то, что ее брат — благословенный братец с ангельским взглядом — сделал что-то не так с ее почти-совсем-отцом?
У старика просто слабое сердце.
Потому что любовь ослабляет.
Лорейн дергается, роняет пачку сигарет на пол, обрывает мысли Чарли. Он злится, почти выходит из себя, пытается поймать отогнанные лейтмотивы.
Репризы.
Папа не любил Лори. Папа любил только Чарли; потому Чарли и касался тех самых клавиш, учил ноты, которые смеялись над ним, взмахивали хвостиками и расползались по линованному листу.
Папа не любил Лори.
Поэтому она выросла такой.
Потому и связалась с Моссом — видела в нем отца, его кусочки, его частички; слышала его интонации, давно забытые, но потревоженные, как заново вскрывшиеся раны. Потому и лезла к нему, а затем — от него, потому что Мосс оказался плохим папочкой, больным ублюдком, гребаным извращенцем.
Или это она просто плохая девочка. Слишком плохая, чтобы заслуживать наказания.
Ему нравилась власть, Лорейн нравился Мосс; все было просто: два плюс два, кровь и боль, молчание и безумие; все так просто: она слишком молчалива, он слишком падок на эмоции; тик-так, кровь и боль, боль и кровь, измена и сожаление.
Красивая сказка для работы в соло — неудачная операция, налажавшая медсестра. О, нет, Чарли отлично помнит: Марта не лажала, нет, она, наоборот, идеально попадала в ноты: кровь и боль, боль и кровь, раз-два, раз-два, веревки и повиновение, сталь и холод, раз-два, раз-два.
Чарли-то знает. Это ведь он их познакомил, свел на каком-то вечере, вытащил Марту из какого-то сарая, привел, переодел, переобул, отправил знакомиться с сестрой и ее муженьком; да-да, у них не все ладится, может, им нужно сменить атмосферу.
Обстановку спальни.
Лорейн никогда не плакала при нем, может, и Моссу она не давала того же; может, ему просто надоело вбиваться в ледяное, неотзывчивое тело; может, у него просто не вставал на нее, а может, она просто вообще ничего не умела. Чарли к ней в постель не лазил, ему это на хер не надо — пусть развлекается с кем угодно, девушки, юноши, да хоть животные, ему все равно; вот только Мосс выбивался из всех них, казался таким правильным и нужным, когда обнимал сестру за талию, целовал в щеку, надевал кольцо на палец, произносил слова клятвы.
Он ее спас.
Убрал от нее Мосса, который каждую ночь делал ей больно.
Избавил ее от Рэя, потому что знал, что после смерти старика она будет первая, кто попадет на место главного.
Кто же знал, что она так легко откажется?
С Моссом Чарли пока не потягаться — тот слишком властен и прозорлив, сразу поймет, что к чему; тем более Марта оказалась не того сорта, испорченным материалом, гнилым фруктом; Марта была временно, потом пришли Анна, Донна и Кристина; и все они были одинаковыми.
Но он еще возьмет свое, вызовет на реванш, сделает свой ход конем.
Разотрет в порошок.
Только бы сломать ее.
Возвысить.
И сломать.
Гребаная статуя.
— Я завтра в утро, Чарли. — Кларк поднимает упавшие сигареты. — Говори что хотел. И уходи.
Она его ненавидит, наверное. Или он просто ее раздражает сейчас, потому что Лорейн опять отказалась с ним обедать-ужинать, запершись в кабинете сначала с Джонсон, а потом с Гилмором. После разговоров с Райли с ней невозможно контактировать: она становится бешеной. Неадекватной. Не вяжет слов друг с другом, отвечает невпопад, трясется. Словно тот ее по-тихому на столе насилует или режет скальпелем в уголке.
— Я хочу, чтобы ты перестала это делать.
— Делать что?
— Зажиматься в уголках с медсестрами.
Кларк как-то болезненно хихикает. Словно умалишенная. Будто Джонсон ей все мозги вытрахала, выпила поцелуями, выбила своей тупостью.
