Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор (книги онлайн полные .txt) 📗
Для порядка посидев пару минут, мать и, как выяснилось, тетка мальчика принялись ужинать. Было заметно, что это самая приятная часть их вояжа, которую они с нетерпением дожидались. Небольшой откидной столик у окна был завален белою россыпью вареных яиц, несколькими шматами нежно-розового сала с карминовыми прожилками мяса, увесистым кругом украинской колбасы, источающей умопомрачительный чесночный запах, Монбланами пампушек, Эверестами кнышей, маковников и прочих «пундиков и вытребенек». Невиданных размеров копченая курица вельможно развалилась посредине стола, бесстыдно задрав голые ноги из лохмотьев замасленной газеты. Надо всем этим возвышалась трехлитровая стеклянная банка до верху набитая котлетами.
Этот «лукуллов» обед к счастью не наблюдала Медведица. Не знаю, как бы она его пережила, могло случиться непоправимое… Приближался Таврическ и весь ее выводок с нею во главе потянулся к выходу. Навьюченные, как верблюды переметными сумками, какими-то торбами и узлами маленькие «середняки» пробирались по узкому ущелью вагона, вереща радостными голосами. Старшая девочка на правах капитана последней покидала наш отсек. Маленькая ее симпатия, сердито вращая глазами, старательно пережевывала котлету.
— А чого ж ты дивчынку не вгостыв котлеткою, вона ж тэбэ конхфеткою вгощала? — со смехом, спросила у него мать, отрывая ногу у курицы.
Я сначала не понял, чего ее так разбирает, но через минуту, когда он наконец пережевал и проглотил то, что так усердно жевал, все стало ясно. Мать хорошо знала своего выкормыша и воспитывала его в лучших украинских традициях.
— Ни, нэ дам! Конхвета — то дурныця, а котлетка, цэ ж дило, нэю и поснидаты можна, — не по годам рассудительно ответил он, с неприязнью поглядывая на девочку.
Малолетний куркуль все же дожевал свою котлетку и набычившись, уставился в окно на проплывавшие мимо поля Украины. «Чыя цэ земля? ‒ Калытчына!», ‒ вспомнился мне его прародитель мироед.
Наш состав изогнулся на повороте, впереди стал виден дымящий локомотив, тащивший нас куда-то. Масляно черный дым пеленал вагоны, а за тонкой стенкой купе внучок донимал свою «бабуню».
‒ Бабунь! Ну, бабуня, расскажи мне сказку.
‒ Ладно, слухай. Жили-были в одной голове мысли, и у каждой из них была отдельная конура. Нет, не конура, а клетушка… Не-е, и не клетушка, а такая маленькая полочка, от примерно, как тут у нас в вагоне. Да, и все в той голове вроде было в порядке, все разложено по полочкам. Только однажды одна из тех мыслей, заскучала от этого порядка, а потом заболела, умерла и сдохла, а после, завонялась, как дохлая кошка… Ну, а тогда остальные мысли, в той дурной голове, все повально взбесились. Больше всего от того пострадала голова, ее разорвало на куски к чертям собачьим! И так на всю оставшуюся жизнь… От и я тебе говорю: не жри не мытые яблоки, а то будет дрысня!
Дома мне все было немило.
За те пять месяцев, что я отсутствовал, здесь все переменилось. У матери появилось неизменно печальное выражение глаз. Она внимательно вглядывалась в меня, думая о чем-то невыразимо грустном и ни о чем не спрашивала. Осунулся и постарел отец. Из-за прибавившейся седины, он стал весь серебряным. Обветшала и состарилась домашняя обстановка. На потолке в моей комнате разбежалось множество мелких трещин. Пожелтела и облупилась краска на высоких филенчатых дверях гостиной. У двух стульев, на которые я попытался сесть, вероломно подкашивались ножки. В былые времена я бы с радостью взялся и за пару дней привел бы все в порядок, но не сейчас. У меня совершенно отсутствовало желание что-либо делать. Меня не трогали, не брали за душу эти мелкие, ‒ эти ужасные разрушения, нанесенные безжалостным временем. Я ходил по комнатам, и не находил себе места. Мне казалось, что все в доме сделалось каким-то маленьким, будто стены сдвинулись навстречу друг другу и комнаты стали меньше, даже потолок стал ниже.
С друзьями в первый день встретиться не удалось, все куда-то разбрелись, у каждого была своя жизнь: кто не вернулся с работы или с занятий, а некоторые, вообще ушли в плавание за дальние моря. Вечером, чтобы как-то скоротать время, я отправился в центр. В недвижимом воздухе медленно опускался крупный разлапистый снег и таял, едва коснувшись асфальта, превращаясь в масляно чернеющую грязь. Не так же само все лучшее, что есть в человеческих отношениях, соприкоснувшись с реалиями жизни, из белого снега превращается в грязь под ногами. Декадентские ассоциации, и не менее упадочная их интерпретация. Прохожих было мало, знакомых не было совсем. И уже не уныние, а тяжелые лапы отчаяния обнимали меня.
Ледяные натоптыши, покрывавшие асфальт, подтаяли и стали скользкими. Поскользнувшись на одном из них, я едва не упал. Сплясав на грани падения, я устоял на ногах. Исполненные антраша слегка меня взбодрили, а может и согрели. По крайней мере, у меня появился интерес к окружающему. Невдалеке, у сквера имени Карла Маркса, светилась красная неоновая вывеска «Перлина»42. Это новый бар, его открыли в старом овощехранилище. О нем мне рассказывали друзья прошлой осенью в мой последний приезд домой. Говорили, что сейчас это одно из популярных мест отдыха херсонской молодежи, но побывать в нем в тот раз мне не довелось. Пришло время исправить это досадное упущение.
По двум десяткам крутых ступенек я спустился глубоко под землю и миновав важного, чуть ли не в генеральской форме швейцара, вошел в бар. Подвал, как подвал. Впрочем, нет. Стены, в отличие от обычного подвала, здесь оббили свеже струганными досками, а в некоторых местах их обожгли паяльной лампой. Получился веселенький интерьер сгоревшей хаты. Вполне современно, но доканывал неистребимый дух гнилой капусты.
Из «овощей» в этом баре-хранилище, кроме меня, был еще парень с девушкой, они без устали тискали друг друга в темном углу погреба. Еще там было два сонных официанта, они молча сидели за одним из столов и осовело пялились друг на друга. Идти дальше было некуда, разве что вернуться домой, и я остался. В меню, кроме «Лимонного» ликера, водки и кубинского рома «Негро» ничего не было. Я никогда раньше не пил ром, но знал что это излюбленный пиратский напиток. В знак солидарности с кланом пиратов я заказал ром «Негро». Не зная его крепость, взял целую бутылку и, разумеется, закуску. Из закусок здесь был только соленый миндаль.
Примерно через час официант принес миндаль в очаровательной керамической тарелке, с выписанными цветной глазурью несуществующими на нашей планете цветами. При всей своей занятости официант нашел время надолго остановиться у стены подвала, и внимательно разглядывая, перетрогать с десяток сучков на струганных досках, а затем прогулочной походкой отправился на поиски рома. Его феноменальная медлительность меня не раздражала, спешить было некуда, домой идти не хотелось. Когда я съел весь миндаль, появился официант, его радости не было границ, он все-таки отыскал ром «Негро». Хотя у меня появилась мысль, что бутылка не выдержала и сама нашлась… А когда и этого оказалось мало, ей пришлось самой прыгнуть ему в руки, тут уж ему ничего не оставалось делать, как ее мне принести. В меню была указана только цена бутылки, а бутылка оказалась без малого литр, крепостью же ром не уступал нашей водке. Я хотел немного выпить и уйти, но человек предполагает, а бог… ‒ он, делает по-своему.
В тот нескончаемый для меня вечер я выпил всю бутылку. Поначалу ром шел туго, акту проглатывания мешал сильный привкус раздавленных клопов, со временем процесс пошел легче. Уже поздней ночью на эстрадный подиум взобралось трое исполнителей: пианист, контрабасист и саксофонист. Чинно рассевшись на табуретках и обхватив свои инструменты, они погрузились в горестное оцепенение. Таким деликатным способом они призывали присутствующих заказывать им музыку. В погреб забрело еще несколько полуночных шатунов, но все они были парами, поговорить было не с кем. Если бы не кубинец «Негро», впору было б завыть от веселья.
