Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор (книги онлайн полные .txt) 📗
Но тут ко мне за стол подсел такой же, как и я одинокий посетитель, которого так же, как и меня, сегодня не тянуло домой. От рома он наотрез отказался, ссылаясь на то, что его организм не принимает «Таракановки». Я же, употребив свое красноречие, убеждал его в том, что это совершенно другой напиток. Не вонючая «Таракановка», колдовское снадобье, настоянное на беспардонно оторванных лапках ни в чем не повинных тараканов, а «Таракановна» — благородный кубинский напиток, названный так в честь известной княжны Елизаветы Таракановой. При этом я воочию, не жалея живота своего демонстрировал ему, что ром «Негро» съедобный. Невзирая на мои старания, он упрямо стоял на своем, мой личный пример не произвел на него должного впечатления, очевидно относительно рома «Негро» он уже имел свой собственный опыт.
Переубедить его мне не удалось, он пил свою прозрачную водку, а я, приготовленную из оторванных членов членистоногих «Таракановну» и мы оба хохотали до упаду от этого нового названия. Посетителей не прибавилось, оставалось одно развлечение, ‒ пить. Зато, когда я со своим новым знакомым начали танцевать только что изобретенный мною танец под названием «Медведь», смотреть на нас прибежал даже швейцар, который в своем расшитом золотыми позументами мундире был едва ли ни генерал, а выздоровевший от летаргии официант по первому моему намеку молниеносно выписал счет.
Домой я вернулся на автопилоте, упившийся в грязь. Говорят, детей, дураков и пьяных охраняют боги. Поэтому со мной ничего не могло случиться, все что могло, уже случилось. Я проснулся во второй половине дня и долго не мог понять, где я? Да и себя-то самого, осознал не сразу. Солнца не было, комнату заливал тоскливый серый свет. Во рту пересохло так, что там все потрескалось. Я с удивлением обнаружил, что укрытый теплым одеялом, лежу на полу, но где?… ‒ не мог понять. Ром «Негро» продолжал свои козни. Над головой была знакомая с детства потолочная балка. Уставившись на нее, я старался сообразить, как я сюда попал. Старался, но не смог. Голова разрывалась от головной боли.
Надо вставать. «Вставай, поднимайся, рабочий народ…» ‒ подбадривал я себя, но без толку. Сама мысль о предстоящем движении усиливала головную боль. Преодолевая головокружение, я все же поднялся и надолго остался стоять посреди комнаты. Поддерживая одной рукой раскалывающуюся голову, другой, стараясь унять гупающее сердце, с неимоверными усилиями стал припоминать уцелевшие в памяти обрывки вчерашнего вечера. Вспомнилось только, что рвался ехать в Запорожье, и с трудом согласился сделать это утром. Стыд и сознание вины сводили меня с ума. Я твердо решил сегодня же уехать, но денег на дорогу не было. Материальная зависимость от родителей довлела надо мной. Решено, найду себе работу. Днем буду учиться, а вечером, работать. Но все это In the Future Indefinite Tense43, сейчас же, предстояло объяснение с родителями.
Который уж час я сидел за столом перед раскрытой книгой, без единой мысли в голове. Пришел с работы отец. Он вошел в гостиную, сел за стол против меня. Я знал, что он не будет ни в чем меня упрекать, но от этого не было легче. Разговор с отцом всегда вносил некий порядок в мой, раздираемый противоречиями внутренний мир. Он знал ответы на многие изводящие меня вопросы. В его суждениях чувствовалась уверенность мудрости, и временами у меня появлялась мысль, что ему удалось понять что-то такое, чего я никогда не смогу понять. Может, это только казалось?
Отец достал пачку «Примы», вставил сигарету в короткий пластмассовый мундштук, закурил и долго смотрел в окно, где в лиловых сумерках мелкие снежинки танцевали вокруг покрученных виноградных лоз. В углу окна появился узкий серп месяца. К вечеру стало подмораживать, в некоторых местах на стеклах уже белели чародейные папоротники. С чердака неслышно спустился домовой и громко мурлыкая, стал тереться о мою ногу. Да, тебя одного мы только и ждали.
— Во время войны я, как инфекционист был откомандирован в расположение соседней с нашим полком дивизии, — не спеша заговорил отец. — На передовой наступило временное затишье, обе стороны перешли к обороне. Шла позиционная война, ни вперед, ни назад. Мы и немцы в предыдущих боях понесли значительные потери и вынуждены были пополнять войска. Наши части усиленно передислоцировались, готовилось большое наступление. Вынужденная бездеятельность и постоянная опасность, подстерегающая на каждом шагу, разрушительно действовали на людей.
Нас собралось человек шесть офицеров, мы всю ночь пили спирт в блиндаже. Вначале было весело, а потом, до чертиков тоскливо. Все уже привыкли к войне, а она будто затаилась. Временами казалось, что войны нет, но она тут же напоминала о себе то снайпер ударит, то из пулемета начинают очередями по секторам обстреливать. В любую минуту тебя могли убить. Под утро мы допились до того, что один из нас предложил сыграть в «Кукушку». Ты вряд ли слышал об этой игре. В мемуарах о ней, как и о «Русской рулетке», стыдливо умалчивают, делают вид будто этого не было, а это было и может повториться, сдуру, потехи ради… И ты должен об этом знать! — с ошеломившей меня враждебностью закончил он и надолго замолчал.
Я сидел, не зная, как мне на это реагировать. Отец редко говорил о войне. Я и раньше замечал, что те, кто по-настоящему воевал, не любит вспоминать о войне. Он продолжил.
— В нее играли на передовой наши офицеры. Одичавшие от крови, разуверившиеся в остатках разума своего командования, в копейку не ставя свою жизнь и жизнь товарищей, они развлекались игрой в «Кукушку». Как только на передовой наступало затишье, появлялось свободное время, проходило каждодневное отупение и человек начинал сознавать, что происходит вокруг, просыпалось воображение, и он понимал, что оказался в человеческом аду. И тогда, чтобы хоть ненадолго забыться, в блиндаже тушили коптилку, сплющенную сверху гильзу от артиллерийского снаряда, заправленную бензином, и в темноте каждый по очереди должен был обозначить себя криком: «Ку-ку!» Остальные стреляли в него из табельного оружия.
Когда предложили сыграть в «Кукушку», все согласились, а я сказал, что принимать участия в этом не буду. Не помню, в каких словах, не очень резких, но и не очень приятных. Я был пьян не менее остальных, но твердо знал, что глупо подставлять голову под пули своих. Я и раньше никогда не играл в эту игру, но в моем полку меня знали, и никто бы не подумал, что я это делаю из малодушия. Здесь же, меня никто не знал. Сразу несколько человек бросили мне в лицо страшное оскорбление — трус! А я, боевой офицер, с первого дня войны на передовой, ничего им не ответил, молча, встал и пошел к выходу. Все были пьяны, их задел мой отказ, потому что каждый из них в душе понимал, что это игра дегенератов. Кроме того, их уязвило то, что я никак не отреагировал на их оскорбления. Я шел, и каждый мой шаг мог оказаться последним, но никто из них не посмел выстрелить мне в спину. Иногда мне снится тот мой путь из блиндажа. Подойдя к выходу, я отбросил закрывавшую его плащ-палатку и увидел в небе раннего утра огромную Полярную звезду. Я не видел ее такой большой ни прежде, ни потом. Остановился в проеме выхода, ‒ ноги не шли, и вышел.
Они все-таки сыграли в «Кукушку». Во время той игры был убит капитан. Когда на передовой нет боевых действий, каждая смерть на виду. Было назначено расследование, этим делом занялся особый отдел. Кто-то из игравших проговорился. После недолгого дознания произвели вскрытие, из легких у капитана извлекли револьверную пулю. Она имеет характерную форму, в отличие от пистолетной, у нее не закругленный, а срезанный конец. У тех, кто принимал участие в игре, проверили личное оружие. У всех были пистолеты «ТТ», только у одного младшего лейтенанта, месяц как из училища, — револьвер системы «Наган». Его участь была предрешена. Во время прекращения боевых действий на фронте катастрофически падала дисциплина. По законам военного времени младшего лейтенанта ждал трибунал и показательный расстрел. Так решило командование. С воспитательной целью.
