На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия (список книг .TXT) 📗
Наледь, рытвина, сугроб — какие «ценные» подношения! Колотьё в боку превращается в пытку, по позвоночнику струится пот, а сердце так и норовит выскочить из груди. Ледяной воздух проникает в горло, просачивается в лёгкие. Меньше всего хочется думать о том, от кого бежишь. Но ее образ будто нарочно встаёт перед глазами: полусгнивший скелет, обросший не то змеиной чешуей, не то кожей, взятой у жертв взаймы. Мерда преследует добычу, не зная устали. И если остановиться сейчас, больше ни шагу ступить не сможешь.
В сгустившихся сумерках впереди маячат присыпанные снегом кусты. А за ними забор. С калиткой? Пожалуйста, только бы не на замке!
Гедеон подлетает к калитке, дергает изо всех сил. Удача! Застревая в сугробах, он бежит к парадному входу. И кажется, будто дом тяжелой бурой громадой зигзагом скачет ему наперерез. Но потом Гедеон вспоминает о защитной нити. Нить его нипочем не пропустит. Разрезать ножом? Шальная мысль отскакивает рикошетом, как брошенный по водной глади плоский камень.
«Вот ведь дубина стоеросовая! — шипит Гедеон. — Калитку-то не запер!»
Он спешит обратно, но там его поджидает Мерда. Рот разинут в хищном оскале, глазницы истекают лиловым светом. Воля медленно гаснет, но тело еще сопротивляется, и ноги несут Гедеона к угрюмой коренастой сосне, что растет рядом с домом.
«Съела? Вот то-то же. Не на того напали!» — нервно хохочет он, взобравшись по стволу. Дивные дела творятся! Никогда прежде по деревьям не лазил, а тут вдруг нате вам! Видно, страх не только липкими сетями разбрасывается, но и прыти прибавляет.
Мерда покружила под деревом, повыла изголодавшим койотом и согбенной фигурой удалилась кружить возле дома. Расстроилась, что ускользнул ужин? Держи карман шире! Такие, как она, расстраиваться не умеют.
Мало-помалу Гедеон успокоился, свесил ноги с крепкой сосновой ветки — и только теперь обнаружил, что кожу на руках содрал до крови, а в прорехи на штанах задувает морозный ветер. Поёжился, подышал в ладони и клацнул зубами: до чего же нынче холодно! До косточек пробирает.
Если срочно что-нибудь не предпринять, утром с дерева его будет снимать пожарная бригада — синего и окоченевшего.
Он ползком подобрался к середине массивной ветки, и, вцепившись в нее всеми конечностями, заглянул вниз. В окнах дома уютно горел свет. Эх, там топят сейчас печь и, наверное, пекут пироги. А может, блинчики или запеканку. Вон, какой соблазнительный аромат из форточки!
Конечно, кушаньям из особняка местные харчи и в подметки не годятся. Но голод товарищ непритязательный. Ему лишь бы желудок был полон. А уж чем — вопрос вторичный.
Гедеон сглотнул слюну и насторожил слух: за прочными бревенчатыми стенами лаял пёс. Безобидно спорили голоса.
Он в надежде глянул на крышу. Из печной трубы щедро валил дым. По ней внутрь не пробраться. А как насчет той, другой?
Гедеон поёрзал на ветке и стал осторожно пробираться к краю, обмирая при малейшем скрипе и шорохе. С каждым движением хвоя роняла снежные хлопья и тихонько шуршала по скату крыши. План прокручивался в голове колесом самоходной повозки. Очень тугим, сдувшимся колесом.
Спуститься по трубе, достать из кармана нож и пырнуть им первого, кто попадется под руку. Нет, провал очевиден. Судя по оживлению, в доме явно есть гости. И если он нападет на хозяйку, его непременно схватят.
Тогда можно включить режим дурака, прикинуться декорацией или спятившим трубочистом. А потом под сурдинку Пелагею и пришить. Она же не человек. Ведьма! А убийство ведьмы не преступление. Скорее, подвиг. Разве не так?
Какая-то часть Гедеона с доводами соглашалась. Но что-то внутри противно сжималось змеиными кольцами вокруг сердца, подтачивая уверенность и сбивая весь настрой.
Когда ветка одобрительно хлопнула по черепице мохнатой лапой, Гедеон изловчился, запрыгнул на крышу — и беспомощно заскользил навстречу своей погибели.
Старушка Дорофея подоткнула Майе одеяло, накрыла ее поверху цветастым клетчатым пледом и собралась уже потушить свечу. Но Майя задрыгала ногами и, сморщив носик, капризно затребовала сказку.
— Эх, избаловала я тебя! — притворно огорчилась Дорофея. — Ну, слушай. Стоит посреди леса дом. Загадочный, древний, как мир. Многие люди пытались туда проникнуть. Кому-то выпадало счастье подружиться с хозяином. А кого-то словно мощным пинком отшвыривало от крыльца. Но еще никому со злыми намерениями не удавалось переступить порог. Правда, ведет в тот дом одна тайная лазейка. Только птица ее разглядит. Говорят, если кто недобросовестный этой лазейкой воспользуется, тотчас забудет всю прошлую жизнь свою и даже собственное имя…
49. Память, прощай!
Трёхмерный Эремиор, черный, как мрак в шахте, стоял, прислонившись к косяку, и не мигая глядел на подопечную. Но Теора делала вид, будто его не существует. Обжигая нёбо кипятком, пила из кружки имбирный чай, болтала ногами под скамейкой и громко смеялась.
— Ни за что больше в этот клуб не пойду! — заявила она Пелагее. — Если для того, чтобы тебя впустили, нужно непременно избивать беднягу-амбала, я, пожалуй, обойдусь без уроков самообороны.
— Теперь, когда у тебя есть такой защитник, оно конечно… — протянула Пелагея.
Пока Теора сосредоточенно заливалась румянцем, ее взгляд блуждал по кухне. Скользил по горе перемытых деревянных мисок, цеплялся за бисерную занавеску и неуклонно устремлялся к покровителю. Приходилось одергивать себя, спешно переводить разговор в другое русло и изображать беспечность, хотя к Эремиору ее тянуло неимоверно.
Теору обуревал стыд. Он подкрался, едва на смену слабости пришло трезвое осознание того, что она натворила. Поделиться с покровителем силами — и каким кощунственным способом! Что бы сказал отец? Какие бы глаза сделались у матушки? А дед Джемпай? Впрочем, он бы, наверное, не осудил. Ошибки юности, снисходительно сказал бы он. Молодо-зелено.
Может, кому-то и зелено, а у Теоры лицо горит, что твой фонарь. По телу бродит странный озноб. И бьётся пульсом на виске не то сигнал тревоги, не то волнительное предчувствие: приблизишься к Эремиору — пропадёшь.
Щурясь, как кот, готовый пойти на компромисс, человек-клён с чрезвычайным усердием менял в масляной лампе фитиль. Юлиана подбежала к нему сзади и обняла без малейшего укола совести. Киприана проняла дрожь.
— Это что ж, я теперь и не умру никогда? — заискивающе спросила она, делая попытки узреть его дивный лик.
— Почему не умрёшь? Когда-нибудь обязательно, — благодушно заверил он. — Только в момент смерти ты будешь красивой и в полном здравии.
Марта подцепила от Пирога привычку осуждающе фыркать всякий раз, как события принимают неугодный ей оборот. Вот и сейчас не удержалась.
— Ох уж мне эти древние сущности! — фыркнув, сказала она. — Сбивают людей с пути истинного!
Сняла ненавистные сапоги, грохнула об пол ведром с замерзающей родниковой водой и пристроила в углу коромысло.
— Оставь мою древнюю сущность в покое, — парировала Юлиана с блеснувшей во взгляде угрозой. — А если тебе так уж не терпится сойти с истинного пути, советую поискать кого-нибудь другого.
— Да нужен он мне сто лет! — не осталась в долгу Марта. — Должна сказать, я глубоко разочарована. Глубже только колодезная яма.
В сердце Марты было сухо и пусто, как в выкипевшем чайнике. Тут и там отваливались со стенок и гулко падали на дно наросты накипи. А если хорошенько присмотреться, можно было заметить прибитую к серцу табличку с надписью «Закрыто на ремонт».
Предаться горьким мыслям относительно затрат и длительности этого ремонта Марте помешал шум. Точнее, грохот.
Что-то с силой ударило по крыше, проехалось по черепице до водосборного жёлоба и затихло, предвещая новый поворот в судьбах человечества.
— Гигантский кот? — беззаботно предположила Юлиана.
— Гигантский ком! — со знанием дела заявил Пирог.
