На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия (список книг .TXT) 📗
Опьяняющий поцелуй, выдающий абсолютную одержимость, мешал вздохнуть. Эремиор сжимал ее слишком крепко. Слишком жадно впивался губами в ее губы, как будто не мог утолить жажду, овладевшую всем его существом. Он ощущал, что крепнет с каждым мигом. Ощущал, как вливается в него иная, могучая сила, которая уже не утечёт сквозь пальцы, но срастётся с его сутью и навсегда изменит его. Безвольная покорность Теоры рождала в сердце неиспытанные доселе чувства и переполняла его невыразимой нежностью.
Эремиор пил энергию с ненасытностью, свойственной неопытному искателю сокровищ, который впервые набрел на золотоносную жилу. Впитывал до тех пор, пока Теора не задохнулась стоном и не обмякла у него на руках.
Утром, в преддверии рассвета, не с той ноги встала Пелагея. Она отдавила Пирогу лапу, извинилась и с выражением крайней досады на заспанном лице направилась к трельяжу за расческой.
Теора не встала вообще. Ни с левой ноги, ни с правой. Зато ее покровитель при свете лампы чувствовал себя довольно комфортно и исчезать не спешил.
— Стало быть, кто-то из вас двоих всё же потерял контроль, — заключила Пелагея, выдирая из шевелюры клок спутанных волос. — Вы опробовали запретный способ?
Эремиор — черный, как вестник смерти, — ограничился кивком. Для полноты образа ему недоставало разве что остро заточенной косы. А так всё при нём. Ниспадающие графитовые одежды — в наличии. Непроницаемый взгляд — есть. Напротив пунктов «загробное безмолвие» и «нагоняющая жути таинственность» тоже можно ставить по галочке.
— Ну а ее зачем до такого состояния довёл? — спросила Пелагея, указав на Теору. Пирог пробрался под балдахин и лизнул свесившуюся с кровати руку. Не подействовало.
— У нее обморок, — авторитетно заявил пёс. — Хотя не исключена и кома. В любом случае, без заседания медицинской комиссии не обойтись.
— Пойду позову Амелию, — хмуро сказала Пелагея. — Пусть пошлёт за врачом.
Но не переступила она порога комнаты, как Амелия заявилась по собственному почину. Носик напудрен, глаза подведены сурьмой, волосы забраны в замысловатую прическу. В эдакую-то рань — и при параде.
— Как спалось? Ничего из ряда вон не случилось? — полюбопытствовала она, делая попытки просочиться между Пелагеей и боковым брусом двери.
— Ничего такого. Спали как убитые, — сказала та. Прямо как отрубила.
— Что? И шкаф не буйствовал?! То есть, я имела в виду… — Амелия закусила губу, не зная, как объяснить. — Дело в том, что громадину эту мой муженек приволок из странствия по северным уделам. Вроде как раритет. Ключ от него утерян, чья работа — неизвестно. И ведет он себя чудно. Стучит, гремит, подскакивает. Особенно по ночам. Вот я и спрашиваю. Не беспокоило ли что?
— Полный штиль, — низким забавным голоском доложил Пирог, высунув всклокоченную морду из-под юбки Пелагеи.
— Ой! — взвизгнула Амелия, отшатнувшись. — Чертёнок!
— Глаза разуйте, прежде чем обзываться! — оскорбился пёс. — Может, я и черный, как головешка, но рога у меня пока не выросли.
Он в негодовании чихнул и деловито просеменил мимо остолбеневшей дамочки.
— Какой невоспитанный! — возмутилась дамочка.
Пирог чихнул снова — теперь уже на приличия. И скрылся за поворотом, чтобы покусать первого встречного. А за компанию и второго. Благо, первых и вторых встречных у хозяйки был полон дом. Они во всевозможных позах валялись там, где их настигла хмельная отключка.
Проводив удаляющиеся тылы Пирога затуманенным взглядом, Амелия дошла до кондиции и вылупилась на Пелагею, которая всё еще заграждала проём.
— Откуда у вас собака? Приходили вы без нее.
— Слыхала выражение «был да сплыл»? — миролюбиво спросила та. — Так вот здесь наоборот. Как говорится, с кем не бывает?
На эпизоде с невоспитанным псом потрясения хозяйки не закончились. Единственная ее гостья, с которой можно было худо-бедно вести диалог, посторонилась и пропустила вперёд черного человека с бездыханной Теорой на руках.
— А эт-т-то еще к-кто? Что за п-похоронная процессия? — Речь Амелии спотыкалась и хромала, как калека без костыля. — Ч-чур меня!
Она попятилась на плохо гнущихся ногах. И ее самообладание почило с миром ровно в тот момент, когда за спиной обнаружилась надёжная гладкая стена. Подходящее место для того, чтобы закатить глаза, тихонько сползти на пол и не вызвать переполоха.
Порывшись в ящике трельяжа, Пелагея на всякий случай поднесла ей флакон с нюхательной солью. Немудрено, что Амелия перепугалась. Внешность Незримого у людей непривычных и впечатлительных наутро после кутежа вызывает в лучшем случае состояние транса. В худшем — панику. И это в порядке вещей.
Машину-оркестрион заклинило. Она по десятому кругу играла один и тот же такт, икая на паузах между повторами и съезжая с тональности. Из комнат выползали вчерашние весельчаки-балагуры. Под столом и на креслах в парадном зале покоились опустошенные бутылки. А душок стоял такой, будто чью-то домашнюю живность постигла безвременная кончина. Насыщенный, тошнотворно-сладкий.
«Больше никаких вечеринок», — зареклась Пелагея и, облачившись в свою излюбленную страхолюдную шубу, вслед за Эремиором вышла на мороз.
Пирог скакал вокруг по притоптанному снегу и, разбрызгивая слюни, утверждал, что покусал он никак не меньше дюжины ее бывших поклонников.
— Теперь уже точно бывших, — добавил пёс и, воспользовавшись заминкой, упёрся передними лапами ей в ногу. — Они знают, кто я такой и где обитаю. А значит, в гости к тебе не сунутся.
На перепутье, у газового рожка, мнения разделились. Эремиор молча, но весьма упорно настаивал на том, чтобы отнести Теору в лесной дом. Пелагея ратовала за больницу. Посмотрела бы она на себя со стороны. Ведь не так давно слово «врач» было для нее сродни ругательству. Но после того как Пирог — этот маленький лохматый злодей — рассказал, что средство из котла Юлиане не помогло, семя сомнения дало обильные всходы. Уверенность в себе пошатнулась и, корчась в конвульсиях, упала навзничь. Пелагея уже не могла поручиться, что играючи одолеет любой недуг.
— Больница! — топнула ногой она. — И чтобы без возражений!
Эремиор выразительно промолчал и направился в противоположную сторону. Его обсидианово-черные одежды зашелестели на колючем ветру.
— Ладно, уговорил, — смирилась Пелагея и поплелась следом.
На шее у нее болтался ключ от пограничья.
«Диковинное дело, — думала она, перебирая в кармане крылатые соплодия липы. — Почему Амелия считает, что ключ утерян? И почему он появился именно передо мной? Может, я избранная?»
Знакомый скрип ступеньки и лай Кекса за дверью возвестил, что в пункт назначения прибыли. Вот оно, уютное гнёздышко и неприступный форт по совместительству! Эремиору даже не понадобилось касаться медной ручки. Дом послушно исполнял его мысленные приказы, распахивая перед ним двери и убирая с дороги коварных котов.
Когда Теору погрузили на диван и бережно укрыли пледом, Пелагея сняла с вешалки истошно вопящего Обормота. Однако, не удержав, тут же отправила в свободное падение, потому как кот, прекратив вопить, едва не вонзил когти в злосчастную шубу.
По гостиной, запустив пальцы в огненные кудри, кружил Киприан. С лицом как у измученного философа, который либо вот-вот раскроет тайны мироздания, либо огреет кого-нибудь по макушке толстенным трактатом о тщете всего сущего.
— Я должен. Нет. Просто обязан, — бормотал он, ходя из угла в угол.
— Что и кому ты должен? — спросила Пелагея, встав у него на пути. Киприан воздал хвалу своему проворству и отточенным рефлексам: притормози он чуть позже, и столкновения было бы не избежать.
— Хотя погоди, — сказала Пелагея и сформулировала вопрос по-другому: — Куда ты девал Юлиану?
— Восемьсот двадцать шесть ударов тому назад она заперлась в тайной комнате.
— Ударов чего?
— Сердца, — понуро ответил тот. — Она настоятельно просила оставить ее в покое. Ну я и…
