Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
— Я тут слышал кое-что, — проговорил Верго, присаживаясь перед ними и выуживая откуда-то из-под своего кресла слегка запыленные чашки. Бьерн улыбнулся: в Небесной Башне посуда всегда была пыльной, даже если ее только что вымыли, и оттого, что ничего не изменилось даже здесь, ему было хорошо на душе. — Стражники болтали какую-то чепуху про крылья у Сына Неба за плечами. Не расскажите ли вы мне, в чем там дело?
Вельды закивали, и Кирх принялся скупо пересказывать события, произошедшие с ними с момента вылета из Эрнальда. Бьерн рассеяно слушал его, чувствуя, как веки наливаются усталостью. Тепло печурки, такое долгожданное и родное, запах книг и пыли из его детства, приглушенный голос Кирха и тепло бедра Лейва, будто невзначай прижавшегося к его бедру, укачивали его, и Бьерн понял, что задремывает.
Потянулось теплое рассеянное полузабытье, в котором изредка голос Верго, более басовитый и глубокий, разбавлял размеренную речь Кирха, и это тревожило Бьерна, заставляя его шевелиться и приходить в себя. Потом он вновь придремывал, и ему виделась бескрайняя летняя степь. Медленно всходило солнце, и травы дышали его золотыми лучами. Полнилась ими земля, горячая и сухая, пахнущая так сладко, и длинные грациозные газели оставляли на ней маленькие острые отпечатки копыт. А он летел на Греваре над самой землей, выпрямившись в седле и раскинув руки в стороны, и от мощных ударов крыльев макто с земли поднимались тучи пыльцы и лепестков, и он дышал всей грудью, дышал и не мог надышаться.
— Бьерн! — негромкий голос Лейва вплелся в его сны. — Бьерн, очнись!
Сон задрожал, смялся, ускользнул прочь, оставив после себя послевкусие с запахом васильков, сжимающее сердце сладкой тоской. Бьерн с трудом продрал налившиеся свинцом веки. Тело задубело и болело, потому как сидел он в неудобной позе, шея затекла, в дикой руке дергало, словно вся она была одним большим нарывом. Бьерн тихонько вздохнул сквозь зубы. Теперь так было всегда: сны были единственным местом, где он мог отвлечься и забыть обо всем происходящем, вот только времени на них у него больше не было.
Заспанно оглядевшись, Бьерн заморгал. В шатре больше не было никого, кроме них двоих. Печурка малиново светилась, едва-едва, почти целиком прогорев, и плавные мягкие тени скрадывали лицо Лейва, подсвечивая его глаза и делая таким красивым, что внутри у Бьерна что-то болезненно сжалось.
Он вздохнул и сел, протирая рукой глаза и отгоняя прочь поднявшуюся внутри нежность.
— Где все? — глухо спросил Бьерн. — Который час?
— Они ушли только что, — отозвался Лейв, глядя на него как-то странно, не отрываясь. — Трубили со стороны посадочной площадки макто. Кажется, там что-то случилось.
— Наверное, Тьярд, — голос со сна был хриплым, и Бьерн потянулся к чашке с чаем, чтобы немного промочить горло. Чай в чашке давно остыл, он сделал большой глоток, потом добавил: — Тогда пошли. Ему может быть нужна наша помощь.
— Тьярд справится и без нас, — категорично покачал головой Лейв. — Мы сделали для него все, что только могли. Так что не спеши.
Сердце в груди вдруг часто-часто забилось, и Бьерн опустил глаза, не глядя на Лейва. Тот смотрел слишком пристально и решительно, и Бьерн знал этот взгляд. Лейв собирался сделать очередную глупость, и ничто на свете его бы сейчас не остановило. Пожалуйста, не надо, Лейв. Не мучай меня, пожалуйста.
— Бьерн, — ладонь Лейва, теплая и шершавая, нежно и осторожно накрыла ладонь Бьерна, и тот отдернул руку, словно обжегся, а потом вскочил на ноги.
— Нужно идти к Тьярду, — глухо бросил он, отворачиваясь от Лейва и стараясь хоть как-то успокоить бешено колотящееся в груди сердце. Пожалуйста, оставь меня! У меня нет сейчас сил на то, чтобы бороться еще и с этим!
— Подожди, успеется еще, — отозвался Лейв из-за его спины. — Я хочу поговорить с тобой.
— Еще не наговорился за все эти месяцы дороги? — грубо спросил Бьерн, чувствуя, как сердце кровью обливается.
Несколько секунд стояла полная тишина, и Бьерн лопатками чувствовал раненый и обиженный взгляд Лейва. У него всегда был этот трогающий до глубины взгляд: два огромных синих глаза, полных обиды, словно крохотный олененок, подраненный стрелой и не понимающий, за что его так. Я пытаюсь защитить тебя, дурак!
Потом раздался шорох, и Лейв вдруг сильно обнял Бьерна со спины, прижавшись всем телом. Бьерн замер, одеревенев. Тепло тела друга было таким нужным, таким долгожданным. Он позволил себе всего один миг насладиться им, прикрыв глаза, а потом осторожно дернул плечом, чтобы не задеть Лейва.
— Ну, чего ты вцепился, как детеныш макто в мамку? Пойдем уже.
— Бьерн, я люблю тебя.
Голос Лейва звучал приглушенно, куда-то в затылок Бьерну, но тот все услышал. Ноги дрогнули, и Бьерн едва не подломился, едва не упал, но заставил себя держаться ровно. Сердце колотилось в груди так, что это слышно было, наверное, даже царю, который сейчас метался где-то по посадочной площадке макто. А еще было больно, так больно, как никогда в жизни.
— И я тебя люблю, Лейв! — преувеличенно легко и бодро проговорил он. — А теперь давай-ка, отпусти меня.
Бьерн дернулся, попытавшись вырваться из хватки, но Лейв держал очень крепко. Он дернулся еще раз, буркнув уже более раздраженно:
— Пусти, говорю тебе.
— Нет!
Боль перемешалась с раздражением, в дикой руке кольнуло, Бьерн ощутил себя так, будто падает в черную пропасть без дна, в которой нет ничего, кроме отчаянья, а потом грубо дернулся, едва не сбрасывая с себя друга. Вот только Лейв действительно вцепился намертво. Его ноги перецепились за ноги Бьерна, и они оба упали на пол, причем Бьерн приложился прямо больной рукой.
Он не сдержал стона, когда алая боль жесткими иглами запульсировала в больной руке. Сверху за спиной пыхтел Лейв, пытаясь слезть с Бьерна. Как только тяжесть его тела исчезла, Бьерн попытался встать, но не тут-то было. Лейв был сильным наездником, одним из лучших, и сейчас он был сильнее. Его руки легко перевернули Бьерна, он уселся ему на бедра, вцепившись в плечи и не давая Бьерну двигаться. Лицо Лейва было до крайности серьезным, и это почему-то показалось Бьерну ужасно смешным. Истерика, наверное, — решил он.
— Кончай дурить, Лейв. У нас полно дел, — добродушно проговорил он, но мышцы лица подвели его, и губы дрогнули.
— Это ты кончай дурить, Бьерн, — хрипло проговорил Лейв, а потом резко приник к нему и поцеловал.
От него пахло глиной, овечьими шкурами, долгой дорогой и еще — цветами. И губы у него были мягкие и теплые, и Бьерн вдруг ощутил себя так, словно вновь откидывает голову и подставляет волосы нежным прикосновениям ветра. Он не мог ничего сделать, да и не хотел, яростно отвечая на поцелуи дурашлепа Лейва, самого красивого, самого нужного, самого родного на свете Лейва, которым только и жил эти долгие годы, чувствуя странную, невыносимую легкость и нереальность происходящего.
Потом Лейв отстранился, тяжело дыша и все также держа его за плечи, и очень пристально оглядел его.
— Теперь ты понял, медведь ты тупой?
— Я давно уже все понял, Лейв, — Бьерн смотрел на него, и от нежности в груди все таяло, а боль в дикой руке теперь казалась какой-то далекой. — Только это ничего не меняет.
— Чего — ничего? — прищурился Лейв.
— Мы не можем быть вместе, — просто ответил Бьерн.
— Почему?
— Потому.
Несколько секунд Лейв молча смотрел на него, часто моргая, будто сейчас заплачет, а потом лицо его исказил гнев:
— Это из-за твоей дикости, да? Ты опять делаешь вид, что весь такой непобедимый герой, что будешь меня защищать и хранить от всего? Так вот, что я тебе скажу, Бьерн! — голос его вдруг стал очень тихим, и Бьерн понял, что впервые за долгие годы видит Лейва до крайности серьезным. Тот проговорил почти что по слогам. — Плевал я на твою дикость. Плевал я на твою заботу. И на твое поганое мнение тоже плевал. Ты не имеешь права выбирать за меня, что мне делать, а что нет. А потому заткнись и поцелуй меня.
