Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
В последнее время, правда, Лейв как-то изменился. Бьерн осторожно приглядывался к нему и все боялся верить в то, что видел. Лейв стал как-то нежнее, мягче, спокойнее. Нет, он не перестал постоянно ко всем цепляться и нести околесицу, но теперь он все больше времени проводил рядом с Бьерном, будто стремясь быть поближе к нему. Поначалу Бьерн списывал это на свою вновь приобретенную дикость и на то, что Лейв винит себя в этом. Вот только что-то подсказывало ему: дело в другом.
Глаза Лейва стали мягкими, как топленый шоколад, что так редко, но все-таки завозили с юга эльфы. Теперь он чаще говорил приглушенно и как-то странно улыбался Бьерну, и от его улыбки волосы на загривке у Бьерна вставали дыбом. В этой улыбке не было обычного хвастовства, не было флирта, не было дурашливости. Нет, в ней была нежность.
Сначала Бьерн уговаривал себя, что ему кажется, что он все это придумал себе, ведь столько лет ждал, когда же наконец Лейв разглядит его среди толпы своих обожателей. Но что-то внутри него сжималось и трепетало каждый раз, как Лейв оказывался рядом, и Бьерн буквально каким-то звериным чутьем понял: Лейв разглядел. Он все чаще стремился случайно коснуться Бьерна, проявлял о нем невиданную заботу, защищал его ото всех, словно лучшие друзья могли ему навредить. И это было связано вовсе не со смертью его макто, и не с дикостью, и не с тяготами похода. Что-то неуловимо изменилось между ними, и Бьерн только и делал, что целыми днями благодарил всех святых, к кому только мог обратиться, за то, что Лейв наконец понял.
Правда вот, что делать дальше, Бьерн не знал. И дело было даже не в том, что он никогда раньше не заводил отношений и не подпускал к себе никого из молодежи, потому что одна мысль о близости с кем-то другим, кроме Лейва, внушала ему отвращение. Дело было в дикости. Приговор висел над Бьерном, словно тяжелый остро отточенный ятаган, грозя упасть в любую минуту и обрубить все с таким трудом выстроенное, такое выстраданное будущее. Простая правда была в том, что Бьерн мог умереть в любой момент. И не только умереть. Обычно, дикие вельды перед смертью теряли разум и жестоко уничтожали всех близких себе людей, всех окружающих себя вельдов без разбору. И от одной мысли, что он мог даже не нарочно, причинить вред Лейву, на лбу у Бьерна выступал холодный пот.
Бьерн прекрасно осознавал свою силу и чувствовал, что дикость только увеличила ее. Он и раньше-то был гораздо крупнее всех своих товарищей, гораздо выносливее их, недаром же в качестве оружия выбрал цеп, а им сражались только очень немногие наездники вельдов. Лейв был слабее его, как и Тьярд, как и большая часть окружающих его наездников, а прибавившаяся к его силе дикость делала Бьерна теперь по-настоящему опасным. Что будет, если лекарство Кирха не поможет? Ведь он не доработал его до конца. Да, оно помогало Бьерну и прогоняло прочь приступы внезапной ослепляющей ярости и боли в руке, но пока так до конца и не излечило его. И могло никогда не излечить. И что если он разделит свою судьбу с Лейвом, понадеявшись на силу микстуры, а через несколько лет все-таки выйдет из-под контроля и убьет собственного мужа? Что тогда?
Он не мог контролировать себя даже сейчас, когда просто находился в окружении друзей, при том, что никто его не дергал, не провоцировал, и все проявляли крайнюю заботу и доброту по отношению к нему. Бьерн не мог смотреть на макто под другими наездниками. Каждый раз, когда он устраивался в седле Ульрика за спиной Лейва, ему приходилось до боли сжимать зубы и впиваться ногтями здоровой руки в ладонь, чтобы не заорать от терзающей грудь боли. На том месте, где когда-то был теплый шарик души его друга-макто, теперь образовалась сосущая холодная пустота, и каждую ночь Бьерну снились золотые глаза, что в последний раз в невероятной мольбе и муке смотрели на него, прося защитить. А он не смог ничего сделать, он лишь убил собственного друга, купив этим свою жизнь.
Бьерн знал о том, что наступит день, и эта боль померкнет, перестав быть такой острой. Он слышал от других наездников, что пережить боль связанного с собой макто можно, что со временем она утихнет, оставшись лишь тоскливым воспоминанием о присутствии чужой жизни внутри тебя. Вот только у Бьерна не было этого времени. Дикость поджидала каждой его ошибки, каждого мгновения слабости, чтобы запустить свои окровавленные яростные пальцы в его мозг и превратить в безжалостное чудовище, сметающее все на своем пути. Все и всех.
Я не могу любить тебя. Бьерн взглянул на стоящего рядом Лейва. Тот почувствовал его взгляд и улыбнулся Бьерну самой теплой и лучистой из всех своих улыбок, такой специальной, адресованной лишь ему одному. А Бьерн в ответ только опустил глаза. Прости, но я не имею права любить тебя. Потому что я хочу, чтобы ты жил.
— Вот вы и вернулись, дети мои, — голос Верго вырвал Бьерна из размышлений, и он повернулся к поднявшемуся им навстречу из глубокого раскладного кресла, устланного выделанными шкурами овец, Хранителю Памяти. — Иртан не оставил нас.
Бьерн взглянул на Верго и отметил про себя, что тот сильно изменился за последние месяцы. Хранитель выглядел усталым и постаревшим, лицо его осунулось, плечи опустились так, будто на них лежала неимоверная тяжесть. Теперь уже бросалось в глаза, что пика своей зрелости Верго уже достиг, и к нему медленно приближается старость, пока еще бредущая вальяжно, нога за ногу, но уже раздвинувшая губы в хищной улыбке, понимающая, что жертва никуда не уйдет. Больше морщин теперь пересекало лицо Верго, больше серебристых нитей вплелось в длинные когда-то черные, как вороново крыло, волосы. Вот только взгляд остался все таким же юным, горящим и смешливым, будто первый весенний ручей.
И еще что-то новое было в нем. Великое спокойствие, умиротворение и тишина расходились в стороны от Хранителя, словно круги на воде от упавшего на дно камня. Будто он наконец-то сбросил с себя невыносимое напряжение и теперь только дышал всей грудью, жадно глотая свежий воздух. Возможно, так оно и было на самом деле. Теперь Бьерн точно был уверен, что весь этот поход Верго задумал и осуществил их руками, что каждый их шаг был продуман им до мельчайших подробностей. Потому сейчас он низко поклонился Верго, чувствуя глубочайшую благодарность. И дело ведь было не только в том, что Верго спас народ вельдов. Дело было в самом Бьерне. Пусть я и заработал дикость, но напоследок, благодаря тебе, я смогу насладиться тем, чего так давно хотел: небезразличием любимого человека.
Один за другим, все его спутники тоже поклонились Хранителю Памяти, а тот только негромко рассмеялся:
— Встаньте ровно, дети мои. Не вы должны мне кланяться, а я вам, — в дополнение к своим словам он низко склонил перед ними голову, и Бьерн затоптался на месте, чувствуя глубочайшее смущение. Щеки Лейва тоже полыхнули алым. Верго разогнулся и взглянул на них со своей вечной прячущейся под густыми ресницами улыбкой. — То, что вы сделали, позволит спасти наш народ. И это неоценимо.
— Мы сделали лишь то, что ты задумал для нас, отец, — улыбнулся в ответ Кирх, и Верго церемонно кивнул ему, сложив руки в рукава своего светлого свободного одеяния, поверх которого была наброшена телогрейка из овечьих шкур.
— Это не умаляет самого поступка. Ты так не считаешь, сын мой? — Верго внимательно взглянул на него, потом обвел глазами всех их. — Садитесь к огню и разделите со мной трапезу. Думаю, с дороги вы все голодны, как волки.
— Благодарю, Хранитель, это было бы очень кстати! — сразу же отозвался Лейв, бесцеремонно плюхаясь на ковры поближе к теплой печурке в центре комнаты. Кирх поджал губы, глядя на него, а потом тоже опустился рядом.
Бьерн уселся подальше от печурки: с некоторых пор ему было сложно находиться возле источника тепла. Как только дикая рука хоть чуть-чуть согревалась, в ней начинало немилосердно колоть, и слепая ярость поднималась изнутри существа, едва не завладевая всем им. А сейчас ему хотелось хоть немного погреться душой в обществе старых друзей и человека, что был на их стороне. Пожалуй, одного из немногих вельдов, которые будут разделять их взгляды, как только Тьярд официально объявит о том, что заключил мир с анай.
