Дом горячих сердец (ЛП) - Вильденштейн Оливия (лучшие книги TXT, FB2) 📗
Катриона лежит так неподвижно, что я начинаю водить вокруг её шеи в поисках пульса.
Моё сердце замирает, потому что я ничего не чувствую, так как её плоть слишком покалечена.
— Катриона?
Несмотря на ужасную опухоль вокруг, рана на её щеке исчезла.
— Катриона!
Я хочу, чтобы её ресницы дрогнули, а веки раскрылись. Я хочу, чтобы из её рта вырвалось дыхание, или стон, или ворчливое «микара».
— Она умерла, Фэллон.
Таво стоит надо мной, а его глаза сделались ужасного янтарного оттенка.
— Но… но… нет. Она вылечилась. Я её вылечила.
Я начинаю надавливать на её грудь, чтобы запустить сердце. Давай же, Катриона. Давай.
— Перестань, — говорит Таво.
Но я не могу перестать. Я не могу. Если я перестану, значит, я сдалась, а я не хочу сдаваться.
— Слишком поздно, Фэллон.
Кто-то просовывает руки мне под мышки и поднимает меня.
Я покачиваюсь, но Ифа удерживает меня, приняв на себя вес моего тела.
— Ифа, нет. Я её вылечила.
Я пытаюсь высвободиться, но у меня больше не осталось сил. Я так сильно дрожу, что почти падаю, когда она уводит меня на пристань, где стоят Сибилла и Эпонина, окружённые сгущающейся толпой люсинских солдат. Эта картина обретает смысл, когда я понимаю, что мы пришвартовались к острову с бараками.
Два ворона в человеческом обличье поднимают меня. Они, должно быть, почувствовали, что мои колени могут подогнуться, потому что поддерживают меня за руки.
— Почему она превратилась в этого монстра?
Волосы Эпонины, доходящие ей до пояса, сделались мокрыми от пота и прилипли к её голове и вздымающейся груди.
— Яд, — говорит Таво тихим голосом, но я его слышу.
Мой шок сменяется гневом.
— Кто это сделал? — кричу я. — Кто, мать его, напал на нас?!
Кристаллы на моём ожерелье поменяли положение и висят теперь вокруг моей шеи, точно водоросли, подрагивая из-за моих хаотичных вздохов.
Воздух передо мной наполняется дымом, который затем превращается в мужчину.
Мужчину с ярко-желтыми глазами, взгляд которых проникает прямо мне в голову.
— Опустить лучника.
Я хмурюсь, но потом понимаю, что слова Лоркана обращены не ко мне.
Тело — по-видимому, лучника — падает с неба и так сильно ударяется о настил, что состарившееся от ветра дерево раскалывается.
Я резко вдыхаю, когда человек переворачивается на спину, и нашим взглядам открывается лицо, покрытое коричневыми татуировками. А когда человек издает стон, я замечаю черные зубы. Я в шоке осматриваю распущенные дреды и десятки косичек с вплетёнными бусинами, которые рассыпаются вокруг шеи женщины, точно удавка, сплетенная ей самой.
Я чуть не издаю шипение, потому что я помню это женщину… эту дикарку. Я помню, как она качалась у меня перед лицом на лиане. Я помню, как она и её друг, Лириал, пытались выторговать у меня всё больше и больше золота, а затем поливали меня дождём из стрел.
Неужели она пришла из гор, чтобы закончить начатое? Она поэтому на меня напала?
У меня в жилах леденеет кровь, когда я снова вспоминаю о том, что Катриона мертва из-за…
«Нет. Она мертва из-за того, что заключила сделку с подлым человеком».
Я в недоумении перевожу взгляд на Лоркана.
— Я не…
Я сглатываю подступивший комок, но у меня в горле так пересохло, что в итоге я начинаю задыхаться, не в силах закончить своё предложение.
— Грёбаный пернатый демон.
Дикарка плюет на ноги Лора.
Задержав дыхание, я наблюдаю за тем, как слюна стекает по носку чёрного кожаного сапога Лора, и жду, что он сделает. И я такая не одна. Эпонина, Сибилла и все солдаты в радиусе одного километра пялятся на него.
Только Кольм и Фионн, которые стоят по бокам от меня, не испытывают никакого интереса. Они слишком заняты тем, что осматривают море солдат в белых униформах.
Таво приседает на корточки и изучает разрисованную женщину, распростёртую перед ним.
— Что привело тебя в столицу, дикарка?
Она поворачивает голову и смотрит на Таво прищуренными глазами.
— Ностальгия по радужным домам.
Челюсти Таво напрягаются.
— Как насчёт правды?
— Как насчёт того, чтобы спросить своего капитана?
— Габриэля? — восклицаю я.
Взгляд женщины опускается на меня, её верхняя губа приподнимается, и она издаёт шипение.
— Так-так, а не та ли эта шлюха, что отрубила руку моему другу?
Молния разрезает небо, осветив фейри, а воронов сделав ещё темнее.
Таво глядит на меня из-под приподнятых бровей, а Лоркан перевоплощается в дым. Секунду спустя воздух разрезает крик, после чего раздаётся звон металла, так как каждый солдат на острове обнажает меч.
Когда Лоркан снова появляется передо мной, с его когтей уже капает кровь, которую он как бы между прочим вытирает о кожаную ткань, обтягивающую его мускулистые ноги.
— Поспеши с допросом, Диотто, так как в следующий раз, когда эта дикарка скажет плохо о моём вороне, я отрежу ей язык. Учитывая, что у неё больше нет рук, чтобы записать своё признание, это может быть не очень удобно.
При виде её отрубленных запястий лицо Таво становится совсем бледным, в то время как Сиб и Эпонина теряют содержимое своих желудков.
Если бы мои внутренности не застыли от ужаса и шока, меня, вероятно, тоже могло бы стошнить, либо я начала бы кричать.
Кадык на шее Таво поднимается и опускается несколько раз, после чего он кое-как спрашивает:
— В кого из них попросил тебя выпустить стрелу Габриэль?
В перерывах между отчаянными вдохами дикарка рычит:
— В ту, у которой были серебряные волосы! Он заплатил мне, чтобы я остановила её сердце.
Моя рука поднимается к шее и сжимает её. Из самых глубин моего сердца вырывается тихий всхлип. Катриона пожертвовала жизнью, чтобы спасти меня.
Когда Лор осматривает мои мокрые ресницы и бледные щёки, раздается раскат грома, от которого деревянный понтон, на котором мы стоим, начинает вибрировать.
Зачем Габриэлю желать мне смерти? Неужели Данте приказал ему меня убить? И почему тогда об этом не знает Таво?
Что-то здесь не сходится.
— Какого цвета волосы у капитана?
Мой голос звучит так хрипло, что моё бормотание теряется в потоке громкой брани, наполнившей остров с бараками.
«Лоркан, спроси её…»
Мои мысли начинают путаться, так как огонь расползается вверх и вниз по моему бедру, которое стало ватным и…
О, Святой Котёл, нет. Я нагибаюсь, хватаюсь за юбку и задираю её…
Нет, нет, нет.
Кто-то шипит.
«Focá».
Неожиданно Лоркан оказывается прямо передо мной, его лицо такое же бледное, как моя раздутая нога, которая выглядит так, словно прикреплена к чужому телу.
«О, боги, я умру как тот мальчик… Как Катриона».
Жизнь начинает проноситься у меня перед глазами. Я вижу женщин, вырастивших меня, отца, который меня зачал, друзей, которые меня любили. Я вижу золотые глаза, и чёрные перья, и дым. Так много дыма.
«Ты не можешь умереть», — выдавливает Лор.
Но я могу.
Я не бессмертна.
Земля у меня под ногами содрогается, я теряю равновесие и падаю на Лоркана.
И хотя моё сердце охвачено страхом, чувство вины превосходит его. За то, что я приговорила Лора и каждого его ворона, который защищал меня с тех пор, как я вернулась в Люс.
«Лор, Мириам в Тареспагии! Ксема Росси прячет её».
Грохот сотрясает землю и небо, ветер и дождь ударяют нам в лицо. Я хватаю Лоркана за плечо и кричу:
— Найди её!
Он обхватывает моё лицо, а мир вокруг нас всё продолжает расплываться и дрожать.
Я сосредотачиваюсь на его глазах, на чёрных точках в океане золота. Будет ли это последнее, что я увижу перед тем, как яд заберёт меня? Это очень красивые глаза, с длинными ресницами, сверкающие и добрые — иногда.
«Попрощайся с Люсом, птичка».
Как жестоко и как невероятно трагично. Зачем он напоминает мне о том, что я умираю?
