Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ) - Южная Влада (читаем книги TXT) 📗
С неестественно вытянутыми перед собой руками сестра напоминала неподвижную восковую статую и покачнулась, как тряпичная кукла, когда Крис схватил ее. Он тряс ее и звал по имени и матерился — судорожно, шепотом — всеми словами, которые успел узнать от рыночных, пока вытаскивал спички из ее тела. Она порезала себя и вставила подпорки, чтобы края ран не сходились, и лицо у нее было страшнее, чем у матери: еще более отрешенное и бледное.
Тогда он практически взвыл от ужаса, умоляя сказать, чем ей помочь, а Эльза перевела на него пустой белый взгляд и ответила:
— Помоги мне сбежать отсюда навсегда.
Сбежать? Но куда она пойдет? Крис пытался образумить ее. Его рациональная сестренка должна понять, что ведет себя неправильно. Ей следовало бы покориться отцу и изобразить раскаяние, тогда бы со временем родители простили ее и вернули свободу. В конце концов, она сама провинилась. Зачем так упрямо идет им наперекор? А в Эльзу вдруг словно темный бог вселился. Она ударила брата и оттолкнула его и начала кричать, что он предатель, что он такой же, как все они, как их родители. Ошеломленный, Крис сидел на полу и только потирал ладонью ушибленную щеку. На крик прибежали слуги, включился свет. Потом был врач, суетливый человечек с саквояжем, полным успокаивающих уколов, и снова яростные крики отца и молчание матери…
Они даже не заметили, что в ту ночь Крис ушел и не возвращался домой до утра. Бродил по улицам, слушая перезвон в темпле темного и наблюдая за ночной жизнью столицы. Все хлопотали вокруг Эль, все пытались ее наказать, подавить, стреножить, как своенравную кобылу, а Крис просто больше не мог этого выносить. Любовь, понял он. У девчонок все сложно с ней. Он и раньше скептически относился к тому, какую невероятную важность женщины придают простому и глупому чувству, а глядя на сестру в ее нынешнем состоянии, и вовсе хотел бежать как можно дальше без оглядки.
И он бежал. Не так, как бегут женщины — в море своих слез и страданий. Он бежал в хорошую драку, в адреналин, кипящий в крови, в опасность, которая делала его жизнь ярче. В наблюдение за бродягами, которые становились шелковыми, как девичьи ленты, и ласковыми, как котята, когда в его руке звенела монета. В монетах Крис не знал нужды, он мог черпать деньги горстями из отцовского сейфа. Он нуждался в чем-то ином, чего и искал, убегая.
Рябой Тим называл таких, как Крис, сахарными мальчиками. Он со своей бандой любил приходить к школе под конец учебного дня и дразнить богатеньких лаэрдов или майстров, топтавшихся у дороги в ожидании родителей. Рыночные специально выбирали младших детей или девчонок и быстро смывались, стоило кому-то из слуг или старших показаться на горизонте. Крис не любил, когда его дразнили, поэтому он сколотил свою банду из друзей и ходил вечерами на площадь трех рынков бить.
Бить рябого Тима было особенно приятно. Крис знал, что как-то раз тот со своей бандой подкараулил одну девчонку из их школы, которая оказалась в неправильное время в неправильном месте, и так напугал, что та описалась прямо на улице. Над этой историей потом все смеялись. Все, кроме Криса. А что, если бы так попалась его сестра? Нет, Эль бы не стала мочить штаны, а дала сдачи, но все же.
Ну и что, что лаэрд не стал бы пачкать руки о чернь. Кристофа подобные условности не волновали. Про его брата среди рыночных ходили легенды, кто-то говорил, что Димитрий каждую ночь приносит кровавые жертвы темному богу и потому его невозможно победить в окулусе, кто-то считал, что он сам — темный бог, сошедший на землю, чтобы пожить среди людей. Так или иначе, если брат считался лучшим бойцом в столице, то чем Крис хуже? Он мечтал, что однажды тоже войдет на арену окулуса и будет стоять там, весь покрытый кровью врагов, и наслаждаться тем, как орут обезумевшие зрители с балконов. А потом выберет самую красивую девушку и разделит с ней остаток ночи. А может, возьмет даже двух или трех — там уж как получится.
Проблема заключалась в том, что Криса в темпл темного пока не пускали. Нонны хихикали и строили ему глазки, но затем всегда появлялась какая-нибудь строгая окта и выпроваживала его вон. Как будто их всех подговорил кто-то. Крис знал, что в его возрасте и с его деньгами никто уже не может запретить ему вход к темному. Некоторые из приятелей хвастались, что уже бывали там, развлекались с ноннами и курили опиум. Враки или нет, но в рассказах упоминалось много подробностей, которые сложно выдумать: про розовую воду, которой нонна протирает себя на глазах каждого нового клиента, как бы обновляя чистоту тела для него, и про безликих, которые приносят в нишу кальян. А вот Крису оставалось только ломать голову, что же с ним не так. И бить рыночных, чтобы меньше чувствовать себя изгоем и сахарным мальчиком.
Так он размышлял в это утро. Солнце поднималось все выше над площадью перед темплом светлого, а тень от дерева убегала, заставляя Кристофа ерзать на скамье и все больше поджимать ноги, чтобы удержаться в прохладном пятне. Мальчишки устали, они прыгали и играли перед ним уже не так резво, и ему стало жаль тратить на них монеты, тогда он пригрозил, что вернет постового и плеснул в них остатками пива, а они прыснули от него маленькой дикой стайкой, звеня заработанными деньгами в рваных карманах. Пенная влага в мгновение ока испарилась с раскаленной мостовой, Крис задумчиво посмотрел босоногим детям вслед. Странно, почему попрошаек ему можно купить, а нонну — нет?
Его взгляд, рассеянно скользнувший вдоль все такой же бесконечно длинной очереди, как несколько часов назад, вдруг наткнулся на яркое рыжее пятно в ленте однообразных серых, бежевых и белых оттенков. Сочные локоны блестели на солнце, падали на плечи и обрамляли высокую грудь. Криса на его скамье будто землетрясение тряхнуло. Грудь была очень ему знакома.
Именно эта сисястая украла на выставке в музее его любимые часы.
Он мстительно прищурился. Девчонка прогуливалась вдоль очереди и делала вид, что кого-то ищет, и, пожалуй, только сам Крис знал, чего от нее можно ожидать. Ее наивный наряд — светло-зеленое платьице, строгое, но в то же время кокетливое, с какими-то ленточками и оборочками — уже не мог его обмануть. Он видел сумку на сгибе локтя воровки и замечал, как ловкая ручонка то и дело шныряла туда в боковую складку, незаметную со стороны очереди.
Вот рыжая тронула за плечо какую-то майстру в годах и склонилась к уху, спрашивая что-то. Та покачала головой, мол, не знает ответ, но ее кошелек в это время перекочевал из кармана в сумку воровки. Рыжая прошла дальше, остановилась возле почтенного горожанина с большим пузом. Тот смотрел на нее сальным взглядом и почти не скрывал вожделения. Солнце палило, и сочные локоны продолжали блестеть. Наконец, из сумочки выпал белый платок. Девчонка стала за ним наклоняться, но толстопузый бросился вперед, явно стараясь успеть первым, они стукнулись лбами и схватились друг за друга, рассыпаясь во взаимных извинениях. У него тоже были часы, хоть и не такие дорогие, как в свое время у Криса, а еще бумажник и, кажется, мелочь в карманах, которую не удалось подробно разглядеть.
Горожанин, не замечая, что его обокрали, продолжал глазеть на девчонку и трогать ее за голый локоток, пока она, напустив оскорбленный вид, не отошла дальше к дверям в темпл. Таким же образом ей удалось продвинуться до самого входа, обирая тех, кто отвлекался на ее уловки, или просто шаря по карманам тех, кто стоял к ней спиной. В двери ее пропустил долговязый и прыщавый парень, явно покоренный локонами и грудью и раскрасневшийся, а пока он отвернулся и ругался из-за своего великодушного поступка с возмущенными людьми в очереди, она пошарила у него в кармане брюк и нырнула в здание.
Крис мог бы кликнуть постового или поднять переполох в очереди — уж тогда бы воровку растерзали в клочья. Но он решил поступить по-другому. Пришлось подождать, пока рыжая выйдет на улицу. Показавшись в дверях, та двигалась неторопливо, и Крис сидел смирно в своей тени, но стоило ей отойти подальше и свернуть за угол золоченого темпла, как он двинулся следом. На соседней улице он обнаружил, что девчонка больше не разыгрывает из себя праздную особу, а спешит уйти со всех ног, лавируя между горожанами, которые, наоборот, все еще стекались к темплу.
