Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ) - Южная Влада (читаем книги TXT) 📗

Вергилия Коулл

Белые волки

Часть 2

Эльза

Цирховия

Двадцать восемь лет со дня затмения

"Пресвятой светлый бог…"

Теперь Алекс просыпался с одной и той же мыслью. Он открывал глаза и видел лицо любимой женщины. Ее точеный профиль хорошо просматривался на фоне светлого окна. Чистый лоб, аккуратный носик, приоткрытые губы, словно манящие для поцелуев. Она делила с ним постель: всю ночь, наяву, так, как раньше ему лишь мечталось. Она принадлежала только ему. Его рука под одеялом обвивала ее талию, согнутая в колене нога — придавливала ее бедра. От соприкосновения с ее телом у него стоял член, да так, что на коже оставалась смазка из-за перевозбуждения.

Но вместо того, чтобы целовать Эльзу в продолжение своих фантазий, подрагивающей рукой Алекс тянулся под подушку, вынимал зеркальце и подносил к этим прекрасным розовым губам. А потом несколько секунд сам находился между жизнью и смертью, ожидая, пока ровную холодную поверхность не затуманит легкое облачко — доказательство, что внутри нее еще теплится жизнь.

"Пресвятой светлый бог, я так ненавижу тебя…"

Нет ничего хуже, чем быть привязанным к той, кого ты видишь, но не можешь обрести. Его волк скулил ночами, пытаясь достучаться до ее волчицы, но та оставалась нема. Алекс и сам, подолгу не в силах уснуть, разговаривал с Эльзой, звал, испытывая порой глухое чувство безнадежности и пустоты, а она лежала и смотрела черными мертвыми глазами в потолок.

"Пресвятой светлый бог, я так ненавижу тебя, что хочу убить…"

Он готовил для нее еду в слабой надежде, что соблазнительные запахи пробудят что-то в ее голове, а следом — и ее саму. Но ни ароматный горячий кофе, ни истекающий жиром поджаристый бекон, ни шоколадная паста, намазанная на свежую булку, не могли ему помочь. Он смачивал губы Эльзы своей кровью, рассчитывая заинтересовать голодную тьму, поработившую ее. Но бурые пятнышки засыхали на нежной коже без какого-либо результата. Он попробовал ее поцеловать. Один раз, коротко и недолго. И не выдержал прикосновения к ледяному неподвижному рту.

Ее нагота, прекрасная и совершенная, резала ему глаза. Алекса сводила с ума сама мысль, что вот там, под одеялами, Эльза лежит совершенно голая, как будто выставленная напоказ. Он порылся в вещах, оставшихся от матери, и принес длинную ночную сорочку. С трудом приподняв безвольное тело, облачил в нее Эльзу, уложил аккуратно на подушки. Скользнул руками по бедрам, натягивая ткань ниже, до самых колен. Одежда была больше на несколько размеров, Алекс решил поправить горловину, поймал взглядом собственные ладони, ласкающие кружева на груди — чуть пониже выреза, прямо поверх упругих полушарий — и с недовольной миной отдернул их.

— Гребаный извращенец.

"…хочу убить, если б только людям было по силам убивать богов…"

Потом он ехал на работу. Сидел в кабинете, просматривал бумаги, выслушивал доклады. Затем — посещал несколько точек в городе, встречался с информаторами. Всем им Алекс давал лишь одно задание: ему нужен белый волк, который ушел жить к свободному народу. Мужчина с серебристыми глазами и гладким лицом, вряд ли такому легко раствориться среди сброда и отребья. Но пока что в ответ ему лишь пожимали плечами и качали головами: и правда, раствориться нелегко, значит, такого человека среди свободного народа попросту нет. И про маленькую девочку, которая, возможно, потеряла и ищет родителей, никто не слыхал тоже.

"…если б только людям было по силам убивать богов. Но мне такое не по силам…"

Вечером, уже под покровом темноты, Алекс отправлялся в один и тот же богатый особняк. Даже когда остальные дома казались погруженными в сон, в окнах этого продолжал ярко гореть свет, а веселая музыка навязчиво липла в уши. Молчаливый и безупречно вышколенный слуга провожал Алекса в просторный зал, где в кресле, закинув ногу на ногу, сидела хозяйка. Ее волосы всегда были уложены в красивую прическу, бархатное домашнее платье с глубоким декольте облегало роскошную фигуру, и даже в такой, вроде бы, приватной обстановке в образе неизменно присутствовали украшения и макияж. Гостя усаживали в соседнее кресло, предлагали еду и напитки, но он отказывался, стараясь скорее перейти к главному.

Северина — а это была именно она — сидела, потягивая сладкое вино, и выглядела недовольной. В первый раз, когда Алекс появился в гостях, на расстеленном посреди зала ковре боролись двое мужчин. Их тела, щедро обмазанные маслом и золотой краской и лишенные какой-либо одежды, блестели на свету, руки и ноги переплелись, в воздухе пахло потом и благовониями, но хозяйка откровенно скучала. В другой раз это были мужчина и женщина, а потом — две женщины, но эффект оставался примерно тем же.

Поначалу Алекс даже решил уточнить, не связано ли такое настроение с нежеланием его видеть? Но Северина вдруг преобразилась. Она потянулась и крепко обняла его, а когда отстранилась, в ее глазах блестело что-то, подозрительно похожее на слезы.

— Ты думаешь, я не рада тебе? — переспросила она, удерживая руки собеседника в своих. — Нет, я не рада себе. А тебя мне всегда приятно видеть, Алекс. В конце концов, разве мы с тобой не родственные души? Пожалуй, только ты и можешь понять меня. Ведь ты тоже пострадал. Пострадал так же, как и я. Мы оба с тобой покалечены. Им. — Она не стала уточнять имя, просто сморгнула влагу и улыбнулась. — Покалечены, но ведь не убиты? Не так ли?

"…мне такое не по силам. Поэтому я проклинаю тебя, светлый бог. Проклинаю и прошу, умоляю, пожалуйста, пожалуйста, верни мне ее…"

Но и Северина не слышала ничего про Кристофа. Так же, как не могла сообщить ничего полезного из сплетен и новостей, которые всегда самыми свежими поступали в ее руки. Значит, "изящному" слою населения столицы, включавшему и состоятельных женщин, и простых белошвеек, брат-близнец Эльзы на глаза тоже не попадался. Алекс снова уходил ни с чем. И старался сделать это до того, как намазанные маслом и золотой краской тела перейдут от борьбы к совокуплению.

"…пожалуйста, верни мне ее. А если не вернешь, если предпочтешь, как обычно, не вмешиваться, как ты делал все эти годы, то ответь хотя бы на два вопроса…"

Алекс возвращался домой, а на кровати по-прежнему ждал призрак, неживая тень, холодная каменная статуя — все, что осталось от его любимой. И снова он трясущимися руками подносил к ее губам зеркальце, и снова выдыхал, крепко сжав кулаки, затем долго курил на крыльце и пил портвейн из горла очередной бутылки под шорох ветра, метущего по улице осенние листья. Соседи смотрели на него и наверняка думали, что на работе выдался еще один трудный день.

"Хотя бы на два вопроса: почему и когда?"

Потом Алекс заходил в темный дом, раздевался и ложился в постель, чтобы до утра согревать замерзшую Эльзу — словно ладонью прикрывать от сквозняка едва теплящийся огонек крохотной свечи.

"Почему и когда, гребаный ты бездушный ублюдок?"

Но в эту ночь все изменилось. В эту ночь в его дом, наконец, пришли истинные.

Алекс успел задремать, когда во входную дверь тихонько поскреблись. И тут же в прихожей гулко застонали часы, отсчитывая одиннадцать ударов. Их звук множился, отражался от стен, вибрировал в барабанных перепонках, словно грохот массивных литых колоколов из башен темпла темного. Или так показалось спросонья? Алекс потер лицо, встал, не зажигая света, нащупал домашние штаны и двинулся по коридору, прислушиваясь и принюхиваясь.

На пороге стояла фигура, сплошь закутанная в неприметный плащ. Она чуть откинула капюшон, и по одному взгляду смиренных и сочувствующих глаз стало понятно, кто это такая. Алекс порадовался, что истинным хватило благоразумия не завалиться к нему толпой и посреди бела дня, — такое сборище могло бы привлечь ненужное внимание со стороны. Особенно, если все знали: после смерти матери начальник полиции ведет уединенный образ жизни и гостей не зовет. Не считая маленьких мужских слабостей, конечно.