Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
«Все щенки когда-нибудь вырастают. Для каждого из волков, которыми они стали, однажды наступает осень».
Мир вновь покрылся рябью, и перед глазами вспыхнула другая картина. Влажная, теплая земля, от которой поднимаются испарения. Снег почти стаял, лишь в низинах еще тянутся длинные белые полосы, никак не желающие уходить. Серое небо кажется мокрым, а в нем, словно в зеркале, отражается серый мир. В чаще леса, в густом ельнике, в полумраке с запахом иголок и прелой земли, тяжело дыша и вывалив язык набок, скулит волчица, а возле нее копошатся мокрые, слепые, только что рожденные комки, тыкаясь мордой куда-то ей в брюхо. И она выворачивает голову и вылизывает их горячим шершавым языком.
«Однако для каждого из них приходит и новая весна, когда он вновь может вернуться, чтобы охотиться среди своих братьев».
Способ общения был странным, и Леда помотала головой, чтобы немного прийти в себя. Когда Лэйк разговаривала с ней в теле сальвага, от нее приходили скорее ощущения, чем образы, ощущения, несущие смысловую нагрузку. Сейтар же общался вот так: посылая ей в голову объемные картинки, имеющие вкус, запах, цвет, наполненные жизнью.
— Вы верите в возрождение? — Леда осторожно взглянула в его синие глаза. Разговаривать со зверем было странно, ведь ее голос был единственным звуком, что нарушал ночную тьму. Вот только Сейтар зверем и не был, он был чем-то гораздо большим.
Вместо ответа сальваг сощурился и взглянул в пламя костра. Перед глазами Леды понеслись видения, и каждое из них что-то означало, а все вместе они складывались в расплывчатые фразы, произнесенные бестелесным голосом в ее голове.
«Мы не верим, мы слушаем. Весь мир год от года засыпает, чтобы потом проснуться уже другим. У него есть песня, и он поет ее, песню о будущем, песню жизни. Все, что когда-то было, вернется вновь, но уже другим. Мы слышим это. А что слышите вы?»
Сейтар вновь поднял на нее глаза, большие и широко открытые, которые с пристальным вниманием изучали ее лицо. Совсем человеческие глаза, но какие-то другие. Умиротворенные, полные внутреннего света. Леда пожала плечами, отводя взгляд.
— Я уже и не знаю, Сейтар, — она криво ухмыльнулась, глядя в пламя. Потом подалась вперед, поймала на ладонь язычок огня и принялась рассеяно перекатывать его между пальцами. — Раньше я верила в Огненную, что восходит на небо каждым день с огненным щитом в руках, чтобы согревать мир. А мои сестры, они верили в Синеокую, что звенит весенней капелью, в Среброкрылую, что носится над миром с хохотом, клоня к земле травы и деревья, в Хлебородную, что каждую весну наполняется влагой и рождает посевы в полях. И в Их Мани, Великую и Всеобъемлющую, что создала всех Их. — Леда опустила руку в костер и выпустила маленький язычок пламени на волю. Он крохотной капелькой упал вниз, слившись с ревущим огненным танцем. — А теперь, кажется, я не верю уже ни во что.
«Но солнце ведь существует не потому, что ты в него веришь. Как и ветер, и вода, и земля. Они просто есть». — От Сейтара исходило ощущение удивления и смятения. «А их сплетение и порождает песню, которую мы слышим. Зачем же тогда верить в них?»
— Ты не понимаешь, — поморщилась Леда.
«Что такое: верить?»
Сейтар смотрел на нее заинтересованно, слегка склонив лобастую голову набок. Он чувствовался мягким и совершенно спокойным, и Леда вдруг ощутила, что хотела бы ответить на его вопрос.
— Верить… — повторила она, крутя в голове слова. Вот только все они не имели никакого смысла и не отражали того, что ей хотелось сказать. Леда старалась снова и снова, и снова, вот только нужного объяснения подобрать не могла. Да что же я, в самом-то деле! Не могу такую простую вещь объяснить! Нахмурившись, она сосредоточилась. — Это такое чувство, когда ты точно знаешь, что ты в безопасности. Когда ты твердо стоишь на ногах, и ничто не может сбить тебя на землю. Это внутри, прямое, теплое, сильное и при этом твердое, как стальной прут. Оно никуда не денется, оно не подведет. Оно — и есть ты.
«Так почему же ты говоришь, что больше не веришь, если оно — и есть ты? Ты — больше не ты?»
Леда с удивлением взглянула на сальвага. Глаза его смеялись, искрились, рассыпались звездочками, и это было так странно. Она видела, как улыбались и даже смеялись собаки: их пасть вытягивалась в подобии человеческой улыбки, а глаза становились лукавыми. Сальваг же так и сидел с закрытой пастью, не двинув ни единым мускулом, но что-то такое теплое и мягкое было в его глазах, что Леда готова была об заклад побиться: он смеется над ней.
Вдруг, ей и самой стало смешно, и она фыркнула. Впрочем, надолго этот слабый лучик света не задержался.
— Не знаю, Сейтар, — покачала она головой. — Я уже ничего не знаю.
«Просто вы, двуногие, слишком много думаете. Вы делаете вот так». Образ, который прислал Сейтар, включал в себя человека, который стоял на земле и полосовал ножом тушу оленя. Без всякой видимой цели он резал ее на полоски, потом их — на еще более мелкие полоски, те — на совсем крохотные кусочки и так до бесконечности. Вместе с образом пришло ощущение полной бессмысленности и глупости этого занятия. «Вы режете мир, чтобы уложить его в свои глаза. Вам все надо потрогать и порезать для того, чтобы убедиться в том, что оно есть. И себя тоже. Но это ведь не так». Сейтар вновь показался Леде улыбающимся и теплым. Его смешила людская глупость. «Все существует само по себе, как и вы. Все это — часть песни. Ее просто нужно услышать».
— И как мне услышать твою песню? — горько усмехнулась Леда, глядя на него. — Если я только и умею, что резать.
«Тебе надо стать четвероногой, как мы. И тогда ты поймешь».
— Ты хочешь, чтобы я стала сальвагом? — вздернула бровь Леда.
Сейтар моргнул, на морде его отразилось недоумение.
«Стала сальвагом?»
— Да, как ты, — кивнула Леда, указав на него пальцем. — Ты хочешь, чтобы я обросла мехом, носилась по лесам и выла на луну? Ты думаешь, мне это поможет?
«Зачем тебе мех, маленькая сестра? Тебе холодно?»
Внутри вновь стало как-то легче, и Леда услышала свой тихий смех. Сейтар смотрел на нее, подняв уши и часто моргая. Судя по всему, он находился в состоянии крайнего недоумения.
— Так, давай-ка разберемся, — Леда подбросила в костер еще полено и взглянула на сальвага сквозь поднявшееся пламя костра. — Ты сказал, что мне нужно стать четвероногой, так?
«Да».
— Ты имел в виду, что я должна перекинуться в тело сальвага? Стать такой же, как и ты?
«Зачем тебе менять шкуру? Ты и так сальваг».
Леда посмотрела на него, чувствуя, что сама окончательно запуталась. Сейтар с точно таким же выражением в глазах смотрел на нее в ответ.
— То есть как это: сальваг? — изумление было таким сильным, что даже боль отошла на задний план и уже не так тревожила ее. Леда подалась вперед, вглядываясь в темно-синие глаза волка. — Ты же сказал, когда мы менялись кровью, что со мной ничего не случиться; что я не смогу оборачиваться, у меня не будет шерсти и всего остального.
«Так и есть, маленькая сестра. Но это же не значит, что ты не сальваг?» Видимо, лицо Леды показалось ему слишком уж удивленным, потому что Сейтар слегка подобрал лапы, усаживаясь удобнее. Все терпение мира теперь было на его морде, а в голове Леды мелькнул образ несмышленого щенка, которому отец показывает, как кусать зубами мясо. «Мы смешали кровь. Теперь в твоих жилах течет капля крови сальвагов, а в моих — капля крови анай. Так что тебе незачем менять шкуру, чтобы что-то понять».
— Тогда что же мне надо сделать? — Леда обескуражено взглянула на сальвага.
«Слушай песню».
— Я слушаю, Сейтар, но я ничего не слышу. Только тебя, да шелест ветра, — устало вздохнула Леда.
«Это потому, что ты не стараешься». Волк выглядел недовольным. «Ты все еще режешь. Все режешь, все на кусочки, ничего целого. Потому и сама такая же — из кусочков. А нужно, чтобы было целое».
Навязчивый образ охотника, который полосует оленя, опять возник перед глазами, и Леда, поморщившись, отогнала его прочь.
