На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Чтобы не обнаружить своих мыслей и не дать хотя бы малейшую слабину, Александр молча уставился на ближайшего к нему крестьянина, взглядом вынуждая того стащить с головы шапку. Никто даже не подумал выразить почтение при появлении барина, что послужило для Дмитриевского знаком: нужно сломить этих людей, показать немедля собственное превосходство, которое вдруг забылось перед животным страхом заразы. И ему удалось. После короткого промедления мужик стянул шапку и хмуро склонил голову. Его примеру, пусть и неохотно, последовали и остальные.
— Староста кто? — коротко бросил Александр, положив ладонь на рукоять пистолета в седельной суме: на крыльце он разглядел собственного бурмистра, зажимающего рукой рану на голове, через пальцы его сочилась кровь.
— Кто староста здесь? — Александру пришлось повысить голос в напряженной тишине.
Крестьяне переглядывались, но отвечать не спешили. Тогда с крыльца шагнул отец Феодор:
— В доме староста, ваше сиятельство. Но он не будет вам помощником…
Сердце настойчиво звало Александра спешиться и наконец-то вбежать по ступеням в избу, чтобы собственными глазами увидать Лизу. Но разум удерживал на месте.
— Почему не на работах? Барыня в отъезде, так вы бездельничать решили? Нынче не воскресенье, не праздник церковный, отчего не в поле? — Александр грозно оглядел собравшихся. — А ну, расходитесь! Медом тут не мазано…
— Кое-чем иным тут мазано, да так мазано, что ноги протянешь! — выкрикнул кто-то из мужиков.
Толпа тут же снова забурлила, заволновалась. Жеребец под Александром беспокойно переступал с ноги на ногу, ощущая людское волнение.
— Матвей Коровин заразу приволок, ваше сиятельство! — самыми громкими и разборчивыми в общем гомоне были голоса ближайших к нему мужиков. — А ведь только давеча нам бумагу читали, что с южных губерний колесом катит чумная.
«Зараза»… Слово тяжелым ядром, упало на сердце, словно кто-то подрезал ниточки, на которых оно висело. До сей поры Александр даже не задумывался о том, что ему предстояло выступить в защиту больной, и что этой больной может оказаться Лиза. Он тут же обернулся на отца Феодора, загоняя вглубь себя проснувшийся страх, и сильнее сжал челюсти, когда тот ответил ему каким-то странным взглядом.
— Пошли вон со двора! — повысил голос Александр, снова поворачиваясь к крестьянам. — Потолковали и будет. За дело принимайтесь. Ума не достало доктора расспросить, что за болезнь у несчастной?
— У немчуры-то? Тот солжет — недорого возьмет! Да и кто ведат, не немчура ли нам заразу ту подкинул? — крикнул кто-то от ворот, и толпа, притихшая после окрика Александра, снова заволновалась и загомонила.
— Повесить его на воротах!
— Немчура привез ее сюда! Матвей бы ни в жизнь сам-то!..
— Повесить немчуру!
Напрасно отец Феодор пытался перекричать вновь разбушевавшихся крестьян — люди его не слушали и не слышали. Как и до приезда Александра, они снова стали подступать к крыльцу, да только те, что в первых рядах, быстро опомнились, когда жеребец Дмитриевского взволнованно заржал. Испугались попасть под копыта, если конь вдруг встанет на дыбы.
— А ну! — крикнул Александр, ощущая запах приближающейся грозы, несмотря на безоблачное небо. — А ну, стоять! Немедля!
Он едва успел подумать, не достать ли пистолеты из седельной сумы, как крестьяне стихли и замерли в ожидании.
— Пойду посмотрю, что за болезнь у несчастной. Есть ли охотники компанию мне составить? — Александр усмехнулся, заметив, как мужики, еще недавно такие смелые, тут же потупили взгляды. — Я так и думал…
Отец Феодор попытался что-то сказать, чтобы удержать его на крыльце. Но разве возможно было то сейчас?
От распахнутой во двор двери через сени в избу падал слабый свет, в углу у почерневших от копоти икон изредка мигал огонек лампадки. В нос ударил резкий запах болезни и нечистот, отчего Александр слегка помедлил в сенях, прежде чем распахнуть дверь в горницу. И чуть не вздрогнул от неожиданности, когда кто-то ухватил его за руку.
— Что вы здесь делать? Вам нельзя тут! — прошипел голос доктора Вогеля. Сам немец оставался невидимым в полумраке сеней. Только стекла очков блеснули солнечным лучом, когда он ближе шагнул к Александру.
— Она одна? Больная одна или с сопровождением? — ответил ему вопросом Дмитриевский. В нем все еще теплилась надежда, что отец Феодор что-то не дописал… что Лиза просто сопровождает несчастную, против которой так ополчились люди в деревне.
— Что? — удивился доктор. А потом замотал головой. От волнения и страха он совсем позабыл русский язык и сейчас с трудом подбирал слова: — Несчастная одна. Совсем одна. Плохая. Уходить! Ваше сиятельство — уходить вон! Помочь вывезти ее прочь, в уезд, в Krankenhaus[358], но сюда нельзя!
Одна. Дама была одна.
— Нельзя! — повторил немец, настойчиво оттаскивая Александра от двери в горницу. Тот хотел сбросить руку со своего локтя и шагнуть внутрь, лелея в себе надежду, что болезнь может быть незаразной. Но доктор быстро разрушил его иллюзии, спешно прошептав: — Gallenbrechruhr!.. э… Cholera!
Словно в ледяную прорубь прыгнул, как на прошлую Масленицу, после взятия снежной крепости. Точно так похолодело в груди Александра, едва он услышал короткое латинское слово, которое и в русском языке звучало так же. Он слышал об этой болезни прежде и знал из письма одного из знакомцев по прежней гвардейской жизни, что эпидемия разразилась в Грузии после возвращения армии из турецкого похода. Но и подумать не мог, что болезнь подойдет сюда, так близко к Москве.
— Помогите нам вывезти барышню из деревни, ваше сиятельство, — проговорил за спиной Александра отец Феодор, на время оставивший свой пост на крыльце. — Ей нужно в больницу. Иначе никак…
— Ты написал, что это… — Александр чуть помедлил, прежде чем произнести имя. — …Барышня Елизавета Вдовина. Верно?
И получив в ответ короткое «да», смело шагнул в горницу, не обращая внимания на протестующие возгласы доктора, спешившего следом, и на вонь, ударившую в нос.
Лиза лежала на лавке и, казалось, наблюдала за происходящим из-под опущенных ресниц. Но это было не так — уж слишком резко ходили глазные яблоки под тонкой кожей век с голубыми прожилками, такими заметными на фоне мертвенно-бледного лица девушки. В легком пальто и домашнем платье, она выглядела неожиданно вырванной из привычной обстановки, будто кто-то принес ее сюда. Одежда вся в мокрых пятнах, подол платья изорван — Александр отчетливо увидел кружево нижних юбок.
Но не беспорядок в одежде и грязь изумили его, а наружность Лизы, совсем не схожая с той, что он запомнил, какую видел на миниатюре всякий раз, открывая медальон. Лицо пугающе белело в царившем в избе полумраке, из полуоткрытого рта вырывалось глухое дыхание, будто каждый вздох давался ей с трудом. Лиза никак не отреагировала на его появление, даже не шевельнулась, и Александр понял, что она в глубоком обмороке. Он шагнул еще ближе и несмело коснулся костяшками пальцев ее щеки — едва уловимое касание, потому что очень боялся причинить ей боль. Кожа была влажной и холодной, как у покойницы, отчего Александром на миг овладел приступ безотчетного страха.
— Почему она в обмороке, господин Вогель? Так должно быть? — резко спросил он доктора, напряженно вглядывающегося в окно через щель закрытых ставень. — И у нее нет жара… Отчего вы не начинаете лечение?
К его удивлению, доктор проигнорировал все вопросы и склонился над крестьянином в летах, что лежал на другой лавке в углу избы. Лицо и рубаха того были залиты кровью.
— Gestorben[359], — равнодушным голосом произнес немец, отпуская запястье крестьянина. Потом поднялся на ноги и принялся резкими движениями стирать платком кровь несчастного со своих пальцев. — Мы уезжать должен! Сейчас же! Если ваше сиятельство не помочь, мы все тут gestorben. Эти… эти звери… чуять кровь. Хотеть кровь. Он привезти сюда. Позвать меня. Они все злиться. Ich bin ganz sicher[360], они убить…
