На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Лизавета Юрьевна не желает знать тебя. Ее секретарь писал, чтобы имени твоего более в записках к ее сиятельству не упоминалось. И более того, как одна из самых щедрых радетельниц об обители, она выразила пожелание, чтобы тебя удалили из этих стен. Графиня была милостива и дала две недели сроку на устройство твоего будущего. Только в столице и Москве непозволительно места тебе искать. На иные обители запрета нет. Проезд к месту послушания оплатит ее сиятельство, а в монастырь будет сделан щедрый взнос от твоего имени. И далее на Рождество и Пасху — ежегодные пожертвования до дня твоей кончины.
Вся сущность Лизы всколыхнулась в немом протесте. Снова ее судьбой распоряжаются, будто она не человек, а игрушка бездушная, сродни фарфоровой кукле. А потом разум робко напомнил, что у нее нет ни средств к существованию, ни бумаг на собственное имя. И совесть добавила, что Лизавета Юрьевна довольно благосклонно отнеслась к той, что опорочила ее кров и в который раз приковала внимание к имени Щербатских.
Но она не может, просто не может! Уехать прочь из Москвы. Оставить все за воротами монастырскими — надежды, чувства, мечты. Вся ее жизнь вдруг показалась ей разделенной на части. Одна была полна света и безграничного счастья, другая — мрачна и тягостна от запретов и незримых оков. И самое удивительное, что Лиза отчетливо понимала: время, проведенное в Заозерном, стало для нее не менее светлым, чем то, что было до скоропостижной кончины отца. И отказываться от него она не желает. Не желает и не сможет, нарушая главный долг Христовой невесты — оставить все мирское за стенами обители и впустить в свое сердце только любовь к Богу.
— Батюшка всегда учил меня держаться правды и не кривить душой. Пусть я оступилась в прошлом, но отныне намерена твердо держаться его наказа, — с каждым словом голос Лизы звучал увереннее, а подбородок поднимался все выше.
— Вы можете написать ее сиятельству, что я весьма благодарна за ее предложение, но отказываюсь его принять. Я не чувствую в себе стремления стать послушницей. Не могу. Поступить так — означало бы лукавить перед настоятельницей и сестрами, но что самое страшное — перед Господом. Покинуть Москву тоже не могу, покамест нет убеждения во мне, что розыски мои напрасны. Прошу лишь об одном — позвольте две недели после Покрова здесь провести. Далее бог покажет…
— Ее сиятельству нет потребности в благодарности и ответе твоем, — тихо, но твердо сказала матушка Клавдия, жестом останавливая горячую речь Лизы. — Ишь, как понесла, будто кобыла необузданная! Неужто не вижу, что нет в тебе желания. Насилу Господь к себе не ведет, нет такой нужды. В обители оставайся, никто не гонит. Горячность свою уйми. Не пристало то. Неужто забыла уклад? Благочинной наставление дам, чтобы ты назубок выучила, как должно себя в обители насельнице вести. Я за тебя покамест ответ держу, не забывай о том! Ступай-ка к сестре Агафии, скажи ей — велела я тебя от общей трапезы удалить на два дня. И Книгу Премудростей в эти дни читай, чтобы о словах запомнилось да о премудрости Божьей.
Наказание не было суровым. Обе понимали это. И Лиза благодарно преклонила колени, с трудом сдерживая эмоции перед строгим лицом игуменьи, в котором читалось искреннее расположение.
Все последующие дни сердце Лизы отстукивало одно лишь слово: «Жив!» Стоило только подумать о будущности своей, как в голову лезли воспоминания об Александре. Радость тут же захватывала с головы до ног, и Лиза с трудом сохраняла на лице смиренно-сосредоточенное выражение и подавляла улыбку. Он жив. И это значит, что Господь не оставил ее. Это значит, что и в будущем Он поможет ей. И все сбудется! Все будет! Она разыщет Николеньку. Непременно разыщет! Вернет себе честное имя и, быть может, имение батюшкино, отданное в опеку Лизавете Юрьевне. Пусть дом тот маленький и скромный, но это ее дом… Ее жизнь.
Вместе с Покровом в Москву шагнули осенние холода. По ночам уже замерзала вода в лужах. В кельях стало совсем зябко.
Спустя несколько недель после великого праздника Лизу вновь вызвали к матушке Клавдии. И первое, о чем подумалось девушке, когда она шла за одной из сестер к покоям игуменьи, что у нее совсем нет верхней одежды. Траурное шелковое платье вряд ли согреет в начале ноября, когда с неба вот-вот посыплет снежная крупа.
Лиза знала, зачем ее позвали, но все же не была готова услышать эти слова. Совсем не готова.
— Для вас пришло время покинуть стены обители, — проговорила матушка Клавдия.
На этот раз она принимала Лизу в одиночестве, пряча от холода ладони в складках подрясника. — У вас все еще есть выбор. Я писала к матушке Досифее в Тверь и к матушке Аполлинарии в Калугу. Они готовы принять вас по моей рекомендации трудницей. А дальше — как Господь рассудит…
— Благодарю вас, досточтимая матушка, может статься, позже я и приду в обитель. Но покамест не могу покинуть Москву… — начала Лиза, но тут же замолчала по знаку игуменьи.
— Тогда иное, раз уж так решено. Ступайте к экономке, она выдаст вам мирское платье. За воротами дожидаются уже. Сторож сказал, давно прибыли.
— Кто, досточтимая матушка? — сердце Лизы на миг похолодело, хотя она была уверена, что едва ли игуменья отдаст ее в руки Marionnettiste.
— Я взяла на себя дерзость написать к единственному лицу, от которого могла получить сочувствие к вашему положению. Написала обо всем, что стряслось с вами. К счастью, эта особа согласилась помочь вам, — говоря это, игуменья поднялась с кресла. — Мадам Дулова ждет вас.
— Дулова? — переспросила Лиза, пытаясь вспомнить, где могла слышать эту фамилию.
Ощущение, что имя ей знакомо, было настолько сильным, что она даже растерялась. А потом вспомнила раздраженный голос Лизаветы Юрьевны:
«Дулова?! O mon Dieu et tout les saints![285] Дулова! О чем еще можно вести тут разговор?!»
— Она отказалась зайти в обитель из опасения навлечь гнев ее сиятельства, потому ждет вас за воротами монастыря. Вам следует поблагодарить Господа за такую милость. Ежели бы мадам Дулова не откликнулась, не знаю, в чьи бы руки я вручила тогда вашу судьбу, — поведала игуменья с мягкой улыбкой. В ее выцветших из-за прожитых лет глазах светилось такое участие, что горло Лизы перехватило слезами.
— От всей души благодарю вас, досточтимая матушка, — девушка поднесла руку настоятельницы к губам.
— Ступайте, дитя, и помните: «Все, что ни приключится тебе, принимай охотно, и в превратностях твоего уничижения будь долготерпелив, ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, — в горниле уничижения». Да пребудет с вами Господь!
Сестра-экономка молча выдала Лизе до боли знакомую шляпную коробку, побывавшее в починке, аккуратно сложенное траурное платье, шляпку с вуалью и плащ с пелериной из толстой шерсти.
— Барыня передали вам по милости своей, — буркнула сестра, указав на плащ. — Пришли вы к нам по бабьей поре, а ныне ж стужа какая. Нешто смерзнуть желаете?
Замерзнуть Лиза определенно не желала, потому с благодарностью приняла плащ. После дешевой бумазеи шелк приятно скользнул по телу, напоминая, что она выше по положению многих, с кем прежде делила монастырские будни и праздники. Теперь она снова стала самой собой. Той, кем была рождена. И снова принимала имя, под которым явилась на свет некогда в родном имении.
Наталья Михайловна Дулова ждала ее в коляске неподалеку от монастырских ворот. Лиза сразу же узнала ее, едва увидела, несмотря на то, что некогда хорошенькое девичье лицо несколько изменилось. У рта залегли складки разочарования и усталости, а глаза уже не сияли столь восторженно, как прежде. Но при виде Лизы Наталья улыбнулась — открыто, без притворства.
— O, mademoiselle, не думала я, что нам доведется свидеться при таких обстоятельствах. Скорее же, забирайтесь внутрь. Кирпичи еще не остыли. А стоять на таком пронизывающем ветру — поистине мука!
Сказанное ею не таило в себе ни надменности, ни любопытства, ни укора. В голосе Натальи сквозила лишь легкая радость от встречи с тем, с кем не виделся более полутора лет. «Странно, — подумалось Лизе. — мы ведь никогда не были близки с ней».
