На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Калитка в воротах обители со скрипом отворилась.
— Матушка не может вас принять нынче, но готова встретиться с вами завтрева. Покамест я провожу вас в странноприимный дом. Ступайте за мной…
Глава 34
Матушка Клавдия приняла Лизу только через два дня.
Воздвиженье миновало, до Покрова оставалось еще две недели, потому странноприимный дом временно опустел. Лиза была предоставлена самой себе и воспоминаниям, которые причиняли нестерпимую боль. Одиночество казалось ей благом — подарком небес. В полумраке комнаты она сидела в застывшей позе на жесткой постели, уставившись невидящим взглядом в стену. Только сухие судорожные рыдания иногда разрывали грудь, мешая дышать. Но благословенных слез, которые могли принести хотя бы временное облегчение, не было.
«Александр мертв», — билось в голове Лизы. И ответом на эту мысль, что она старательно гнала от себя, был очередной приступ, скручивающий тело невыносимой болью.
Александр мертв. Она убила его, своими руками дав яд. Неужто не рассчитала? Неужто ошиблась? Или ее намеренно ввели в заблуждение? Нет, сбрасывала Лиза с себя паутину сомнений. Нет, тот другой никогда бы не поступил с ней так. Творить ее руками такой грех! Смертоубийство! Нет, он не мог! И тело в который раз сотрясали рыдания. Руки и ноги крутило болью, от которой не было спасения.
Александр мертв. И следом тянулось воспоминание о его последних словах, обращенных к ней. Иуда. Так он назвал ее тогда. Иуда Искариот совершил предательство и отправил Иисуса на смерть. Она тоже следовала этим путем, творя грех, которому нет прощения. Интересно, муки Иуды после распятия Христа были такими же острыми? Мучила ли его так же боль до судорог и удушья? Немудрено, что он искал облегчения через смерть, пусть и такую страшную.
Она кругом виновата. Перед всеми. Перед живыми и мертвыми, у которых уже не вымолить прощения.
Ранним утром по окончании будничной службы, когда еще только рассеивалась рассветная дымка, за Лизой пришла одна из сестер и проводила ее в монастырскую приемную.
Последний раз Лиза приезжала в обитель с поручением от графини более года назад, перед отъездом в деревню. Здесь все осталось прежним — стены, лавки, широкий стол, подле которого сидела игуменья. Она махнула рукой и отпустила провожатую Лизы, коротко произнеся: «Аминь». А потом устремила внимательный взгляд на девушку, смиренно замершую у порога. Шагнуть к руке игуменьи для приветственного поцелуя Лиза не решилась, побоявшись невольно осквернить настоятельницу своими грехами.
— Как ваше здравие? — начала беседу матушка Клавдия, не выказывая удивления пренебрежением привычным приветствием. — Гостиничная сестра сказала, что вы провели эти дни в уединении, отказывались от пищи и даже к службам не ходили.
В последних словах Лизе послышался легкий упрек. Но могла ли она, Иуда в женском обличье, душегубка, ступить под своды церкви?
— Чего ищете здесь? — продолжила игуменья, видя, что пауза после ее вопроса затянулась. — Временного пристанища? Или с прошением каким пожаловали?
— Покоя ищу, — тихо прошептала Лиза. — Прощения. Грешна я, досточтимая матушка.
— Все мы грешны, дитя мое, — коротко ответила настоятельница. Деревянные бусины четок в левой ладони при этих словах тихо стукнули друг о друга.
— Виновата, досточтимая матушка, — прошептала Лиза. Странная дрожь охватила ее с головы до ног, а внутри словно нити обрывались, отпуская на волю то, чего она так ждала прежде. — Кругом виновата. Перед многими… многими… искупления ищу. Грехи отмолить, коли не могу прощения…
Ноги не выдержали. Под взглядом игуменьи, полным одновременно суровости и сострадания, Лиза упала на колени. Покаянные слова так и хлынули ливневым потоком. И вместе со словами пришли слезы, которых Лиза совсем не замечала. То были не бурные рыдания, а именно тихие слезы.
Лиза неотрывно смотрела в глаза матушки Клавдии, пытаясь подметить в них любую перемену от своего рассказа. Но игуменья сохраняла спокойствие на протяжении всей исповеди. Только чуть шевельнулись четки в ее руке, когда Лиза призналась в плотской связи с графом Дмитриевским и в том, что отравила его, хотя пыталась уберечь от смерти.
Выпущенные, словно птицы из клетки, признания совершенно истощили Лизу. Она уперлась ладонями в холодные каменные плиты пола и смотрела только на пальцы, опасаясь теперь взглянуть на игуменью. Слез уже не было. Как и тяжести в душе. Только странная легкость и равнодушие ко всему. Прогони ее сейчас матушка Клавдия прочь из монастыря, Лиза бы безропотно последовала ее приказу. «И, возможно, дошла бы до Москвы-реки», — мелькнуло в голове. Река стала бы ее деревом Иуды Искариота.
— Ныне вы понимаете, матушка, что я не смею просить о пристанище в Божьей обители. Может ли душегубец переступать порог сей, неся на руках кровь? — тихо проговорила Лиза.
Мысль о самоубийстве отчего-то более не страшила. Когда ее головы коснулась рука игуменьи, только на миг пришел ужас, захлестнувший с головой. А потом она схватила эту руку, пахнущую ладаном и травами, и прижалась к ней щекой, чувствуя, как медленно уползают сомнение и страх из души.
— Господь принимает всех, — проговорила матушка Клавдия. — Даже раскаявшихся душегубцев, коли те готовы принять его в свое сердце и отмолить свой грех. Бог милостив. Разве не тому вас учили, Лизавета Алексеевна?
Услышать собственное имя впервые за долгое время было сродни ожогу. Лиза вздрогнула и резко подняла взгляд на игуменью. В своей исповеди, следуя недавно заведенной привычке недоговаривать, Лиза скрыла имена. Но обращение по уже почти забытому имени ясно говорило сейчас, что для матушки Клавдии ничего не осталось тайной.
— Вы узнали меня, досточтимая матушка?
— Тотчас, как мне донесли, что к нам в ворота постучала особа, желающая встречи со мной. Я видела, как вас проводили в комнаты странноприимного дома. Наблюдала за вами. Узнать вас не составило труда. Несмотря на годы, на память я покамест не жалуюсь.
Игуменья обхватила руками хрупкие плечи Лизы и вынудила ее встать с холодного пола. Потом легонько подтолкнула к одной из скамей.
— Когда мы беседовали с графиней о вашей будущности в стенах обители, я всякий раз напоминала ей слова святого Макария: «Не пострижение и одеяние делают монахом, но небесное желание и Божественное житие». В вас никогда не горело небесного желания, а вид апостольника вызывал неприятие. Посему я бы не могла с легкой душой принять вашего пострига.
— Простите меня, — прошептала Лиза.
— За что? За то, что в вашем сердце горит любовь к миру? Помилуйте, у каждого свой путь, и Господь уготовил вам иной, чем прочила Лизавета Юрьевна.
— Господь ли его творил, досточтимая матушка? — с сомнением в голосе произнесла Лиза и тут же устрашилась своей смелости, когда заметила, как сжались губы игуменьи.
Она снова собиралась просить прощения, но матушка Клавдия знаком приказала ей молчать.
— Господь привел вас сюда, того довольно. Все мы ищем у Него покоя душевного в часы тревоги и нужды. Я дозволю вам остаться в обители, Лизавета Алексеевна, и буду молить Господа, чтобы Он указал вам путь. Но в послушницы покамест не приму, не обессудьте.
Отказ в том, что составляло ее последнюю надежду, стал для Лизы громом среди ясного неба. Снова в голове мелькнуло воспоминание о виденных некогда утопленницах: их страшные лица, тонкие щиколотки под задравшимся мокрым подолом, волосы, словно водоросли, вкруг лица.
— Трудницей приму, — прервала ее темные мысли матушка Клавдия. — Покамест не отступят скорби ваши. Тогда и поглядим, что на ясную голову и покойную душу решится.
Устыдившись своего малодушия, Лиза схватила руку игуменьи и с благодарностью прижала к губам.
— Трудница несет почти те же повинности, что инокини и послушницы. Поблажек никому не дается ни по чину, ни по званию. В обители все равны. Господь различий не делает. Готовы ли трудницей при обители быть, Лизавета Алексеевна?
