На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
В очередной раз произнесенное имя стало для Лизы знаком. Впервые за долгое время она могла быть самой собой. Открыто жить под своим именем, без масок, что навязывали ей люди и обстоятельства. Разве могла она отказаться?
— Мирское, что с собой принесли, сдадите на хранение, — продолжала тем временем игуменья. — Кому в подмогу по трудничеству отдам — позже решу. Платье иное имеется? Это почистить бы… Ну, ступайте с Богом, Лизавета, и с моим благословением. Господь даст — через прилежное послушание путь к спасению от мук обретете.
Из мирского у Лизы была лишь шляпная коробка, которую в спешке впихнул ей в руки дворник Гаврила. Словно впервые увидев ее, Лиза не сумела побороть любопытство и заглянуть внутрь, прежде чем отдать в руки гостиничной сестры.
В коробке не оказалось ничего, что могло бы пригодиться нынче, — только самые дорогие для Лизы вещи: пожелтевшее кружево венчального платья матери и веточка искусственных роз, украшавшая волосы той в день венчания; медали отца; тонкая шаль с бахромой небесно-голубого шелка; рисунки Николеньки, причем один, самый важный, так истрепался в местах сгиба, что, казалось, вот-вот порвется; книга, взятая на память из Заозерного.
— Бедная-бедная Лиза, — прошептала Лиза, пряча под шалью книгу с сочинением Карамзина, один вид которой снова растревожил ее душу.
— Что-то маловато у вас вещей, — заметила экономка, принимая на хранение шляпную коробку.
Привычное траурное платье из шелка Лиза без сожалений отдала рухлядной сестре и получила взамен черное из дешевой бумазеи. Единственное, о чем осмелилась просить экономку, — оставить ей рисунки брата.
— Досточтимая матушка приказала все мирское на хранение сдать, — сурово напомнила та и захлопнула дверь кладовой, словно отсекая от Лизы все ее прошлое: и счастливое, и наполненное бедами и печалями.
В трудничество Лизу определили к больничной сестре, отвечавшей за монастырскую больницу. День ее начинался теперь с полунощницы, затем спустя несколько минут следовала литургия, после которой послушницы и трудницы собирались в трапезной на завтрак, а затем расходились по делам своего служения, чтобы вновь собраться здесь на обед. После трапезы они возвращались к работам, а в сумерках, отстояв службу, расходились по кельям для сна.
Больница при монастыре почти всегда была заполнена до отказа, в основном, людьми низших сословий — крестьянами и мещанами. Поначалу Лизу привлекали к изготовлению лекарств, стараясь держать подальше от больных. Но со временем больничная сестра все чаще стала просить новенькую помочь с больными. Лиза подносила лекарства, обтирала холодной водой горячечных и даже обрабатывала раны, с трудом сдерживая рвотные позывы при виде гнили, в которую превращались грязные порезы.
За всеми заботами постепенно уходило смятение из души, притупилась сердечная боль, притаившись где-то в самом дальнем уголке ее души. По совету матушки Клавдии, навестившей ее спустя неделю в больнице, Лиза старалась не думать о прошлом.
— Оставь печали и горести. Содеянного не переменить. Оно нам уроком служит, даже тем, кто с пути сбился праведного, — сказала игуменья, на пару мгновений задержавшись подле Лизы, склонившейся перед ней в почтительном поклоне. — Держи себя смиренно и достойно нынешнего звания. И тогда Господь наставит тебя на путь истинный.
Второй раз Лизе довелось увидеть матушку Клавдию лишь через пару недель, перед Покровом. За ней специально послали в больницу и проводили в покои игуменьи. Та была не одна. Подле нее стояла письмоводительница монастыря. Матушка Клавдия, будучи мещанского сословия, не умела ни читать, ни писать, потому помощь сестры Леониды была ей всегда кстати. Но присутствие той в настоящую минуту стало неожиданным для Лизы. Потому она несколько помедлила на пороге, и только строгий взгляд сопровождавшей сестры заставил ее вспомнить положенные слова.
— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас.
— Аминь, — произнесла игуменья и жестом пригласила Лизу зайти. Окинула взглядом смиренную позу трудницы, ее наклоненную голову в темном плате, а потом шевельнула четками в руке.
— Не всякому слову верь, — проговорила негромко. — Знаешь?
— Знаю, досточтимая матушка, — ответила Лиза, радуясь, как школьница, выучившая урок, и продолжила цитату, ощущая невольный трепет: — Иной погрешает словом, но не от души, и кто не погрешал языком своим?
Игуменья кивнула, отчего полы ее апостольника качнулись с тихим шелестом.
— Похвальна мудрость твоя. Да будет она впрок. А такую строку помнишь: «Расспроси друга, ибо часто бывает клевета»?
От этих слов сердце Лизы забилось в груди пуще прежнего. Волнение усилилось во сто крат. Что будет? Ее все-таки выдадут властям? Что ж, она готова. Раз Господь решил покарать ее за свершения, так тому и быть.
— Сестра Агафия довела до моего сведения, что ты в который раз просила вещицу из числа тех, с коими из мира пришла. Правила едины для всех — келия красна не безделками мирскими, а духом святым и молитвами. Не искушай других своими просьбами. Храни все светлое в сердце своем, — произнесла матушка Клавдия сурово, чем окончательно сбила Лизу с толку.
Как могут быть связаны цитата из Книги премудростей и ее просьбы вернуть рисунок брата, тоска по которому взялась за нее в последние дни с утроенной силой?
— А еще сестра Агафия говорит, что молитвы не приносят тебе исцеления душевного. Исповедь в этом месяце ты пропустила. Нехорошо тягость в себе носить. Сними часть ноши. Господь явит тебе помощь в том.
— Я уже исповедалась вам, досточтимая матушка, — напомнила Лиза и по чуть дрогнувшим в руке игуменьи четкам поняла, что допустила ошибку.
— Мне ты свои помыслы открыла, то похвально, исповедь же только иерею творят, как ты ведаешь.
«Смирение, смирение и еще раз смирение», — повторяла сестра Агафья, благочинная, надзирающая за насельницами. Но у Лизы никак не выходило следовать всем правилам обители. Отчего она только убеждалась, что не смогла бы выбрать для себя путь инокини.
— Сестра Леонида давеча получила ответ на прошение наше, — продолжила игуменья, словно Лиза ничего и не говорила. — Матушка Досифея стоит во главе обители в Тверской епархии. Ее связи в губернии обширны, посему нет причины питать сомнения в правдивости сведений. По письменному ее заверению, граф Дмитриевский жив и здравствует, бог даст, и поныне.
Эта весть явилась полной неожиданностью для Лизы. Горячая волна облегчения невероятной силы нахлынула, заставив голову пойти кругом, а ноги ослабеть от волнения.
— Уверена ли досточтимая матушка Досифея, что это именно он? — помимо воли вырвались слова сомнения, встреченные игуменьей с легким недовольством. — Не наследник ли фамилии и титула его?
Матушка Клавдия взглянула на письмоводительницу, которая, разгадав молчаливый приказ, развернула письмо, до сей поры спрятанное в складках ее подрясника.
— Александр Николаевич Дмитриевский, — прочитала четко имя, указанное на бумаге.
— Тот ли? — спросила игуменья у раскрасневшейся Лизы, с трудом сдерживающей слезы радости.
— Тот, досточтимая матушка.
— Господь велик и милостив, отвел от тебя грех смертоубийства, — дрогнули в подобии улыбки уголки губ матушки Клавдии. А затем голос ее снова посуровел, а на лицо в обрамлении складок апостольника нашла тень: — Погоди еще слезы лить. Не все сказала я…
— Он нездоров? — встревожилась Лиза. Вдруг настойка белены нанесла урон здоровью Александра? Или его рассудку?
— Кто? Господь с тобой, сказала же — здравствует! — дернулись четки в руках игуменьи. — Более ничего не спрашивала у матушки Досифеи, только о здравии справлялась. Забудь о нем и недостойной связи своей! Благодари Господа, что отвел тягость греха смертного от души твоей, и доле о том! Я не только матушке Досифее писала, графине Щербатской тоже послала весть о тебе.
Упоминание этого имени заставило Лизу содрогнуться. Отчего-то стало горько во рту. Так горько, словно лекарства какого глотнула махом.
