Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
— Отвратительно. — Натура пана Вильчевского требовала немедленных действий, и чулки он поднял. А после поднял и платье, пощупал ткань — хороший, качественный бархат, этакий при грамотном уходе сносу знать не будет, — и покачал головой. Слов не нашлось: платье было испорчено.
Ножницами его резали? Ножом?
Вот же… пан Вильчевский потрогал длинные дыры… не резаные, скорее уж драные, и вновь покачал головой. Разве ж можно так с одежею? Не по нраву пришлась, так старьевщику снеси, хоть какая копеечка в доме будет, а то и перешей, там кружавчики добавь, там брошку. Вон матушка десять лет в одном платье проходила. В нем и схоронили. Экономно получилось.
С Каролиною так не выйдет. Нет, супруга пана Зусека — женщина, вне всяких сомнений, привлекательная, обворожительная даже, однако… растратная. Впрочем, не она одна… вон кто-то на столешницу полированную кружку поставил, мало того что горячую, так еще и не отер ее, и подставочкой побрезговал, оттого и случилось на столешнице круглое пятно. Капли же воска, обнаруженные на ковре, пана Вильчевского и вовсе расстроили. Если воск, то, значится, свечами пользуются. А при неаккуратном пользовании — покои же не оставляли ни малейших сомнений, что аккуратность семейству Зусек была несвойственна, — этак и до пожара недалеко.
Пан Вильчевский поджал губы, дав себе зарок всенепременно с жильцами побеседовать, пригрозить выселением. Он в своем праве будет. И плату, каковую внесли аж за три месяца вперед, возвращать не станет, поелику имуществу ущерб причинен.
А еще и окорок исчез.
Теперь пан Вильчевский почти не сомневался, что в пропаже его виновен пан Зусек. Спроси бы кто, откуда возникла подобная уверенность, пан Вильчевский не нашелся бы с ответом.
Вот знал он…
Знал.
И комнату осматривал внимательно, подмечая все новые и новые признаки того, что с жильцами неладно.
Курячьи кости под кроватью в маленькой комнатушке… откудова взялись? И перья тут же, будто бы блажная сестрица Каролины курицу самолично душила. Пятна на паркете неясного происхождения, а коврик кто-то скатал да в шкаф убрал, меж тем коврик лежал не просто украшения ради, но затем, чтоб паркет оборонить… от таких от глубоких царапин и оборонить!
Пан Вильчевский не сумел сдержать стона. Присев на корточки, он провел по царапине рукой, убеждаясь, что не только на вид она глубока и длинна… этакую не заполируешь… надобно воском заливать. И главное, непонятно, что туточки творили… граблями пол драли?
Он успел подивиться и перевернутой кровати.
И цепи, которая шла от вбитого в стену крюка. Вспомнилось, что в прежние времена в комнатушке этой стоял аглицкий шкап со столовым фарфором, и к стене он аккурат на крюки крепился для пущей устойчивости. Шкап пришлось продать… и фарфор…
— А что это вы тут делаете? — раздалось вдруг над самым ухом.
— Ок-корок ищу… — сумел выдавить пан Вильчевский, которому вдруг стало страшно.
Нет, не так… очень страшно.
— Окорок… тот, который с кухни пропал?
— Д-да…
Обернуться пришлось, верней, пана Вильчевского развернули, и сухие пальцы вцепились в подбородок, вздернули, заставляя запрокинуть голову.
— Так вы ж сами его выкинули…
— Я? — Возмущение было сильней страха. Когда это пан Вильчевский выкидывал вещи? Или продукты… Да, в прошлом году случилось молоку прокиснуть, так он и на прокисшем оладушков напек. Знатные получились. Правда, потом кто-то там животом маялся, но пан Вильчевский невиновный, что ноне люд пошел слабосильный, от оладушек в расстройство приходящий.
— Конечно, вы… вы же хозяин… только у вас ключ от кладовой имеется…
Он кивнул.
Конечно, именно пан Вильчевский и хозяин… и ключ у него имеется… вот он стоит, ключ этот в руке и сжимает…
— И окорок этот дрянной был… с душком уже… вот вы и побоялись, что кто-нибудь отравится…
Этому утверждению вся натура пана Вильчевского противилась. С душком? Не было никакого такого душка, разве что самую-самую малость… а малость не в счет… с окорока еще неделю супы варил бы… ежели с чесночком, с лучком да поперчить крепко, никто б…
— Экий вы упрямый, — упрекнул кто-то, кто знал, как оно было на самом-то деле. — Вы бы, конечно, не стали его выбрасывать…
Конечно, не стал бы. Пан Вильчевский в жизни не вверг бы себя в этакие растраты.
— …но новый жилец… он вас заставил… — Голос обволакивал, и хотелось ему верить, так хотелось верить… и пан Вильчевский поверил.
Новый жилец сразу пришелся ему не по вкусу.
И не только ему!
Король его тоже не одобрил. А короли небось знают толк в людях.
— Он пригрозил вам жалобой в полицию… и еще санитарного инспектора вызвать… а те-то и рады с честных людей деньги брать…
Верно.
Санитарный инспектор в пансионе появлялся дважды в год, и к каждому его визиту пан Вильчевский готовился загодя, а после долго страдал бессонницей и расстроенными нервами, ибо с каждым годом визиты эти обходились все дороже.
А внеурочный и вовсе встал бы в безумную сумму.
Тут уж и вправду дешевше с окороком расстаться было.
— Вот так лучше… — сказал тот самый мягкий голос. — А теперь вы вернетесь к себе и ляжете… вы нуждаетесь в отдыхе… вы очень устали, убирая этот нумер…
Пан Вильчевский кивнул. Конечно, устал… этакий беспорядок.
— Вы забудете о том, что видели здесь… и о том, кого встречали…
Как забудет?
Но память уже плавилась свечным воском, тем самым, пятна от которого оставались на ковре и мебели… надо будет все одно побеседовать с паном Зусеком. Это ж ни в какие рамки не вписывается — свечи в номере держать! А на что газовые рожки тогда? Или вот лампы масляные, зря, что ли, на них пан Вильчевский тратился?
— И чем тебе малыш не угодил? — Это пан Вильчевский услышал, когда шел к двери, всецело сосредоточенный на мыслях о свечах, безалаберности жильцов и новом, потенциальном, ущербе. — Этот от него теперь не отстанет…
— Пускай не отстает. Мне какое дело?
Протяжно заскрипела кровать.
— И ко всему он мне не нравится.
— А по мне — забавный.
— Охотник.
— Это недоразумение? Брось… тебе повсюду охотники мерещатся…
— От него пахнет… иначе.
— В каком смысле?
— Не знаю. Просто иначе. Не человеком… держись от него подальше. Мальчишка не так прост, как хочет казаться…
Мальчишка.
Наглый мальчишка, который покусился на святое — на доходы пана Вильчевского! А ведь было же, было предчувствие, что ждать от этого мальчишки следует исключительно неприятностей. И вот, не послушал себя же… и что теперь? Выселить? Так побежит, наглец этакий, жалобы писать… и пан Вильчевский жалобщиков не боится, но вот пойдут же проверять… заявятся чинуши… и каждому поклонись, каждому поднеси… Боги милосердные…
Он остановился в коридоре, прижав руку к сердцу, которое колотилось как-то совсем уж быстро. Этак в волнениях остатки здоровья и растеряются… нет, надобно прилечь… подумать… не выгонять наглеца, но… потерпеть. Верно матушка покойная говорила, что терпение есть величайшая из добродетелей… мудрою женщиною была…
У пана Вильчевского почти получилось дойти до своих покоев. Не хватило малости. Он уже поднимался по лестнице, когда увидел Гавриила. В новом костюмчике. Светленьком двубортном пиджаке с розаном в петлице, в штанах с лампасами, в шляпе соломенной… и сам вид его, развеселого, знать не знающего о душевных метаниях пана Вильчевского, вверг последнего в полнейшее душевное расстройство.
Ишь… собрался куда-то.
А куда?
Вечер уже, девятый час. Приличные люди в этакое время дома сидят, ко сну собираются, а этот… не на свидание ли, часом? Аль еще куда?
И вдруг пана Вильчевского осенила удивительная в кристальной ясности своей мысль: надобно пойти за подозрительным жильцом и выяснить, где он бывает. Там, глядишь, и вскроется что-нибудь этакое, что позволит пану Вильчевскому на законных основаниях контракт расторгнуть.
Меж тем Гавриил вертелся в холле перед огроменным зеркалом, которое осталось непроданным единственно потому, что не нашлось желающих на этакую бандурину. Он поворачивался к зеркалу то одним боком, то другим, то корчил рожи, каковые представлялись пану Вильчевскому преотвратительными.
