Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книга бесплатный формат TXT, FB2) 📗
— Раненых в дом и на стол. Кипятить воду во всех котлах, кастрюлях. Чистых тряпок. Все свечи, лампы, какие есть тоже в дом. Большие ножницы. Теплых одеял. Одежду будем резать. Дальше ждать госпожу.
Селянки на удивление повиновались, как настоящие солдаты, вымуштрованные жестоким надзирателем. То ли на Витору пала тень господской силы, то ли она сама проявила себя так, что добилась уважения и послушания.
Бьярн видел все это и пропускал мимо души и сердца. Таких скоротечных баталий он за свою жизнь повидал десятки, может и сотни. Все всегда одинаково — быстро, злобно, с яростным ожесточением в ходе и опустошенным сердцем после. Кто-то умер, кто-то ранен, кто-то жив и цел. Рыжая дура, втянувшая компанию в блудняк, тоже вроде бы уцелела, и это главное. Может и прав был…
Мысль не додумалась до логического завершения, потому что Бьярн вдруг понял — не видно барона Дьедонне. А ведь следует поблагодарить боевитого рыцаря за неоценимую помощь. Быть может, управились бы и сами, но без него стоило бы это куда дороже по крови, а также мертвецам. Жаль, если барона уложили, очень жаль. Искупитель повернулся вправо и влево всем корпусом, шея опять разболелась и поворачивать голову казалось невозможным. Увидев Коста, живого и, кажется, невредимого, Бьярн тяжело вздохнул, покачав головой. Мимо бежал к господину студент-слуга, и седой воин его приостановил, вытянув меч наподобие шлагбаума.
— Легче там, — посоветовал Бьярн. — Полезешь сейчас под руку, зашибет.
Дьедонне стоял на коленях у лежавшего Барабана. Конь тяжело дышал, косясь на хозяина кровавым глазом. В шее зверя глубоко засел обломок алебарды, стеганая попона темнела от крови.
Бывает такое, что тут сказать… Даже плохой солдат с подначкой дьявола может нанести хороший удар, просто везение… Бьярн припомнил, сколько четвероногих друзей сопроводил в могилу — настоящую, потому что негоже честной боевой скотинке заканчивать путь земной на шкуродерне и в котлах. Вспомнил и отвернулся, украдкой вытирая единственный глаз. Церковники говорят, у животных нет души, у всех, кроме мяуров, но те и не совсем звери. А значит, нет шансов, что в посмертии хозяин и верный конь встретятся опять. Это горькое прощание навсегда…
— Барабанчик, — прошептал барон, обнимая коня за шею, как ребенка, только большого и черного. — Ну что же ты, дружище…
Кост не рисовался и вообще плевал на свидетелей, он с неподдельным горем отказывался верить, что боевой друг вот-вот покинет этот мир. А Барабан — бессловесное животное вроде бы, самим Господом предназначенное служить человеку — вел себя как наделенный разумом.
— Ну что же так?.. — выдавил с искренней мукой и отчаянием барон. Широкая грудь Барабана еще дважды колыхнулась, затем большой глаз медленно закрылся, оставив лишь тусклую щелочку. Кровь последний раз выплеснулась из раны, сердце коня замерло. Дьедонне скрипнул зубами, оскалившись как настоящий оборотень, оглянулся, безумно вращая глазами, так что казалось — вот-вот бросится на первого попавшегося под руку. Если бы здесь оказался хоть один живой бандит, безутешный рыцарь убил бы его голыми руками. Но таковых не осталось. Осиротевший барон неожиданно и горько заплакал, уронив безвольные руки на стеганую попону. Кровь, своя и чужая, обильно забрызгавшая доспехи Коста, остывала на ночном холоде, источая легкий парок.
Дьедонне рыдал как человек, давно забывший, что такое плач, судорожно и страшно. Слуга-студент тихонько взял плащ, накрыл господина, не как лакей, а скорее по-дружески, как один скорбящий другого.
Елена посмотрела на мальчика, чей взгляд остановился, замерз, а зрачки расширились во всю радужку, словно у человека с черепно-мозговой травмой. Инстинкт властно подсказывал, что сейчас женщине предстоит сделать очередной выбор между плохим и плохим. Судя по всему, защитники победили, но цена заплачена высокая, и теперь нужны знания, опыт лекаря. Долг медика требовал спешить туда, где смерть уже простерла над ранеными черное крыло, готовясь забрать добычу в места, откуда нет возврата. Артиго же не имел внешних повреждений и вроде бы не нуждался в помощи, ему требовался лишь покой и здоровый сон. Однако в остановившемся взгляде мальчика билась, как в тенетах, израненная душа ребенка, узревшего подлинный ад.
Елена выбрала. Она подхватила мальчишку и затащила в ближайший дом, выгнав какую-то запуганную женщину. Внутри было темно и пыльно, сквозь крошечные оконца, затянутые бычьим пузырем, едва проникал свет факелов и гаснущих пожаров. Елена опустилась на колени, обняла мальчика, удивительно худого и легкого даже в толстом ватнике и шлеме. Прижала к себе, чувствуя, как бешено колотится сердце юного императора. Артиго пылал жаром, словно раскочегаренная печь. Мальчик нелепо задергался, стараясь прикрыть руками пах, где расползалось темное пятно. Елена вздрогнула, подумав на секунду, что это незамеченная рана, затем поняла — Артиго от страха намочил штаны. Еще женщина сообразила: мальчик балансирует на краю безумия, раздираемый ужасом, стыдом и осознанием, что он вовсе не эпический герой, встречающий любые невзгоды с улыбкой высокомерного превосходства.
— Все хорошо, — прошептала она, крепко сжимая в объятиях горячее тельце несчастного ребенка. — Все закончилось. Все будет хорошо…
Артиго длинно, протяжно всхлипнул и вцепился в нее, словно паучок или до смерти перепуганная обезьянка. Мальчик начал подвывать, затем хлынул поток слез.
— Мне… было… так… — выдавил он. — Так… так!… Стра-а-ашно-о-о…
Умом Елена понимала, что происходит — ребенок не просто увидел настоящие ужасы войны (этого в жизни мальчика уже хватило), но деятельно, по собственному выбору, принял участие. Встал на пути Смерти, отодвинув страх за спину. Это было смело, это было великолепно… однако душевные потрясения даром никогда не проходят. И теперь броня аристократической выдержки дала трещину. Раскололась воспитываемая буквально с пеленок уверенность в том, что высшая доблесть и достоинство мужчины благородного происхождения — мужество в бою. Кажется, парень, которого гибель причесала по макушке, оказался на краю настоящего безумия.
— Все будет хорошо, — повторила Елена, прижимая к себе Артиго, как родного сынишку. В эти мгновения женщина вспомнила каждую секунду пренебрежения мальчиком, неприятия «барчука» — и как этот же барчук не побежал от скачущей смерти, хотя мог. Кого пытался спасти Артиго? Своего фамильяра, движимый осознанным долгом сюзерена? Друга, с которым шел бок о бок, преследуемый невзгодами гибнущего мира? Или женщину, которая отчасти заменила мальчику родную мать, приняв на себя заботу и ответственность?..
Какая, в сущности, разница… Он остался, натягивая жалкий самострел, бесполезный против бронированного всадника. И от осознания этого стыд вновь накрыл Елену горячей волной.
— Ы-ы-ы-ы!!! — тоненько завыл император и, наконец, разрыдался по-настоящему, как положено ребенку одиннадцати лет, пережившему ад.
Он повторял что-то еще, но уже бессвязно, сквозь плач, кажется «мама».
— Все хорошо, все будут живы, — мягко приговаривала Елена, поглаживая растрепанную голову мальчика. — Никто тебя не обидит. Больше такого не повторится. Никогда-приникогда.
Ей самой больше всего на свете хотелось разрыдаться от понимания, что Елена-Хель едва не погубила ребенка. Из-за нее и так некрепкая психика мальчика получила новый удар, и бог знает, к чему приведет это переживание. Она сделала выбор, но последствия решения пали на других людей. Едкие слезы жгли Елене глаза, но женщина понимала, что сейчас не может позволить себе роскоши заплакать, уйти в самобичевание. Было время для решений, она его использовала, теперь пришел черед исправлять содеянное.
Елена с мягкой настойчивостью отстранила мальчика, посмотрела ему в глаза. Артиго закрутился на месте, будто стараясь развернуться боком, взгляд метался, слезы проложили дорожки на лице, покрытом сажей и грязью. Женщина оглянулась, нашла мятый ковш с водой и без лишних слов опрокинула его на мальчишку, скрыв одно пятно другим, гораздо больше.
