Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книга бесплатный формат TXT, FB2) 📗
Гамилла видела сверху все — как Хель отбросила мальчишку, как сама едва не оказалась под копытами. Видела и то, чего не замечала контуженная спасительница — конный «живодер», удачно спасшийся от Барабана, выбрался из разоренного огорода. Конь обезумел, всадник, судя по всему, тоже. Животное, дико ржа и плюясь хлопьями пены, сделало несколько прыжков дальше по улице, наездник размахивал секирой, биясь, кажется, не с живыми врагами, а с тенями, которых оживлял его страх. Затем он увидел оглушенную Хель, Артиго же, в свою очередь заметил кавалера и понял, что императорского фамильяра сейчас убьют в спину.
Гамилла закричала изо всех сил, но Хель не слышала.
Глава 21
Глава 21
В доме было холодно и пахло кровью.
Они замерли друг против друга, Гаваль чувствовал, как холодеют ноги, а ладони вспотели так, что рукоять скользила, будто намыленная. «Живодер» казался… обычным. Юноша видел сотни таких лиц и образов за свою жизнь — просто дядька средних лет, добротно вооруженный и одетый. Ничего дьявольского, ужасного и зловещего, разве что нос не просто сломан — это у солдат дело обычное — а буквально расплющен в блин, да к тому же и свернут на бок. От этого глаза бандита казались очень маленькими, а отблеск хилого пламени в очаге плясал в зрачках красными точками, словно у крысы.
Бабуля сидела в прежней позе, обхватив тонкими артритными пальцами грелку в виде горшка с широким горлом, внутри светились угли. Что-то свистяще булькало, доносился непонятный шорох и постукивание. За стенами орали на множество голосов одновременно, гремело оружие и ржали кони. Страшно вопил Дьедонне, бабий визг возносился к небу. Гаваль вздохнул, стараясь удержаться на тряпичных ногах и не выронить нож.
Оценив неожиданного гостя в доме, который он уже считал законной добычей, бандит чуть расслабился, хмыкнул с видом торжествующего превосходства. Прочистил горло и звучно харкнул на пол. Гаваль вздрогнул, пошатнулся и чуть не упал.
— Вот рыло скобленое, — опять хмыкнул бандит, распрямляясь. Он, кажется, совсем перестал воспринимать юношу как противника. Взгляд красных глазок светился презрительным небрежением.
— Пошел отсюда, — красноглазый качнул топориком, указывая на дверь. Щит злодей, впрочем, держал наготове, привычно. — Не до тебя. Разве что сам жопу заголишь.
Он гнусно заржал, показывая зубы, прореженные больше чем на треть. Бульканье и стук затихали. Гаваль сглотнул, чувствуя новый, обжигающий приступ униженной неполноценности. Как же так… он спешил, он перебарывал страх, и вновь героя никто не воспринимает серьезно. Обычный убивец даже не снисходит до поединка, считая менестреля… безопасным, как овцу, с которой нет нужды связываться. Гаваль набычился, склонив голову, а ноги сами собой сделали шаг назад. И еще один. Бабуля проводила отступавшего юношу безразличным, как у слепой, взглядом.
Так бывает у людей, которые попадают в непривычные и суровые обстоятельства. Хель назвала бы это, пожалуй, «тоннельным зрением», но Гаваль таких слов не знал. Он с самого начала был целиком поглощен страхолюдностью противника, борьбой со слабостью тела и духа. Поэтому взор юноши видел распростертое у ног бандита тело, но разум не осознавал. Теперь осознал.
Судя по разорванному платью и глубокой ране, налетчик пытался сорвать с рыжей веснушчатой девушки одежду, а столкнувшись с отчаянным сопротивлением, в злости рубанул ее топором у основания шеи. Бульканье и свист доносились из рассеченного горла. Девушка содрогалась в агонии, и деревянные ботинки стучали, скребли по полу.
— Ой, — сказал Гаваль, потому что больше ничего в голову не пришло. Увиденное было слишком страшно и невероятно, такого просто не могло быть, не могло — и все тут. Но случилось, происходило прямо здесь и сейчас.
Как же так… Как же… так… Он ведь спешил, так спешил… как настоящий герой, спаситель, храбрый защитник.
«Вы нас спасете?..»
— Пошел, мелкий! — поторопил его убийца и что-то еще прогудосил, кажется скаламбурил насчет «пока теплая и дышит».
Гаваль молча бросился на него, ухватившись за скользкую, пропитанную соленой влагой рукоять ножа обеими руками. Сделал он это, разумеется, неумело и медленно, убийца встретил менестреля ударом щита и, отступив на шаг для пущего удобства, рубанул юношу по голове.
В комнате было темно, очаг давал немного света, поэтому бандит чуть-чуть не рассчитал, и топорик не расколол Гавалю череп, а резанул наискось по лицу, выбив глаз. Нельзя сказать, что это «больно», юноша никогда в жизни ничего подобного не чувствовал, поэтому сравнивать не с чем. Ощущение было такое, что мир перевернулся, ударив Гаваля полностью, всем содержимым, включая Ойкумену и безбрежный океан, а голову одновременно сунули в кузнецкий горн и бадью со льдом. Нож сам собой выпал из рук, юноша повалился на колени, теплая жидкость полилась на щеку, шею, почти мгновенно пропитала куртку и рубаху.
— Брыдла! — ощерился бандит и вновь занес топор, чтобы уж наверняка.
Гаваль стоял на коленях, и взгляд его упал на лицо умирающей девушки. Глаза рыжеволосой травницы уже стекленели, губы чуть шевелились, роняя кровь и розовую пену. Время потянулось медленно, как смола или густая патока, пока враг замахивался, неудачливый защитник успел подумать о множестве разных вещей. Каким нелепым оказался его порыв, как больно в самом деле быть раненым, сколько упущено возможностей учиться у великих бойцов… и так далее. В том числе — пришло время погибели, а смерть, оказывается, ни черта не героическая и драматическая штука. Это всего лишь грязное, противное и мерзкое действо, по ходу которого живой человек превращается в изломанное, оскверненное тело. И нет в погибели ничего кроме страха, боли, ужаса.
Старушка погрузила узловатые пальцы в горшок, зачерпнула пригоршню раскаленных углей и швырнула их в лицо убийце. Тот завопил, махнул руками, выронив топор, оружие повисло на ременной петле. Бандит запрыгал, смахивая жгучие крошки, Гаваль снова бросился на него, прямо с пола, хрипя от боли, ненависти, а также впервые изведанного чувства — жажды убить, забрать чью-то жизнь. Сцепившиеся бойцы упали, снеся по пути кривую стойку с посудой и двумя кастрюлями из настоящей меди. Гаваль по наитию крепко схватился за гульфик врага и сжал изо всех сил, выкручивая и отрывая. К сожалению у юноши было маловато практического опыта уличных драк, так что вышло не идеально. Гаваль повис на злодее как большой клещ. Противник страшно заорал, скрючился и начал бить музыканта чем и как придется. Врагу сильно мешали щит и болтавшийся на запястье топор, а страх потерять самый ценный атрибут мужественности застил разум, так что несколько мгновений на полу шла беспорядочная потасовка в крови. Противники орали, скрипели зубами, матерились, перекатывались, толкая мертвую девушку. Наконец «живодер» изловчился и ударил Гаваля краем щита в рассеченную глазницу. Юношу парализовало болью, он скорчился, подвывая от муки на грани беспамятства.
Шипя сквозь прореженные зубы, налетчик вскочил, подбрасывая топор за петлю, перехватил оружие за рукоять. Если бы «живодер» ударил сразу, он, скорее всего, успел бы забрать юношу вместе с собой, но убийца не смог удержаться от момента злого торжества, радости от перспектив очередного учительства. И потому опоздал.
Хлопнула дверь, Раньян ступил внутрь, ощутимо хромая и кривясь на один бок. Он вновь потерял много крови, устал, любое движение отзывалось приступом боли в каждом члене, но глаза Чумы горели поистине дьявольским огнем, а с длинной сабли падали черные капли. Раньян мгновенно увидел и оценил все, что требовалось.
В два быстрых шага он пересек едва ли не пол-комнаты, оказавшись рядом с «живодером». Следует отдать бандиту должное, тот среагировал как опытный воин, привычно заслоняясь щитом, но Раньян был сильнее и быстрее, как северный медведь против оленя. Бретер ударил врага плечом прямо в круглый щит, не заботясь о вражьем топоре, очевидно рассудив, что для хорошего удара слишком близко, а от слабого, нехорошего защитят ватник, а также милость Господня. Бандит удержался на ногах, однако зашатался, взмахнув руками, отступил и споткнулся о руку травницы. Со стороны казалось, что мертвая девушка схватила убийцу за ногу, и «живодер» потерял целое мгновение. На этом его жизнь и завершилась. Королевский подарок с легчайшим свистом описал дугу, размазавшись красной полосой в отраженном свете очага. Клинок прошел через руку с топором, вскинутую в судорожной попытке защититься, а затем и шею «живодера», как сквозь невесомый дым, на палец выше кольчужного воротника и ниже полей железного шлема. Бандит умер мгновенно, последний выдох рванулся из легких уже через обрубок шеи, вместе с фонтаном крови, мертвое тело завалилось назад, словно мешок с брюквой.
