Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книга бесплатный формат TXT, FB2) 📗
Раньян окинул комнату острым взглядом, тихонько выдохнул, чувствуя, как пронзительно колет под ребрами.
Отсеченная рука попала в очаг и ватный рукав задымился, воняя жжеными тряпками. При виде мертвой девушки, а также раненого Гаваля, на лице бретера промелькнуло грустное понимание и что-то вроде скупого одобрения. Чума пинком толкнул упавший топор к менестрелю с двумя лишь словами:
— Трофей. Заслужил.
Вскинув голову, как воющая на луну гиена-хобист, бретер вслушался в шум схватки, которая, судя по всему, была далека от завершения. Кто-то, вроде бы искупитель Бьярн, вопил «отжимайте их назад!», проклятия сыпались, как из бездонного короба, но все перекрывал трубный рев барона Дьедонне «Порешу к херам свинячьим!!!»
Раньян махнул клинком, стряхивая кровь, отрывисто приказал, не заботясь особо, слышит ли Гаваль, понимает ли сказанное:
— Ты отвоевался. Лежи и молись. И лицо перевяжи.
Вновь стукнула незапертая дверь, и холодный ветер завыл по-волчьи, неся снежинки в комнату, забрызганную кровью трех человек. Бретер ушел, чтобы сражаться дальше. Гаваль остался, ползая на полу, будто высеченный лопатой червяк. Юноша ослеп от боли, а также крови, залившей единственный глаз. Извиваясь и стеная, он уперся во что-то теплое, задрожал, думая, что настал все же смертный час, но тут худые тонкие руки, похожие на лягушачьи лапки, обхватили музыканта с неженской силой. Бабуля, несмотря на сильные ожоги, крепко прижала к себе юношу, как малого ребенка, тот же вцепился в старушку, будто сын, что ищет прибежища в самом светлом, самом чистом, что есть на свете — материнской любви.
Два человека не знали друг друга, происходя из разных миров, но сейчас обнялись, как родственники, плача в неизбывном горе. Слезы катились по лицу Гаваля, промывая дорожки в кровавой грязи, менестрель оплакивал конец жизни, отчетливо — несмотря на ужасающую боль! — понимая… Понимая, что, скорее всего, переживет эту ночь, однако выйдет из дома, держа в руках мертвое тело девчонки с веснушками. Травницы, которой он обещал чудо, и слово не сдержал. Женщины, которая могла бы стать матерью его дитя, однако искра новой жизни погасла безвозвратно.
Что под холодный свет зимнего солнца выйдет совсем другой человек, и потерянный глаз — самое меньшее из отличий «того» и «этого».
Что цена, уплаченная за преображение, оказалась слишком высока и останется таковой навсегда, до последнего вздоха человека, поддавшегося страху.
Так завершилась земная жизнь не особо удачливого менестреля, и началась жизнь того, кто останется в летописях Поэтом Ненависти… Но это уже другая история.
Артиго нажал на рычаг, подрессоренный обмоткой из жил, стрелка полетела вперед, бессильно ударившись в нагрудник бетьяра. И тот, наконец, обратил внимание на мальчишку с самострелом. Елена прислонилась спиной к дому, проморгалась и осознала угрожающую диспозицию, однако мысль торопилась впереди дрожащих рук и ног. Женщина понимала, что всадник сейчас уложит ее или Артиго, но, казалось, легче пинком сдвинуть континент, чем сделать пару шагов. И все же она попыталась.
Бетьяр, наконец, сумел более-менее укротить беснующегося зверя и решил, что следующим убьет не бабу, а мальчишку. Судя по всему, бандита вели уже не боевой задор и алчность, но безумие схватки, когда все равно, чью кровь проливать и враги все, кто не свой. Четвероногая тень двинулась на маленького стрелка, храпя, скаля пасть под краем наголовника. Артиго поджал губы и, не отступив ни на шаг, взялся за тетиву, пытаясь натянуть самострел вновь. Елена, шипя и хрипло воя сквозь зубы, нечеловеческим усилием поднялась, одновременно вытягивая из сапога граненый кинжал без гарды, память об искусстве оружейников Пайта и групповой дуэли с «Бэ». Женщина уже не успевала, секира, испачканная кровью Мультиварио, поднялась к тусклому кругляшу ночного светила, готовясь упасть на голову мальчика. Но делать что-то было все же лучше чем наоборот. Лекарка, спотыкаясь, шагнула в сторону коня. За спиной, у ворот, где все еще бились насмерть, Дьедонне издал ужасающий вопль, и в голосе барона слышалась неподдельная боль, словно буйный рыцарь получил в живот стали до самого хребта.
Что случилось дальше, Елена поначалу не поняла. Увидела и не поняла, слишком уж стремительно все происходило. В ночном воздухе… что промелькнуло. Полыхнуло неяркой, но странно резкой вспышкой синеватого цвета. Вспышка за тысячную долю вздоха вытянулась в тончайшую нить наподобие лазерного луча. Деревянный столб, оказавшийся на пути призрачной нити, разлетелся взрывом щепок, укоротившись на треть. Кусочек дерева срезал Елене мочку правого уха и застрял под кожей. Бетьяр, только что собиравшийся убить Артиго, мотался в седле, уронив секиру, кажется он потерял сознание или оказался в шоке.
Гамилла, не веря своим глазам, посмотрела на оружие в руках, затем на бетьяра и опять на самострел. Этого просто не могло быть… и все же случилось. В мгновение, когда смерть готова была забрать одного из сподвижников, когда в сердце не осталось сомнений, лишь жажда совершить спасительное действие… произошло чудо. Невероятное, почти забытое, болезненно-прекрасное чувство полноты, силы вернулось. На короткое время, как мимолетный взгляд Господа, но все же… вернулось. И стрела, брошенная из обычного самострела, ударила с тяжестью упавшей наковальни. Самодельный болт размолотил преграду на пути, пронзил навылет плечо, закрытое металлом, почти оторвав руку.
Гамилла переводила взгляд на оружие и цель, открыв рот, не в силах поверить в случившееся. На минуту «госпожа стрел» забыла про бой, угрозу и долг. Одна лишь мысль осталась в голове арбалетчицы: неужели Хель была права? Может ли так быть, что не важно, какое оружие взял в руки «господин стрел» и первична сила посвященного?
Даже если бы пораженный бетьяр имел шанс выйти из шока, Елена времени ему не дала. Она вцепилась левой рукой в край высокого сапога и несколько раз ударила кинжалом куда придется, попадая главным образом по бедру. Только сейчас Елена увидела болтающиеся поверх кирасы цепи, осознала, что лихая судьба в лучших традициях боевиков свела женщину с главарем. Убивать всадника было трудно, и все же лекарка постаралась изо всех сил. Несколько раз она промахнулась, попав в седло и наконец засадила оружие в конский бок. Скорее всего здесь Елену и затоптало бы, но сзади крепко схватили, дернули, оттаскивая. Обезумевший конь с диким ржанием помчался на восток, унося мертвеца — женщина все же достала подвздошную артерию.
— Жива? — резко и громко спросил Раньян, глядя на нее и косясь в то же время на мальчика. Бретер держал саблю в левой руке, судя по виду клинка и хозяина, без дела оба не сидели.
— Д-да… — выдавила Елена.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Больше всего ей хотелось откинуться на крепкую руку мужчины, перевести дух, чувствуя надежную опору. О чем думал Раньян, мог бы сказать лишь он сам. Затем бретер отпустил спутницу, развернулся так, что сын и ворота оказались по левую и правые руки мечника.
— Иди, — сказала Елена. — Я позабочусь о нем.
— Хорошо.
Раньян быстро пошел к затихающей схватке. Видно было, что с удовольствием побежал бы, но просто не мог. Елена подобрала меч и захромала к Артиго. Она тоже спешила, лекарке совсем не нравился взгляд мальчика.
— Вот же зараза… — пробормотал Бьярн, опираясь на меч. Старый воин был уже не тот, что прежде, после интенсивной работы ему требовался отдых.
Кто-то убегал за запад, тем путем, каким пришел. Кто-то пытался отползти. Судя по крикам, один или двое бандитов не сумели вовремя сбежать, заплутали внутри стен, теперь их отлавливали всем обществом, вымещая бездонную ненависть крестьянина к солдату-грабителю.
Мара и Колине убивали спешенного бетьяра. Жена, то есть уже вдова покойного Маргатти громко ругалась, кроя убийцу на чем свет стоит, а брат плакал. Они очень старались, но рыцарь-бандит был хорошо упакован в бригандину, кольчугу и стеганую защиту, он орал, молил о пощаде и пытался отводить удары руками, на которых осталось маловато пальцев. Бегали селянки с ведрами, крича «горим, заливай!». От края до края Чернухи распространялся бабий плач и вой — прорвавшиеся злодеи поубивали немало селян. Дядька вытирал кровь с лица племянника, Арнцен что-то потерянно бормотал с таким видом, будто у юнца рухнули все моральные ориентиры и устои. Обух, Драуг и Пульрх грустно тащили в сторону Писаря. Кадфаля никто никуда не тащил, потому что затоптанный искупитель выглядел как большая и переломанная кукла, только сдвинь — развалится. Над ним уже пытался колдовать горбун, оглядывающийся поминутно, словно кого-то ждал. Какая-то баба нашептала костоправу на ухо, тот вскрикнул, побежал куда-то, переваливаясь с ноги на ногу, забыв о пациенте. Место деревенского лекаря заняла Витора, сосредоточенная и деловитая. Она организовала попавших под руку чернуховских девок на изготовление носилок из жердей и покрывал. Служанка Хель командовала быстро, четко, хоть и негромко:
