Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книга бесплатный формат TXT, FB2) 📗
— Но позвольте! — впервые с начала удивительной сцены у рыцаренка прорезался голос. — Как же ценз⁉ Как же необходимость вести образ жизни, приличествующий благородному состоянию? Кто ему не соответствует, тот… бетьяр! Господа, вы же не хотите сказать, что готовы связаться с… с… — он даже поперхнулся на противном слове. — Рыцарем-разбойником!
И в самом деле, согласилась про себя Елена, хорошо помнившая печальную историю с полунищим фрельсом и дочкой. Там неспособность снарядиться по соответствующему образцу вылилась в трагедию. Но «дварф», похоже, с легкостью плевал на все цензы и правила. Кстати, и шестой кавалер тоже не очень-то походил на блестящего аристократа при доспехе и хотя бы двух конях, так что чья бы корова…
— Сам дурак, — не открывая глаз, буркнул то ли самозваный, то ли настоящий барон. — И мелкобздей. Пощебечи мне тут, пинками прогоню вокруг забора. Свиненок мелкий. Ты военный поход сначала отбарабань хотя бы пажом. И чтоб господин тебе сладкий попец не прошуровал невзначай за отсутствием девок под рукой. Потом хрюкать на меня будешь!
Пехотинцы все, как один потупились, надвинули глубже шлемы и шляпы, скрывая ухмылки со смешками. Лишь тот, у которого был открытый и добрый взгляд, укоризненно качал головой, порицая дурные слова. Юноша побледнел, затем посинел, в конце концов, приобрел некий фиолетово-помидорный оттенок, и Елена даже испугалась — не хватил бы удар молодого защитника. Далее со всей очевидностью должен был последовать вызов или сразу нападение, поскольку таких слов не то, что кавалер, просто мужчина с оружием спустить не мог, тем более принародно. Но в критический момент, когда вот-вот должно было начаться смертоубийство, барон со всхлипом рыгнул, часто заглотал воздух и торопливо защелкал пальцами, привлекая внимание слуги. Тот привычно шагнул вбок, чтобы оказаться с наветренной стороны, и заученно протараторил:
— Все дальнейшее суть лишь признак и явление телесной слабости. И ни в коей мере не является оскорблением или демонстрацией неуважения к присутствующим особам. Независимо от их происхождения и чистоты крови. Почтенный господин Кост Дьедонне заранее приносит извинения и…
— БУЭЭЭЭЭ!!! — протяжно вырвалось из глотки барона, и благородный Дьедонне начал блевать прямо с коня.
Половина свидетелей уже открыто смеялась, скорее непристойно ржала. Вторая обалдевала. Рыцаренок, по-прежнему иссиня-бордовый, растерянно двигал челюстью, не понимая, что следует делать человеку чести в столь неоднозначной ситуации, позволительно ли начать убивать оскорбителя, неспособного ответить должным образом. Елена с удовольствием присоединилась бы к веселью, но в голове крутилась мысль: в «Самураях» такого паноптикума и цирка на конной тяге и близко не было. Интересно, это Армии сказочно не повезло? Или так и вершатся значимые дела — смех сквозь слезы, дурость на глупости?
— Ладно, — решила она. — Почтенного господина за ворота не пустим. Отлежится в сарае, утром покажем девчонке. Если не признает как злодея, будет, о чем поговорить.
Слуга кивнул, соглашаясь, судя по чуть менее грустному виду, он и на то не рассчитывал.
— Но моя честь! — петухом возопил рыцаренок. — Оскорбление!
— А вы… — женщина посмотрела на пешую колонну и юного кавалера. — Сочтетесь после. Если пожелаете. Как известно, за пьяный язык сам черт дергает…
Опустошивший не бесконечную, но крайне объемную утробу Дьедонне, наконец, свалился с Барабана, ворча под нос «что-то я притомился». Конь, будто разумный и наученный горьким опытом, даже немного присел, чтобы облегчить хозяину встречу с землей. Слуга тяжело вздохнул и отправился помогать работодателю, который прямо в подсохшей грязи сонно бормотал что-то про постель и попону боевого коня.
— … а Господь учит милосердию к павшим, — закончила мысль Елена, стараясь дышать ртом. — Давайте, что ли, представимся тогда, как следует. Я Хелинда с-с… фамилию пока опустим. Покажите письмо и добро пожаловать.
* * *
Барон поет песню Дениса Кутейникова о ландскнехтах, но в моей серьезной обработке. Изначально речь о ландскнехтах, я переделал их во всадников.
Все описанные воители списаны с персонажей «Павии». Их образы будут явлены в свое время:-))
Глава 15
Глава 15
гаспжа гврть имя нада писть крупной буквы
Хль Витора Арто
мы сумраи гаспжа Хль так назвл мы нас
сумраи храбые но я не сумраи я не храбаа не вон
не вон вон воен воин
гаспжа говрть не воин тоже хрош полезна
ружие убиват ум тоже убиваь Хль говорть
Я буду умныть
мня бижали бжа абиж мня мен меня
били больн больна больноо меня обижали нльзя боше
я буду сумраи не ружие я буду сумраи как ум
Я Витора Я буду учись кто абиж мня Я стану умном бить
на смерт
Опись АА105062, текст 5
* * *
Гаваль уже изрядно устал от стука дерева, лязга металла и прочих звуков, которые больше сгодились бы военному лагерю. Однако приходилось сидеть и работать, поскольку военные заботы требовали записей. Сколько бойцов, чем вооружены, кто где стоит и за что ответственен. Менестрель, волею Хель и Артиго произведенный в комиссары-картографы, честно старался запомнить новоприбывшее воинство, делая краткие заметки на клочке пергамента, который был затерт настолько, что ни к чему приличному непригоден. В самый раз отмечать солдатскую сволочь, «быдлопадлоскотопихоту», ежели по Бьярну.
Арнцен Бертраб. Глуповат, вернее слишком уж юн и малоопытен. Не рыцарь и даже не оруженосец, фактически просто мальчишка на лошади. Но вроде бы первый и признанный сын пятого барона, не бастард какой-нибудь.
«Дядька» — спутник юного кавалера, не слуга, не холоп, но именно «боевой друг». Судя по кое-каким обмолвкам, действительно родной дядя Арнцена, только, в отличие от отца, незаконнорожденный, от безвестной крестьянской девушки. Дело в общем житейское — два единокровных брата, одному достается все, а другого не гонят со двора и на праздники дозволяют сесть у краешка господского стола, на том привилегии заканчиваются. Тем удивительнее, что «Дядька» племянника, судя по всему, искренне любил и опекал. Хотя может и притворяется… Кто их разберет, этих провинциальных дворянчиков с их убогими двориками.
Следом шли два брата — Колине и Маргатти. Колине был похож на сову и праведника одновременно, а Маргатти высокий, едва ли не с Бьярна длиной. Оба наемники, которые по неким причинам решили, что глухие задворки для них куда лучше городов и резиденций состоятельных землевладельцев. Это подразумевало наличие тяжких грехов и, скорее всего, приговора с отчетливой перспективой виселицы. Но — единственные настоящие бойцы в подкреплении, присланном бароном для защиты арендаторов.
Драуг — бородатый человек с оправой от очков. Где и как он их обрел, оставалось загадкой, зачем безделушка требовалась неграмотному солдату — Бог знает. Больше об этом человеке Гавалю сказать было нечего, пока, во всяком случае.
Пульрх — странный мужичок с невероятно чистыми, яркими глазами, а также удивительно добрым нравом. Судя по тому, что видел менестрель, светлоокого бойца его спутники по-настоящему любили, считая кем-то вроде талисмана, огоньком добра в беспросветной жизни солдата. Его благодушие и наивность служили мишенью для острот, но беззлобных. Как шутили над самим Гавалем соратники по Армии… У Пульрха имелась еще одна занимательная вещица — его собственный портрет «в три четверти», настоящий рисунок писчим углем на хорошей плотной бумаге. Кто и зачем рисовал обычного крестьянина — оставалось загадкой, сам изображенный категорически отмалчивался. Но Гаваль, как человек городской и приближенный к искусству, видел, что здесь была приложена мастерская рука, неизвестный живописец хотел изобразить именно Пульрха. Тот рисунок берег, постоянно хранил на груди в конверте из тонкой, хорошо выделанной кожи.
