Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Кныш в ответ только прорычал, что раз они ничего про смертных и их чувства не знают, то лучше бы больше его слушали – а на следующее же утро после этих дебатов отправился к вождю Шоху и заявил, что будет отправлять обряд так, как это делал Анх. Молодой вождь был несколько удивлен, и, как показалось Внемлющему, в чем-то разочарован – но спорить не стал. Обряд закончился еще до того, как Лучезарная достигла зенита; Внемлющий после него выдержал еще одну жестокую мысленную схватку с духами, итогом которой стали их слова о том, что, убегая от родителя, он прямиком к нему и вернулся, но в целом жизнь его и всего Рода очень скоро вошла в привычную колею.
За круговорот отношения с духами восстановились – во всяком случае, до определенной степени. Они по-прежнему являлись на его зов и давали советы. Запретный лес тоже принимал его – Внемлющий это чувствовал, но почему-то чем дальше, тем меньше испытывал желания пересекать Белую границу. Сначала это тоже настораживало его, казалось недобрым знаком; затем, однако, он решил, что просто мужает, вливается в жизнь Рода, находит среди соплеменников свое место и призвание, а стало быть, и сбегать По-Ту-Сторону больше нет надобности. Его невидимые собеседники поначалу звали его «полетать», но, все чаще получая отказы, в конце концов, казалось, смирились и больше эту тему не затрагивали, лишь изредка разражаясь грозными, но совершенно неясными предсказаниями о том, что подобное его поведение последствия может иметь очень плачевные.
Следующим Теплым Безвременьем, при приближении очередного Восхода Холмов они, однако, снова взялись за свое, напомнив Внемлющему о так и не исполненном им обряде. Кныш на сей раз даже склонялся было к тому, чтобы их послушать: в конце концов, отрицать то, что в предложенном ими обряде была мощь и своеобразная, мистическая красота – означало отрицать очевидное. И все же что-то удержало его от того, чтобы дать согласие. Впоследствии он и сам не мог сообразить, что именно. Просто эта мощь и красота словно не нашли достаточного отклика в его душе, не тронули, не задели за живое. А вот мысль о том, что весь восход он будет так или иначе думать о родителе – задела, да так, что, по ощущениям, оставила на сердце кровоточащую рану. Боль пересилила, и он снова отправлял обряд так же, как это делал Анх. На фоне всего нового, что успели привнести духи, осыпание травой смотрелось смешно и жалко – Кныш понимал это, – так же, как и весь Род. Обряд, однако же, закончился, и хотя духи на сей раз донимали его дольше, чем предыдущим круговоротом, но и в этот раз смирились.
Следующим круговоротом он все же уступил: слишком хорошо знал, что, сопротивляясь, поступает неправильно – даже если причины этого более чем весомы и понятны. Именно знал, а не чувствовал: со временем в душе его поселялась какая-то тишина и апатия, и даже то, что раньше заставило бы его переживать всем сердцем, теперь отклика в нем не находило. Впрочем, на этом фоне и воспоминания о родителе не ранили так сильно, и Кныш пришел к выводу, что отсутствие излишней ранимости ему более чем на пользу.
Целый восход в молчании, наедине с собственными воспоминаниями и мыслями, дался, несмотря на окутавшее его спокойствие, тяжело – и это при том, что он решил для себя, в противовес советам духов, ни о чем не думать и ничего не вспоминать. На практике вышло, собственно, с точностью до наоборот – чем больше он этому противился, тем больше мыслей и непрошенных образов подкидывала не в меру услужливая память. В результате несколько восходов Внемлющий оставался в совершенно разбитом состоянии, и даже мысль о том, что на сей раз он сделал все правильно, ничуть не спасала.
С духами, правда, стало попроще: добившись своего, они, казалось, стали охотнее приходить к нему и свободнее разговаривать. Однако подспудное убеждение Кныша в том, что стоит довериться им чуть больше, чем обычно – и тут же нарвешься на боль, только укрепилось.
И вот прошел еще круговорот, и проблема с Восходом Холмов снова обрела актуальность.
– И что делать-то будем?..
Вопрос, произнесенный еле слышным шепотом, адресовался Внемлющим скорее себе самому и духам, чьи рассерженные голоса звучали в его голове с тех самых пор, как вождь Шох встретил его в Ближнем лесу и заговорил об обряде. Отреагировала же на него, однако, Айрат, серой тенью бесшумно скользнувшая в его хижину и бесцеремонно устроившаяся рядом на лежанке: приподняла голову, внимательно всмотрелась в глаза, – а затем начала активно облизывать его лицо. Кныш помимо воли тихо рассмеялся, стараясь увернуться от щекочущего шершавого языка.
– У тебя на все один ответ, – фыркнул он, отпихивая остроухую голову. – «Ты мне хорош». Только это и умеешь показать... Хотя, может, больше-то и правда ничего не нужно...
Он надолго задумался, глядя остановившимися глазами в непроглядный мрак хижины: зажигать светильник не хотелось. Голоса духов звучали теперь тише и мягче, словно они не были больше настроены на словесную баталию. Словно хотели донести до него нечто очень важное.
...Тех, кто ушел, нужно помнить, брат...
...Тех, кто был тебе хорош...
...Но еще больше тех, кто хорош ни тебе, ни с тобой не был...
...Потому что они возвращаются...
...И все повторяется вновь...
...Память как омут, брат...
...В ней можно утонуть...
...Особенно, когда не желаешь видеть, куда плывешь...
Он слушал, на сей раз не пытаясь остановить своих незримых собеседников. Айрат заскулила, возможно, почувствовав напряжение лежащего рядом с ней Рослого, и положила голову ему на плечо, уткнувшись носом в волосы.
...Прошлое тем ближе к тебе, чем упорнее ты пытаешься оттолкнуть его, брат...
...Это как волна – не сопротивляйся – и она пройдет...
...Но если будешь сопротивляться – она сметет тебя...
...Сметет, брат...
...Ты пока не Горы, чтобы противостоять волнам прошлого...
– Не Горы?
Вопрос, заданный вслух, пусть и очень тихо, словно всколыхнул темноту, вспугнул голоса, начавшие быстро отдаляться.
...Подумай об этом брат...
...Подумай и не дай сбить тебя с пути...
Родичь резко дернула ушами, словно последние реплики духов смогла уловить и она.
– Правы они, наверно... – наконец проговорил Внемлющий. – То, что про прошлое говорили, мне не слишком ясно, но... Больше я травой точно никого посыпать не буду. А память... Прошлым круговоротом пережил же как-то. Значит, и этим переживу. Да, родичь? – он потрепал Айрат по острым ушам. Та глубоко, довольно вздохнула.
– Поговорить бы с кем, – с тоской в голосе продолжил Кныш. – По-настоящему. Чтобы сразу все если не на место встало, так хоть ясней сделалось... Да только не с кем. По-настоящему я только с Туром говорить мог... – он замолчал. Родичь беспокойно шевельнулась, словно разделяя с ним печаль и боль, охватившую его при этих словах.
– Помнишь еще его? Или забыла уже, по молодости-то?..
Айрат приподняла голову, и желтые глаза, оказавшиеся прямо перед лицом Внемлющего, приобрели явно возмущенное выражение, заставившее его тихо усмехнуться и потрепать ее за ухом.
– Вот и я помню. Помню и жду. Каждую ночь и каждый восход. Как когда-то Величайшего. Как думаешь, он найдет то, что ищет?
Родичь фыркнула. – Угу, я тоже думаю, что найдет, – кивнул Кныш. – И себя тоже найдет. И тогда вернется, непременно вернется. Верно ведь?
На сей раз Айрат отреагировала более активно: поднялась на лапы и, невзирая на протестующие вскрики, начала толкать Внемлющего носом, явно чего-то от него добиваясь. Тот, впрочем, знал, чего именно.
– Что, увидела, о ком я тебе толкую, да?.. Погоди.
Он сел на лежанке, ощупью отыскал рядом с ней светильник и кресало, высек искру и зажег огонек, а затем еще один.
– Это ищешь?
Из-под шкур был извлечен тяжелый охотничий нож, с которым когда-то не расставался Тур.
– На, смотри.
Родичь обнюхала оружие, затем быстро лизнула рукоять и заскулила.
– Ладно, не плачь уже... – Кныш обнял ее за шею, притягивая к себе массивную голову. – Сама ж говоришь, что вернется... Хорошо Ёль сделал, что принес нам его, да?..
