Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Комментарий к Глава 28. Камин-аут латентного экстрасенса и возвращение в Рим Немезида — богиня возмездия.
Вьюха — жарг. форма слова view, обозначает внешний вид приложения.
====== Глава 29. Долгожданное воссоединение и успешное предотвращение ======
Надо сказать, любезно организованная Доменикой водная процедура оказалась весьма кстати: я замёрз в дороге, как пруд в Летнем саду ноябрьским утром. Раздевшись и погрузив своё тело в жидкость, я подумал, что наконец-то могу расслабиться и не думать обо всех этих необъяснимых явлениях.
В какой-то момент мне стало так хорошо, что я, кажется, уснул или впал в транс, но перед глазами всё сначала поплыло, а затем я увидел возле ушата силуэт незнакомого парня с чёрными вьющимися волосами. Кто это, и что он здесь забыл? На Коляна-архитектора похож, только не он. Взглянул на белую поверхность воды и увидел там кровавые разводы. Внезапно в сознании всплыл фрагмент из фильма о Фаринелли и сцена, вызвавшая у меня ужас в далёком детстве (да, я часто подсматривал в замочную скважину, когда родители смотрели «взрослое» кино). На меня накатила паника, но я не мог даже пошевелиться. Из жуткого оцепенения меня вырвало… ведро ледяной воды на голову.
— Алессандро! Очнись! — услышал я пронзительное контральто тёплого тембра. Доменика.
Она стояла прямо передо мной, с ковшом в руке, обеспокоенно взирая на окончательно свихнувшегося сопраниста.
— Что это было? — в полном непонимании спросил я, опустившись по самый подбородок в воду с молоком.
Странно, но разводов я больше не увидел. Видимо, очередной глюк посетил.
— Я почуяла неладное и пришла сюда, не дождавшись, пока позовёшь. Ты потерял сознание, Алессандро. Ещё секунда — и тебя бы не было.
— Не беспокойся, я ещё лет двадцать точно протяну, — вот я вообще не знаю, зачем я это сказал.
— Ты приехал какой-то странный. Что случилось?
— Ничего особенного. Просто кино кое-какое примерещилось, — я вновь безуспешно попытался объяснить происшедшее логически. — Помнишь ведь, что такое «кино»?
— Да, меня родители иногда туда водили. Это как театр, только артисты находятся за стеклом, — объяснила свою версию Доменика, чем вызвала у меня лишь умильную улыбку.
Надо будет при удобном случае рассказать ей основные принципы работы кинематографа и телевидения.
— Значит, примерно представляешь. Но это неважно. Думаю, мне пора вылезать отсюда, перепад температур вполне мог вызвать проблемы с сосудами. Ты не могла бы… подождать меня в коридоре?
— Нет. Не могу оставить тебя одного. Вдруг тебе опять станет плохо и ты упадёшь?
— Ладно. Дай мне полотенце и отвернись, пожалуйста.
— Будто я тебя не видела, — обиженно прошептала Доменика, но сделала то, что я просил.
Выбравшись из ванны и обернув вокруг талии полотенце, представлявшее собой просто кусок полотняной ткани, я подошёл к Доменике сзади и крепко обнял её за плечи.
— Прости, что заставил тебя волноваться, — шепнул я ей на ушко.
— Алессандро, я всегда буду волноваться за тебя, — Доменика повернулась ко мне лицом, и я не удержался, чтобы поцеловать её.
— Твои губы, — с придыханием прошептал я, — будто сладкое вишнёвое вино, опьяняющее с первого же глотка.
Я знал, с чем сравниваю. Старшая сестра как-то раз привозила такое вино из Финляндии. Оно было очень сладким, но одновременно крепким и одурманивающим, с горьковатым миндальным оттенком: после первого же бокала я почувствовал себя в Эллизиуме и весь оставшийся вечер изводил родственников своим невообразимым пением.
— Не своди меня с ума, Алессандро, — тихо сказала Доменика, вроде бы робко отвечая, а вроде бы сопротивляясь моим поцелуям. — Сейчас не время и не место.
В какой-то момент я почувствовал, как моё жалкое детское достоинство соприкоснулось с мягкой и тёплой ровной поверхностью. Преодолев едва наползающее желание, мы молча отстранились друг от друга, понимая, чем могут закончиться эти невинные прикосновения.
— Одевайся и приходи ко мне в комнату, — Доменика вручила мне аккуратно сложенную чистую одежду — белую шёлковую рубашку и такие же панталоны с кружевной оборкой. Вспомнил беднягу Буратино в «плену» у Мальвины, но вслух ничего не сказал: я не капризная барышня, что дали, то и надевай.
— Да, забыла тебе сказать, — уже на пороге комнаты вспомнила Доменика. — Дедушка Беппо будет спать в твоей комнате на диване, пока мы не приведём в порядок заброшенное помещение на первом этаже.
— Ничего, потерплю. Думаю, старик по ночам ведёт себя лучше, чем Каффарелли. Меня больше беспокоят кони твоего якобы дядюшки. Вы их на улице оставили?
— Нет, как можно! Я дала Беппо ключи от заброшенной конюшни…
— Это небольшой сарайчик рядом с туалетом?
— Именно. У деда, Доменико, был когда-то конь. Но потом он помер, а дед состарился и не стал покупать нового.
— Ясно, значит всё в порядке.
После ванны я отправился в спальню Доменики, дабы, не смущая аскета Чамбеллини и его слугу, разделить вместе скромную вечернюю трапезу, состоявшую из хлеба, вяленых помидоров и разбавленного тёплого вина.
— Ах, Алессандро, какой же ты милый в этих кружевах, — не сдержав приступа нежности, воскликнула моя сентиментальная итальянка. — Come un cherubino!
— Ну да, конечно, — попытался отшутиться я. — Паж Керубино, который охмурил графиню и затем сложил голову на войне*.
— Вот что за дураки мальчишки! — возмутилась синьорина Кассини. — Только бы про войну да про соблазнение невинных девушек!
Как же ты прекрасна, даже в гневе! Просто Минерва — воинственная богиня справедливости и мудрости. Не сдержав порыва радости, что наконец-то вижу её, а нас никто не видит, я просто подхватил её на руки и закружил по комнате.
— Алессандро, хватит! — смеясь, прикрикнула на меня синьорина Кассини. — Поставь на место.
Я очень осторожно положил её на кровать, а сам сел рядом. Как же я соскучился по её лучезарной улыбке!
— Сейчас вино совсем остынет, — этой фразой Доменика вернула меня с небес на землю, напомнив о низменных потребностях. — Второй раз греть не буду.
Пока я бредил в ванной, любимая уже успела накрыть импровизированный столик на двух табуретках и разлить вино из ковша по стаканам. На этот раз я смог получше рассмотреть «нору поющего лисёнка»: в отличие от наших с Эдуардо комнат, здесь царил относительный порядок. Ни следа пыли, никаких яблочных огрызков и чулок под кроватью, единственное, что привносило нотку творческого хаоса — разбросанные по всей комнате ноты. На письменном столе стоял изящный спинеттино, окружённый стопками тех же, как я понял, нотных рукописей. Похоже, моя Доменика всерьёз занялась композицией. Также я обратил внимание, что стены выкрашены в светло-зелёный и расписаны вручную причудливым геометрическим орнаментом, который, однако, кое-где казался неровным.
— Твоя работа? — поинтересовался я, указывая на настенную роспись.
— Да, Алессандро, — поднимаясь с кровати, ответила Доменика. — Когда я попала в восемнадцатый век, я всеми силами стремилась вернуть тот облик своей комнаты, к которому привыкла. Поэтому я, не без разрешения маэстро Кассини, собственноручно воссоздала рисунок, который был в этой спальне в моём времени.
— В этой спальне? — переспросил я. — Ты хочешь сказать?.. — при этих словах у меня возникло какое-то странное дежа вю.
— Этот дом принадлежит семье Кассини с конца позапрошлого века и до нашего с тобой времени. Я родилась и выросла здесь, — объяснила Доменика, зажигая свечи в необычных «двухэтажных» подсвечниках, в которых внизу располагалась свеча, а наверху — металлическая чашечка с каким-то приторным ароматическим маслом, то ли лимона, то ли грейпфрута.
Жестом приглашая меня сесть за столик, Доменика изящно опустилась на соседнее кресло, поправляя на себе плед.
— Тебе нравятся ароматические свечки? — с улыбкой спросил я, умилившись романтичности её натуры.
