Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Ананас торжественно разрезали на множество маленьких кусочков, как я потом смеялся — «стремясь к бесконечно малой величине», и по одному кусочку раздали всем присутствующим за столом. Признаюсь, я ещё год назад не мог предположить, что с таким невыразимым удовольствием буду смаковать «волшебный фрукт», который за несколько лет вегетарианства и целый месяц сыроедения — на большее меня уже не хватило — страшно надоел и вызывал тоску и депрессию. А сейчас я как наркоман наслаждался кисловато-сладкой и ароматной мякотью этого фрукта. Только сейчас я понял, как часто мы недооцениваем окружающие нас, кажущиеся привычными вещи.
Помимо меня это заморское лакомство оценила по достоинству только Ефросинья Ивановна, остальным нашим родственникам ананас показался кислющим, а Евдокия Матвеевна и вовсе отдала мне свою порцию, поскольку давно наелась подобной экзотики у себя дома и теперь видеть её не может. Зато, на глазах у изумлённого меня, она, как ни в чём не бывало, намазала кусок сладкого пряника чёрной икрой и с наслаждением отправила эту жуть себе в рот. В любое другое время я мог бы списать это на протест и эпатажность, но, зная о довольно странных предпочтениях женщин во время ожидания ребёнка, я просто закрыл на это глаза. А сам вспомнил, как сестра Оля, приехав к нам с очередным «снусмумриком» под сердцем, жаловалась маме на невыносимое желание съесть сигарету.
После праздничного застолья состоялся традиционный рождественский спектакль, который каждый год показывали княжеские дети. В глубине бальной залы установили кукольный вертеп, украшенный ветками ели, вокруг которого и происходило действо: восхождение Звезды, а затем — явление ангелов и волхвов с дарами. В этот раз в роли ангельского хора выступили мы с Марио и Стефано, исполнив старинные русские и итальянские рождественские песни — а-капелла и в сопровождении струнного ансамбля. Волхвов же играли Гаврила, Павел Иванович и Александр Данилович, который с приклеенной бородой напоминал, скорее, гнома — из-за пока ещё детской внешности и невысокого роста. Даниил Петрович, в чёрной мантии со сверкающими звёздами, изображал Ночь, в кульминации представления вновь подняв под потолок Настеньку — маленького ангелочка со Звездой в руках. В целом, выглядело всё это очень красиво и захватывающе, и Доменика высоко оценила режиссёрскую работу Петра Ивановича, который ещё несколько лет назад создал этот спектакль, сочетающий в себе древние русские традиции и современные барочные новшества, позаимствованные в европейских странах.
Через несколько дней после Рождества, незадолго до Нового года и оперной премьеры, произошло событие, сыгравшее роль в дальнейших отношениях одной из семейных пар, проживающих во дворце. Как-то раз, ранним морозным утром, дворцовые коридоры огласил пронзительный детский плач, который услышала Доменика и, разбудив меня, предложила пойти посмотреть, что происходит. Когда я подошёл к прихожей, то увидел, что в ней собралась прислуга. Протиснувшись сквозь толпу, я увидел на крыльце корзину, в которой лежал закутанный в шерстяные одеяла младенец. Тёмные волосы, тёмно-стальные глаза и сердито сдвинутые бровки домиком вызвали ощущение дежа-вю: ребёнок так напомнил мне новорождённую сестру Таню, когда мы с папой и Олей поехали встречать их с мамой из роддома. Помню, как мы ехали домой на такси, а Таня вопила, как сирена.
— Что здесь происходит?! — послышался громовой голос Петра Ивановича, который тоже вскоре пожаловал, а вслед за ним прибежали перепуганные Данила и Гаврила.
— Аист прилетел, ваша светлость! — как всегда неудачно пошутил я.
— Чьё дитя? Признавайтесь, олухи! — прикрикнул Пётр Иванович на сыновей, больно схватив их за уши.
— Ай! Не знаем, ничего не знаем! Может, ваше, батюшка? — виновато оправдывался Гаврила.
— Сейчас как розгами отхожу за слова дерзкие! Того быть не может, коль скоро я отсутствовал всю весну и лето.
— В мае… было дело, — краснея, ответил Гаврила. — Именины чьи-то справляли… в бане. Собрались я, Данила, Андрей Сурьмин, ещё кто-то, уже не помню. Девок позвали, а дальше — как в тумане.
Да уж, хорошо погуляли! Напились и устроили групповую свалку в бане, Павел Иванович долго с ужасом вспоминал, как он открыл дверь в парилку, а оттуда дружно вывалились в хлам пьяные племяннички и их гости. Что ж, результат не заставил себя ждать.
В общем, исходя из имевшейся на тот момент информации, отцовство установить было невозможно, а ответственность за «мало ли, не нашего» ребёнка брать никто не хотел. Честно, я уже сам был готов, с согласия Доменики, усыновить его, но боялся, что в случае нашего возвращения в будущее, ребёнок останется один. Поэтому я просто молча созерцал происходящее. Неизвестно сколько времени мои достопочтенные предки ругались и пререкались в прихожей, но в какой-то момент на крики прибежала Ефросинья Ивановна, в халате поверх рубашки и ночном чепце. Увидев корзинку с ребёнком, она всплеснула руками:
— Как вам не стыдно! Пока бранитесь, дитятко от холода околеет!
Тут все просто опешили, а Ефросинья, воспользовавшись моментом, вытащила ребёнка из корзины и, бережно прижав к груди, унесла к себе в комнату — показать «киндер-сюрприз» своему благоверному, Марку Николаичу. Тот, к слову, уже выполз из комнаты — в одной рубашке до колена и с кошкой на руках, с недоумением уставившись на супругу с ребёнком.
— Радость-то какая! — воскликнула Ефросинья по-итальянски, показывая «подарок» мужу. — Господь послал нам с тобой дитя!
Через час новоявленный «папаша» ворвался к нам с Доменикой в комнату, прервав наше музыкальное занятие, и восторженно делился впечатлениями о том, как «юная синьорина изволила описаться», хвастаясь мокрым пятном на камзоле.
— Как вы назовёте девочку? — поинтересовался я у Дури.
— О, мы выбрали ей прекрасное имя — Natale, в честь Рождества, — с лучезарной улыбкой ответил Марио.
Так, в первой половине января в нашей большой и дружной семье появилась Наталья Марковна Дурова-Фосфорина, приёмная дочь Ефросиньи Ивановны и Марка Николаевича.
====== Глава 75. Премьера в домашнем театре и новые интриги ======
Первого или, по новому стилю, четырнадцатого января должна была состояться долгожданная премьера оперы «Aurora, addormentata nel bosco», поставленная по мотивам сказки Шарля Перро, на музыку маэстро Кассини, на либретто и стихи князей Фосфориных. Спектакль был приурочен к празднованию Нового года и крестин Наташи Дуровой-Фосфориной. Само действо состоялось на сцене усадебного домашнего театра — небольшого квадратного здания с бежево-розоватыми стенами, не примыкающего к главному корпусу и находившегося в глубине парка. Спектакль был давно уже отрепетирован, костюмы сшиты лучшими портными в усадьбе, декорации и машины спроектированы местными ведущими инженерами — мной и Стефано Альджебри, который, надо сказать, не уступал своему брату в области технической механики. Казалось, всё было идеально, если бы не тот ужасный случай.
В один прекрасный день перед премьерой, когда я, устав от репетиций, уединился с Данилой и Гаврилой в предбаннике за стопкой водки, к нам явилась раздосадованная Доменика и, не обращая внимания на остальных, бросилась мне на грудь и заплакала. Князья в ужасе уставились на нас, а я жестом попросил их покинуть помещение — поймут, раз тут такое дело! Но они не поняли и остались наблюдать за семейной драмой.
— В чём дело, любимая? Кто тебя обидел? — обеспокоенно спросил я по-итальянски, продолжая гладить Доменику по спине.
— Алессандро, это ужасно! Я пришла к себе в комнату после урока и… Сандро, Сащья! Струны на моей скрипке вырваны! Вырваны варварски!
— Что?! — вот тут я уже обалдел от ужаса. — Кто это сделал?
— Я не знаю, — всхлипывая, отвечала Доменика. — Кто поднял руку на мою любимую скрипку, на живую душу деревянного инструмента!
— Не расстраивайся. Скрипку мы починим, негодяев накажем. Любимая, не расстраивайся. Сейчас не время для этого, надо готовиться к нашему триумфу.
