Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Близился выход трёх фей. Я с невероятным волнением ждал этого номера, очень переживал за любимую супругу и искренне желал ей удачи, наплевав на свой внешний вид и думая теперь только о ней. О, моя муза, моя любовь, ты непременно должна сразить всех присутствующих наповал своим талантом оперной певицы. Надо сказать, моё волнение было оправданным: Доменика в тот день была не в голосе в связи с приближающимся «неприятным периодом». Но, как всегда, проявив свои наилучшие качества, любимая справилась с задачей на все сто процентов и сорвала овации в свой адрес.
После торжественной каватины Флоры, в темпе Andante, следовала каватина Фауны в темпе Allegro. У юной княжны было очень приятное, подвижное меццо-сопрано, и это в неполные семнадцать лет! Словом, я был невероятно восхищён талантом одной из своих дальних родственников и испытывал гордость за музыкальные способности Фосфориных.
После Фауны якобы планировался выход Серены, но не тут-то было! Слышится барабанная дробь, свечи на сцене гаснут, и в зелёном облаке пыли на сцену выезжает… разрешите представиться, его светлость, князь Александр Фосфорин, в платье злой феи Малефисенты, в колеснице, запряжённой крысами в исполнении князей Даниила и Гавриила Петровичей. Увидев своего якобы младшего внука в жутком гриме и женском платье, Ирина Фёдоровна, поджав тонкие губки, демонстративно покинула помещение, позвав за собой и вредную старуху-графиню. Но вот остальные от смеха чуть не лопнули, шквал аплодисментов не давал сосредоточиться. Но самый кошмар был, когда братья с силой рванули поводья, и Малефисента вывалилась из кареты. Но нет, ничего. Я доиграю этот маразм до конца!
Выбравшись из кареты ползком, запутавшись в юбках и скрипя зубами от злости, я всё же нашёл в себе силы подняться и исполнить свою супер-сложную арию. Оркестр заиграл зловещую симфонию, и я, применив всю злость, на которую меня сподвиг этот злосчастный образ, спел от начала и до конца свою партию, а затем исполнив невообразимый танец, чуть не сдохнув в конце от перенапряжения.
Что было дальше — я уже не знал, так как до середины второго действия просто валялся за кулисами без сознания. Я не мог понять, с чем это было связано — с дурной энергетикой Малефисенты или же с чем-то другим, но факт один: мне было необъяснимо плохо. Впрочем, я вскоре про это состояние забыл, когда за мной явилась Доменика — не только актриса, но и главный режиссёр этой постановки и нежно уговорила меня выйти на сцену. Я вышел. Во втором и в третьем действии. А после — просто потерял сознание в гримёрке.
Очнулся только тогда, когда меня своими нежными прикосновениями и поцелуями разбудила Доменика, чтобы позвать на поклон. Я не посмел отказать супруге и вышел — с нею за руку, бросая страстные взгляды на неё и вызывая тем самым неоднозначную реакцию у зрителей, которые видели лишь двух фей — добрую и злую, которые, по всей видимости, неравнодушны друг к другу.
Закончились Святки, и наступил Крещенский сочельник, день, когда благочестивые христиане воздерживаются от пищи, а не очень благочестивые, особенно женская их половина, собираются компанией в светлице и гадают — в основном, на удачное замужество. И если в моё время эта древняя русская традиция немного угасла, то вот в восемнадцатом веке, особенно среди крестьянских девушек, цвела пышным цветом. Степанида, ещё во время репетиций к «Спящей Красавице», рассказала нам с Доменикой одну историю, в подлинности которой я сомневаюсь, но очень уж ярко и подробно она описывала. Как выяснилось, год назад она с подругами гадала, как это было принято, на жениха. Являясь достаточно впечатлительной девушкой, Степанида так прониклась проводимым ими обрядом, что всю ночь не могла уснуть. Только под утро ей приснилось следующее:
— Открываю во сне глаза и вижу: стоит предо мною ангел небесный, в белых одеяниях, но без крыльев. Он долго-долго смотрел на меня, а потом запел — высоким, чистым голосом, словно отрок поёт, но не мужчина. И от голоса этого сердце трепетало, а по телу разлилась сладкая истома. А спустя год я увидела моего ангела вживую и услышала его сладкий голос.
После таких рассказов я было уже собрался сегодня ночью идти с девушками гадать — но в моём случае на машину времени. Но Доменика сочла это занятие недостойным христианина и отговорила меня:
— Наша судьба — в руках Господа. Когда сочтёт нужным, тогда в будущее и вернёмся. Не знаю, почему, но я чувствую, что нас здесь что-то держит и не даёт уйти.
— Кажется, я знаю, что это. Вернее — кто, — после непродолжительной паузы ответил я. — Давно хотел сказать тебе, но как-то всё не получалось. Несколько месяцев назад, ещё в Тоскане, на следующий день после того, как дону Пьетро стало плохо, меня в коридоре посетило видение. Маленькая девочка с тёмными волосами и в белом платьице. Я не знаю, кто она, но именно после этого видения мне пришла в голову безумная идея, о которой ты прекрасно знаешь.
— Ах, Алессандро, — вздохнула Доменика. — Я тоже давно хотела тебе кое-что сказать. Странное видение посетило и меня, правда, как картинка в воображении. Только я видела маленького мальчика. И он был похож на тебя.
— Да уж, непонятные вещи происходят, — заключил я. — Но, может быть, эти ребята — и есть то, что нас держит в этом времени? Может, мы не сможем выбраться отсюда, пока не выполнили свою миссию по восстановлению рода Фосфориных?
— Возможно, я не знаю, — пожала плечами Доменика.
— Но как бы то ни было, любимая, я думаю, что надо предпринять ещё одну попытку. Мне очень жаль, что я заставляю тебя терпеть такие вещи, но ведь… это нужно нам обоим.
— Ты прав, Алессандро. Я готова потерпеть для достижения высшей цели.
Таким образом, мы с Доменикой приняли решение сразу после Крещения вновь явиться на поклон к Петру Ивановичу за очередной дозой «эликсира жизни». После длительного поста и праздников князь, скорее всего, пребывал в отличной форме и с лёгкостью бы одарил Доменику «волшебным бокалом» второй раз.
После утренней литургии Пётр Иванович вместе с отцом Иоанном возглавили грандиозную экспедицию на «Иордан», коим в наших условиях являлась не особо полноводная, покрытая льдом речка. Сначала отец Иоанн прочитал молитву, а затем началось самое интересное. Одного за другим нас, в одних панталонах, по очереди Пётр Иванович окунал в прорубь, а затем, сам, раздевшись на сорокаградусном морозе догола, окунулся в прорубь, чем снискал наше пожизненное уважение. Надо сказать, обжигающая ледяная вода оказала на меня довольно сильное воздействие: мгновенно мозги прочистило, и мутный взгляд прояснился. Из обоих итальянских сопранистов нырнуть в прорубь решился только Стефано, которого Пётр Иванович уже успел приучить к снежным обтираниям после бани, и, по его же словам, пребывал от этого в полном восторге. Марио Дури же испугался и не стал нырять, зато вот Ефросинья, единственная из присутствующих здесь женщин, не отказалась погрузиться в ледяную воду в одной рубашке. После мероприятия следовало застолье с горячительными напитками, поэтому никто тогда не замёрз и не заболел.
Казалось, в семье царила полная гармония, жить бы да радоваться, однако случай со скрипкой убедил нас с Доменикой в обратном. Кому-то поперёк горла встали наши музыкальные занятия, и я пытался понять, кому именно. Начал с того, что подробно расспросил Доменику о её взаимоотношениях с членами семьи. И вот, что она мне поведала:
— Вчера вечером донна Ирина всё-таки перехватила меня в коридоре. Она сказала мне, по-французски, что неплохо бы мне вернуться в Рим, что мне здесь нечего делать с моим «безбожным западным образованием». Безбожным! Ты понимаешь? Её светлость обвинила меня в том, в чём я ни разу не виновата, ибо я всей душой и всем сердцем верую в Господа нашего, Иисуса Христа! Я, смиренно склонив голову, сказала ей об этом, но в ответ получила лишь усмешку! О, Алессандро! Я не могу больше так!
— Любимая, ну что ты? — я постарался утешить её. — Зачем обращать внимание на бабушку в маразме? Ну это глупо по меньшей мере. Не думаю, что скрипку испортила она — сил не хватит.
