Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
К слову, за эти несколько месяцев в кошачьем полку заметно прибыло: у трёх кошек из Моськиного гарема родилось пятнадцать котят — по пятеро у каждой. Причём, одной из них, серой и голубоглазой Коко — почему-то кошкам здесь давали уменьшительно-ласкательные французские имена — взбрело в голову рожать в кабинете Петра Ивановича, так что ему пришлось бросить свои финансовые бумаги и оказать помощь этой пушистой хулиганке. В итоге всё прошло успешно, а Пётр Иванович двух самых красивых котят подарил сестре и зятю, которые были без ума от кошек.
Видя, что Данила и Гаврила приняли меня в свою компанию, я поставил цель как-то на них повлиять, хотя задача сделать это ненавязчиво и без занудства была невероятно сложной. Но даже самую трудную задачу можно решить, если правильно составить алгоритм. Начал я с того, что постепенно пересадил их с карт на шахматы: игра всё же интеллектуальная, а кайф и азарт не меньший. А вскоре мы уже втроём решали нехитрые шахматные задачки, которые нам подкидывал наш великий генератор идей — Стефано. В общем, за какие-то полмесяца мне удалось заставить двигаться их шестерёнки. В плане духовного развития я пока что мало чем мог помочь, но всё же я смог уговорить их составить мне компанию на клиросе.
Надо сказать, голоса у ребят были отличные: у Данилы — мягкий бархатный баритон, а у Гаврилы — звонкий драматический тенор. Ну и я за компанию со своим выносящим мозг сопрано. «Эх, Сашка, хорошо поёшь, словно ангел небесный, — вздыхал Гаврила. — Жаль, скоро поломается голос, и станешь как мы — реветь медведем!» Бедолаги. Не поняли, с кем связались. Но ничего, запланированную инсценировку лишения меня и так уже почивших с миром причиндалов пока никто не отменял. Главное теперь сыграть это по Станиславскому, тем более, что опыт у меня уже был: сначала мнимый скандал в доме Кассини, затем — мнимый обморок во дворце герцога, теперь вот — мнимая операция по сохранению голоса. Вот только как я им буду в бане объяснять, почему шов так быстро затянулся?
Пока что воспитательная работа шла полным ходом и давала хорошие результаты. Но настоящий рывок в ней был совершён, когда Стефано перед всенощным бдением притащил на клирос Марка Николаича, вручив ему ноты и церковно-славянский текст, который Стефано написал транслитом, латинскими буквами, поскольку тот ещё очень плохо понимал по-русски, и мы втроём исполнили проникновенное византийское песнопение. После этого братья были повергнуты в шок, и на следующее утро не просто явились вовремя к литургии вместе со своими супругами, но даже исповедались и причастились. Видимо, высокие и мощные голоса «виртуозов» пробудили в них совесть.
К середине декабря церковный хор был полностью переформирован: мальчишки —
дисканты и альты — постепенно покидали хор в связи с мутацией голоса, их место заняли я, Марио и Стефано. Чего только в жизни не бывает, даже итальянские «виртуозы», поющие в маленькой церкви в глухом и дремучем российском поместье! В басовой и теноровой партии теперь появились новые солисты — Данила и Гаврила, а вскоре весь состав мужского хора перестал быть чисто церковным, ребята собирались в музыкальном зале и пели различные канты и народные песни, а иногда кто-нибудь из них даже приходил на музыкальные занятия к Доменике, с уважением обращаясь к ней «маэстро Мария Александровна». Доменика была невероятно рада такому повороту событий, объясняя случившееся тем, что её горячие молитвы к Пресвятой Деве Марии были услышаны.
В общем, одна проблема почти решена, но сразу же навалилась другая. Примерно в середине декабря ко мне с вопросами пристал Стефано. Наверное, сопранист-математик задал бы их сразу после нашей с Доменикой первой ночи, но с учётом последних событий, включавших шахматный турнир и его собственную свадьбу, этот разговор был перенесён на более благоприятное время.
— Алессандро, скажи, вы с Доменикой были же вместе? Ты сумел лишить её невинности? Как ты это сделал?
Если честно, то подобных вопросов я от него не ожидал. Не он ли месяц назад провёл эротический ликбез, научив Софью Васильевну «плохому»? Не он ли хвастался мне в Риме своими любовными похождениями? А теперь вон такие вопросы задаёт! Как я мог помочь товарищу с тем, в чём он лучше меня разбирался? Я так и спросил его, злясь на его дурацкие вопросы на фоне лучших, чем у меня, познаний.
— Стефано, очень странно слышать подобные вопросы от тебя, «самого страстного сопраниста в Риме», как ты сам назвал себя. В чём дело? Разве русские девушки в плане анатомического строения чем-то отличаются от итальянских?
— Эй! Не смей так говорить! Отличаются, но не в этом смысле. Степанида… не такая, как те аристократки, с которыми я был в Риме — развратные и похотливые. Она не такая, она — само воплощение девственности и чистоты. Словно святая Джованна, Орлеанская Дева. Ты слышал же, как она поёт? Разве с таким голосом может сочетаться какой-либо порок?
— Стефано, спустись с небес на землю. Порок и грех есть в любом человеке, в любом из нас. И надо научиться это принимать, если ты не хочешь разочароваться в людях. Но я согласен с тем, что Степанида — гораздо более невинная в этом плане. Только вот насчёт близости ты должен поговорить с ней, а вовсе не со мной.
— Ты же мне друг! Разве ты не хочешь помочь? — в отчаянии воскликнул Стефано.
— Это будет «медвежья услуга», грубая ненужная помощь, — возразил я. — Вы с ней принадлежите теперь только друг другу, у вас достаточно времени, чтобы обсудить всё, что касается ваших, только ваших отношений. Что будет, когда мы покинем вас? Пойми, я же не буду вечно здесь, когда-нибудь мы с Доменикой уйдём отсюда в будущее. И я не хочу, чтобы ты привязался к нам до такой степени, что не сможешь жить без нас. Поверь, Стефано, когда я понял, что моё сердце принадлежит Доменике, то мне и в голову не приходило просить помощи у других людей.
— Я тебя понял. Но всё-таки, что посоветуешь мне, бедному? — со вздохом вопросил Стефано, нервно перебирая в руках чётки — подарок маэстро Альджебри.
— Поговори с ней. Хотя, ты должен был сделать это раньше. Ты должен был поставить её перед фактом, что не можешь подарить ей наследников и… взять её общеизвестным способом. Ты говорил ей об этом?
— Нет, Алессандро. Не говорил. Я не смог этого сделать, — с грустью сообщил Стефано.
— Ох, Стефано, — вздохнул я. — Ты ведь помнишь тот разговор в трактире? Так вот, я один раз уже скрыл от девушки свою настоящую сущность, надеясь получить от неё то, что хочу. И что? Она отвергла меня сразу, как только узнала о моей кастрации. Стефано, ложь в своё оправдание ни к чему хорошему не приводит. Прими это как горькую, но необходимую правду.
Стефано на какое-то время замолчал, видимо, обдумывая мои слова, а затем с глубоким вздохом промолвил:
— Будь что будет. Я скажу ей. И если она это не примет… Что ж, я готов уйти в монастырь Сан-Алессандро*!
Бедный Стефано! Как я хотел помочь ему, как хотел вмешаться и поговорить с его супругой, но я понимал, что от этого ничего хорошего не будет. Нет в супружеской жизни места третьему, и я смутно понимал это. И всё же, я старался поддерживать друга, старался оказать ему помощь — сейчас, пока я здесь, ведь потом этой возможности не будет.
Погрузившись в раздумья по поводу просьбы Стефано, я брёл по длинному дворцовому коридору, не замечая ничего вокруг. Из тягостных размышлений меня вырвал звонкий смех где-то в конце коридора. Подняв глаза от своих пряжек на туфлях, я воззрился вдаль и увидел Марио Дури. Сопранист, раскинув руки, кружился на месте и при этом громко смеялся.
— Марио! Ты как, спятил? — раздражённо крикнул я, злясь на него за то, что помешал мне думать.
— Ах, Алессандро! Может быть! Я не знаю! — восторженно ответил мне Дури, прекратив кружиться и подойдя ко мне ближе. — Я влюблён и счастлив! — воскликнул он, изобразив улыбку до ушей и запрокинув голову назад — да, похоже, что от пылкой страсти русской княжны у бедняги неаполитанца совсем выбило пробки.
