Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
По утрам я протирал окна рукавом и вглядывался в покрытые снегом кусты и клумбы, которые росли под низкими окнами одноэтажного дворца. К слову, Фосфоринский дворец, при более подробном его изучении, отдалённо напомнил мне Большой Меншиковский дворец в Ораниенбауме, только не жёлтого, а зелёного цвета, и в два раза короче. Дворец состоял из главного корпуса, в котором находились бальная и трапезная зала, и ветвями расходящихся от него вправо и влево одноэтажных корпусов, правое крыло которых было предназначено для членов семьи, а левое — для приближённой к князю прислуги. И, по сути, условия существования для тех и других были примерно одинаковы, в связи с чем мой внутренний социалист и демократ довольно потёр руки.
Поздние вечера мы с Доменикой проводили в нашей спальне, укутавшись в одеяло, отпивая из хрустального бокала сладкое вино из морошки — оно было единственным из местных алкогольных напитков, которые могла пить моя возлюбленная — и рассматривая ледяные узоры на окнах. Потом мы просто целовались — до полуночи, без ума и совести, но на дальнейшее я не смел претендовать: Доменика не меньше меня и остальных Фосфориных следила за моралью и нравственностью во время поста. В связи с чем мне пришлось смириться с тем, что моя супруга теперь вновь стала надевать на ночь рубашку — только теперь льняную, которую подарила ей Степанида. Доменика утверждала, что даже «виртуозам» положено воздерживаться от постоянного контакта с женщиной, а контакт в последнее время был именно постоянный, поскольку все шесть или семь часов сна я проводил в обнимку с обнажённой супругой.
Но вот меня она не смогла уговорить спать в «балахоне», в итоге моей пижамой на этот период стали короткая льняная рубашка и такие же штаны, настолько просторные, что я в них просто тонул. «Пижаму» мне любезно предоставил один парень из прислуги, Сенька, с которым я успел подружиться за это время. А ещё я перенял у родственников дурную манеру разгуливать по дворцу в халате поверх этого «одеяния хиппи». Ну и что? Вон, даже нормальные парни, вроде Данилы с Гаврилой, так же, как и Пётр Иванович, большую часть времени проводили в халате, да ещё и на голое тело. Но до меня вскоре дошло, что это вовсе не было их безумным капризом: панталоны европейского покроя были довольно тесными и плотными настолько, что их хозяин, когда присаживался на стул или кресло, получал не самые приятные ощущения. Ткань натягивалась вплотную, а швы врезались в самые чувствительные области. Наверное, только я не мог понять на сто процентов весь этот ужас — Мишкины штаны в центральной части были мне великоваты, поэтому я не испытывал в них подобных ощущений — они просто висели мешком по центру. А вот ребята, скорее всего, испытывали и, не желая уподобиться таким как я, просто частенько игнорировали этот необходимый элемент гардероба.
Уроки танцев Даниил Петрович тоже проводил в халате, и делать замечания было бесполезно. Учитель из него оказался крайне жестокий, но методика его оказалась на удивление эффективной: к концу ноября я наконец-то научился танцевать аллеманду. Возможно, я бы не обращал внимание на эту вопиющую жестокость — подумаешь, подзатыльники! — если бы он проявлял её только по отношению ко мне. Но я не мог смотреть на то, как этот безумный балетмейстер бранит и бьёт собственную жену, которая, между прочим, ждёт от него ребёнка! Пётр Иванович, увидев это безобразие, при мне и Евдокии отходил его розгами, бросив страшную фразу: «Ты что?! Хочешь, чтобы она в третий раз потеряла плод?! Выкинет — выкручу тебе!»
Я пребывал в шоке и ужасе, созерцая эту сцену семейной жестокости, смотря, как Пётр Иванович с безразличным видом хлестал сына по спине и заднице, а тот лишь скрипел зубами от боли, не давая эмоциям выхода. Когда князь Пётр закончил экзекуцию и вышел из помещения, я едва сдерживался, чтобы не подойти к Даниле, на спине которого проявились капли крови, и не утешить. Но я не знал, как это сделать, поэтому просто бросил ему взгляд, мол «не падай духом».
Наступила вторая неделя поста, и я с нетерпением ждал новостей от своей Доменики. Шутка ли! Прошло столько времени, а в пользу успешного зачатия ничто не свидетельствовало. Но вот когда у моей возлюбленной, прекрасной супруги наступила очередная фаза под названием «я самый больной в мире человек», я понял, что наша безумная авантюра завершилась безуспешно. Мы, то есть, я — придурок-кастрат Александр Фосфорин и неопытная, воспитанная с «виртуозами» и лишённая любой информации по поводу естественных процессов, Доменика — не смогли зачать ребёнка, воспользовавшись биоматериалом Петра Ивановича. И теперь нам предстоял неприятный разговор на эту тему, возможно и с подзатыльниками.
В течение поста обращаться за помощью к князю было бессмысленно, вряд ли он согласился бы в это время предоставить нам очередной бокал с драгоценным сырьём. Поэтому я, несмотря на то, что продолжал работать над машиной времени, больше не торопил свою возлюбленную и своего предка, планируя вначале добиться какого-либо результата, а потом уже совершать безумные поступки. А успехи мои, надо сказать, пока что оставляли желать лучшего, и я изо всех сил старался не показывать вида, когда впадал в жуткое отчаяние.
Ещё одной проблемой было то, что Данила и Гаврила, столь же любопытные, как всем известная Варвара, в какой-то момент начали меня допытывать насчёт моей первой ночи, насчёт отношений и моего физического состояния. Я им честно сказал, что соитие имело место, но зачать не получилось, поскольку это вероятностный процесс. На что получил ответ от Гаврилы: «Так ясен пень — после бани и не получится!» — а Данила ему возразил, сказав: «Ты что? Мы ж с Евдокиюшкой как раз в бане нашего Сашку-то и затеяли!» Да уж, по всей видимости, у этой эпатажной супружеской пары особая любовь к «горяченькому». «Ничего, Сашка, не падай духом. В любом случае можешь на нас рассчитывать!» — «приободрил» меня Гаврила.
Честно, я был просто в шоке от их горячего участия в моей личной жизни. Им что, своих жён и крестьянских девушек не хватает, которых, к слову, у обоих был целый гарем! Вот привязались же все к моей Доменике, скоро, я так полагаю, очередь под дверьми спальни к ней выстроится! Об этом я ей и сказал одним поздним вечером, видя, что она расстроена результатом:
— Доменика, не переживай. Если дон Пьетро откажется нам помочь второй раз, то можно будет обратиться к Даниэле или Габриэле. Выбирай любого, — с улыбкой предложил я, на что получил такой взгляд, от которого стало страшно.
— Я тебе кто?! — гневно воскликнула Доменика. — Куртизанка с набережной Тибра?!
— Прости. Я просто так предложил, — виновато ответил я, чувствуя, как меня с двух сторон грызёт совесть — по поводу моего ужасного предложения с одной стороны и по поводу моей физической неполноценности с другой. — Они сами изъявили желание помочь.
— Пусть «помогают» своим супругам и любовницам, — холодно возразила Доменика. — Скорее, я отдамся старому князю, зная, что многим ему обязана, чем вот этим… чудовищам.
Да уж. Доменика была права. Пётр Иванович, при своей грубой и отталкивающей внешности, казался просто эталоном изящества и утончённости по сравнению со своими старшими сыновьями. Хороший актёр, ничего не скажешь — умел, когда надо, изобразить галантного кавалера. Да и к тому же он всегда гладко брил нижнюю часть лица, а эти товарищи брились через раз, отращивая щетину, как у бомжей. Спасибо, что хоть в баню исправно ходили, правда с обильными возлияниями — в обоих смыслах. Но больше всего нас с Доменикой беспокоил и огорчал их моральный облик: из интересов только пьянки, девки и карты, редко — шахматы, и то все партии за них играл я, а они только фигуры переставляли. Думать — лень, работать — тоже, напрасно Пётр Иванович пытался приучить их к столярному делу и строительству, им это было не нужно. В церковь почти не ходили, а если и приходили, то к концу литургии и картинно зевали. А в середине поста вообще случился инцидент: братья съездили на охоту, настреляли каких-то мелких птиц, а затем на заднем дворе разожгли костёр и собирались поджарить. Но вездесущий Пётр Иванович их застукал, отвесил подзатыльники, а убитых птичек скормил своим многочисленным кошкам — то-то хвостатые пировали!
