Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Я буду скучать по тебе, Алессандро, — грустно пробасил Эдуардо. — И, как ни странно, по Доменико тоже. В конце концов ты открыл мне глаза на брата. Я научился принимать его таким, как есть. Возможно, это лучшее, чему ты научил меня. Лучше, чем математика и другие захватывающие вещи.
Этой ночью я, в последний раз оставаясь ночевать в доме Кассини, закрыв дверь и убедившись, что никто не подслушивает, снял с сердца блокировку и как безумный рыдал в подушку. Несчастный случай с Сильвио окончательно подорвал мою и так нестабильную психику, и я никак не мог успокоиться. Последняя ночь в Риме восемнадцатого века… Последний глоток «свежего воздуха» — пения «виртуозов», с которыми я представлял словно одно целое. Да? Нет. Это иллюзия. Они — это не ты, Алессандро. У каждого своя судьба, своя жизнь, которую каждый должен прожить по-своему. И ты тоже, товарищ программист. Но всё-таки… почему так невыносимо больно? Почему?..
Мои душераздирающие вопросы были сведены на «нет» лишь одним действием. В какой-то момент я почувствовал тёплый и мягкий поцелуй, который словно был призван успокоить мою боль. Доменика, не говоря ни слова, дабы не разбудить меня, лишь нежно целовала меня сквозь якобы тяжёлый сон, забирая и отдавая в никуда мои терзания. Я не спал и чувствовал всё это, но не смел реагировать, дабы не нарушить волшебное действие. Ты со мной. Ты — моя. Это главное.
Из Рима выехали около пяти утра, по дороге заехав в дом Альджебри, чтобы забрать Стефано, а затем — к маркизе, за Паолиной. Зная, что в Тоскану теперь едет на два человека больше, а также прикупив в Риме целый сундук музыкальных инструментов и сувениров, князь выписал из резиденции вторую карету под многочисленное барахло.
Глядя в окно, я с грустью прощался с залитыми солнцем римскими улочками, древними руинами и раскидистыми пиниями, вспоминая все приключения, которые выпали на мою долю в этом городе и эпохе. Когда-нибудь мы снова вернёмся в этот город, но это будет очень не скоро. Я никогда уже не увижу бывших коллег из Капеллы, никогда не выслушаю эмоциональную ругань донны Катарины и нелепые философские реплики чудака дядюшки Густаво. Никогда не увижу солнечной улыбки юной Чечилии. Никогда больше не проведу урок математики с любознательным Эдуардо. В какой-то момент захотелось вылезти из кареты и убежать, подсознательно я понимал, что моё место — здесь, в Риме восемнадцатого века, что я был рождён и кастрирован для того, чтобы блистать на римской сцене, но…
Доменика. Ей нельзя здесь оставаться. Я понимал это и ради неё был готов на всё. Готов был всё бросить и уехать с ней куда угодно, лишь бы она была в безопасности. Потому что моё счастье — не римская сцена и не оперная слава. Моё счастье — это ты. Лишь ты одна.
Комментарий к Глава 46. Тайные визиты, ночное покушение и прощание с Римом «Троянский конь» — герой сравнивает Сильвио с троянской программой, которая подделывается под нормальное приложение, а на деле приносит вред
====== Глава 47. Гроза надвигается ======
К середине дня погода испортилась, небо заволокло тучами, дело шло к дождю. Восточный ветер завывал за окнами кареты, навевая такую необъяснимую тоску, что хотелось высунуться из окна и ответить ему тем же. Сильвио своим безумным поступком окончательно испортил мне настроение на всю дальнейшую поездку. Как будто специально, честное слово! Но как бы то ни было, я испытывал чувство вины. Зачем позволил ему прийти в гостиницу? Почему не поговорил с ним, не убедил, что он не прав? Не знаю. Хотел проучить негодяя, отомстить за подлые поступки по отношению к моей Доменике. Отомстил. Теперь хоть в петлю полезай, как представишь его вечно унылое, печальное и теперь уже изуродованное лицо, а также — кровь и слёзы обиды на пухлых щеках. Господи, за что же так его? Сильвио же просто дурак, он не заслужил! Очередной приступ раскаяния и безысходности душил меня и подступал горьким комом к глотке, вызывая ощущение, словно с глубокого похмелья тошнит желчью…
В целом атмосфера в карете царила весьма противоречивая, с нотками безумия и маниакально-депрессивного синдрома. Так, Стефано, ответственно исполняющий обязанности «дорожного радио», всю дорогу без умолку разговаривал, размахивая руками, как шут, изредка прерываясь на вокальные концерты по заявкам. В итоге поток его мыслей стал фоновым, и я перестал воспринимать сумбурную речь сопраниста-математика. По всей вероятности, сопранисту окончательно крышу снесло от радости, что якобы наконец-то позади все запреты и неудачи, а впереди — свобода, слава, любовь и приключения.
Сначала он около часа пересказывал трактат Лейбница о символической логике, а затем агитировал нас порешать задачки. Кстати, весьма неплохая идея для любителей экстрима — проводить математические олимпиады в карете, которая едет по ухабам и колдобинам, сразу все мыслительные процессы активизируются. К сожалению, никто кроме меня не поддержал увлекательное занятие, и Стефано мгновенно переключился на другие темы. Он говорил обо всём сразу, с интегрального исчисления резко переходя на подробные описания воображаемых русских девушек с длинными косами и пухлыми губками, девушек, которых он видел во сне, но почему-то ни одну так и не поцеловал.
— Да ведь это русалки, тени утопленниц, что приходят по невинные души добрых молодцев, — наконец прервал эмоциональную тираду сопраниста князь. — Ежели поцелуешь таковую во сне — не проснёшься.
— О, тогда я вовсе не буду спать! — воскликнул впечатлительный Стефано.
— Не тревожьтесь вы так, синьор Альджебри, — усмехнулся князь. — Как увидите во сне русалку, плюньте ей в лицо трижды, она исчезнет.
Да-а-а, и это диалог просвещённого аристократа и представителя итальянской научной элиты? Сейчас, чего доброго, начнут обсуждать маэстро Прести и его якобы спиритические сеансы. Вот это как раз нам будет на руку: если князь поверит, то можно будет хоть как-то обосновать наше с Доменикой предстоящее перемещение в будущее.
Наши прекрасные итальянки давно не слушали Стефано — им было некогда: Паолина вышивала платок, а Доменика, вооружившись пером, чернилами и разлинованной нотной бумагой, сосредоточенно строчила ноты для своей новой оперы, название и сюжет которой пока держала в секрете. Известно было только одно: либретто к опере написал князь Пётр. Я даже не представляю, что за тексты будут в ариях, поскольку мне один раз посчастливилось прочесть одно стихотворение князя, и этого мне хватило, чтобы выпасть в осадок:
Утро над Невой встает,
Рассвет надежду нам дает.
«Славься, о Аврора!» —
Глас слышу я из хора.
Орфей своею лирой вновь
Прославит ввек к тебе любовь,
Новый град наш стольный.
Звон слышу колокольный:
Славься, град Петров,
Тебе служить готов
От юности до старости и так во век
Во век веков!
«Ну и стихи у достопочтенного предка», — присвистнул я про себя. «Рэп какой-то, а не стихи! Хорошо, что он их не публикует, и они не дойдут до нашего времени. А то ведь это позор русской литературы!»
Сам же «достопочтенный родственник» тоже всю дорогу был занят: как я позже выяснил, Пётр Иванович, как старший в семье, по традиции, вёл дневник, в который подробно записывал всё, что происходит вокруг. Прямо как один мой коллега по любительскому проекту с открытым исходным кодом: каждый чих, каждую исправленную букву коммитил*. Потом ему, правда, всё надоело, и проект заглох.
— Пётр Иванович, — наконец, я решил в очередной раз достать старого зануду. — Хотите я для вашей совместной оперы выпишу балет из Америки? Мне кажется, американские… арапы неплохо бы исполнили нараспев ваши стихи, да ещё бы и станцевали под ударные инструменты!
— Опять ты со своим бредом! Думаешь, сказал что-то оригинальное или смешное? — рассердился князь. — Делом бы, наконец, занялся! Сидишь, ворон считаешь!
— Кар-р-р! Кар-р-р! Консоль-райтлайн-крауз-каунт*! — громко каркая, огрызнулся я, изображая вывод на консоль количества ворон в коллекции.
