Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Ваша светлость, прошу, не сердитесь на Алессандро, — вмешалась в неприятный диалог Доменика. — У него проблемы с памятью…
Да, переполнение буфера, как бы ни так! Или ещё лучше, утечка памяти в неуправляемом коде. В последние две недели я всерьёз занялся программированием на бумажке, после того, как не смог вспомнить алгоритм обхода в ширину и испугался. Даже если я не вернусь в своё время, хотя я чётко знал, что когда-нибудь это произойдёт, но когда именно — понятия не имел, всё равно не хотелось терять квалификацию. Казалось, что мой мозг немного заржавел за тот период, что прошёл с момента моего похищения, ведь всё это время я не решил ни одной задачки. Нет, дорогой синьор мозг, надо срочно тебя спасать, пока тебя не сожрала толпа воображаемых зомби!
Поздно вечером мы, наконец, доехали до дома Кассини. Выбравшись из кареты, мы с Петром Ивановичем одновременно подали руку Доменике, и она протянула нам обе. Бросив гневный взгляд на князя, я, впрочем, не обнаружил ни тени эмоций в его холодных стальных глазах. Ничего не выражающий взгляд — наша фамильная черта. Тем не менее, сколь безразличным ни старался казаться Пётр Иванович, некоторых его действий было вполне достаточно, чтобы начать бить тревогу.
Так, за пару недель до спектакля в гостиничном номере имела место следующая сцена. Собравшись с мыслями и заранее отвесив себе подзатыльник за попрошайничество, я попросил у дальнего предка немного денег, пообещав отработать на стройке.
— Тебе для чего? — строго спросил князь.
— Хочу купить Доменике подарок, — честно ответил я. — Какую-нибудь вещицу с зелёным муранским стеклом. Она очень любит это стекло, а поскольку мы скоро уедем, то у меня больше не будет возможности купить подобную вещь.
— Так вот в чём дело, — усмехнулся Пётр Иванович. — Что ж, тебе не следует беспокоиться. Я сам его куплю.
— Это очень любезно с вашей стороны, — вежливо ответил я, однако настроение у меня испортилось. «Вы что же, и конфеты за меня есть будете?», — с досадой вспомнил я цитату всё того же Вовки из Тридевятого царства, не догадываясь, что нахожусь недалеко от истины.
Князь сдержал своё слово и тем же вечером показал мне коробку, в которой находились (по всей видимости, безумно дорогие) серьги со стеклом какого-то грязно-фиолетового цвета. Если честно, выглядели они несколько вульгарно, что я бы не хотел видеть это убожество на своей ненаглядной.
— Пётр Иванович, — осторожно сказал я. — Простите за дерзость, но почему такой цвет? Я ведь собирался купить ей что-то зелёное.
— Этот цвет ей идёт больше, — сказал как отрезал Пётр Иванович.
— Да и к тому же, вы не заметили, что у Доменики не проколоты уши? — вспомнил я достаточную причину, чтобы поскорее сдать этот немыслимый ужас обратно.
— Значит проколем, — невозмутимо отвечал князь, чем просто вывел меня из себя.
— Вы издеваетесь? Зачем уродовать столь нежные ушки и причинять боль? Значит, татуировку делать нельзя, а уши портить можно? Где логика?
— Успокойся и не зли меня. Я всё-таки старше тебя и лучше знаю, как должна выглядеть будущая княгиня Фосфорина.
«Всё-то вы знаете лучше, куда не сунься!», — со злостью думал я.
Положение у меня было незавидное. Почти что на правах крепостного: никаких личных сбережений, никакой свободы, но при этом ещё и делай пафосное лицо и пляши под дудку князя. Вот теперь ещё и все обязанности по ухаживанию за моей невестой взял на себя. Но я не мог ничего с этим сделать. От этого человека зависела наша с Доменикой дальнейшая судьба и возможное возвращение домой.
Надо сказать, подарок князя Доменика приняла, но уши прокалывать не стала и убрала коробку с серьгами в ящик, благополучно забыв о них.
Я, конечно, убеждал себя, что подобные проявления внимания к Доменике со стороны князя — всего лишь результат аристократического воспитания, но в последнее время меня начали раздражать чересчур навязчивые ухаживания за моей возлюбленной. Как бы она не поддалась на них и не охладела ко мне! Поэтому я старался не отставать и всеми силами переключал её внимание на себя. Дойдя до крайней степени отчаяния, я не придумал ничего лучше, кроме как продать на рынке запонки с одного из Мишкиных костюмов, а также свою синюю рубашку из двадцать первого века — в то время качественный текстиль стоил недёшево — и на полученные деньги всё-таки купил возлюбленной тот перстень со стёклышком.
Высадив нас у дома Кассини, Пётр Иванович не стал задерживаться у них и уехал к себе в гостиницу, чем несказанно меня обрадовал: в последнее время всё это горячее участие князя в моей личной жизни стало меня напрягать. Ему до всего было дело: как я разговариваю, как веду за столом, почему так поздно ложусь спать и поздно встаю. Именно по последней причине я уже через неделю проживания с дальним предком в гостиничном номере сбежал к Кассини. Хотя достал он меня уже на второй день.
Князь очень рано ложился и так же рано вставал, но эти ранние подъёмы оказались гораздо хуже, чем когда Доменика будила меня репетировать посреди ночи. Сначала я не мог уснуть из-за того, что не привык к столь раннему времени посещения Морфея. Потом я не мог уснуть из-за жуткого княжеского храпа в другом конце комнаты. Хотелось запустить подушкой, но побоялся: ещё чего доброго разозлится, и выслушивай потом «комплименты» в адрес «современной» молодёжи. Приходилось терпеть и считать в уме пределы по правилу Лопиталя, поскольку все остальные методы я благополучно забыл. Приведя свой ум в порядок, к пяти утра я всё-же начинал засыпать, но не тут-то было. Пётр Иванович в это время как раз просыпался и принимался за работу: от скуки он занялся изготовлением табуреток из дерева, в связи с чем через полчаса я просыпался от педантичного стука молотком. Вскоре я решил начать действовать своими методами, и лишь только князь уснул, стал распеваться до третьей октавы. Однако мой план провалился, и уже через несколько минут меня выставили в коридор в одних панталонах, где я и проспал до обеда.
Поэтому неудивительно, что через неделю этого постоянного издевательства я, получив разрешение и объяснив свой уход желанием репетировать по ночам, словно вольная чайка, летел по улицам Рима и орал во всю глотку песни из мультиков. Тем не менее, назойливый родственник и здесь меня достал, приходя каждый день заниматься с Эдуардо основами кораблестроения и, как сейчас его называют, сопромата. Я, конечно же, продолжал уроки математики с младшим Кассини, он делал большие успехи, но, как мне показалось, интерес к теоретическим знаниям у него немного угас, а его место заняло увлечение рисунком и черчением, которые парень изучал под руководством Никколо Альджебри.
Итак, закрыв за собой дверь, мы, дабы не разбудить уже спавших донну Катарину и Эдуардо, тихо поднялись на второй этаж, в комнату Доменики, где я помог возлюбленной освободиться, наконец, от громоздкого платья Минервы. Недолго я наслаждался идеальными линиями обнажённой женской фигуры: скинув свой «античный хитон», Доменика мгновенно переоблачилась в длинное просторное одеяние из тёмно-синего шёлка.
— О, так ты тоже похожа на Минерву, — с улыбкой заметил я. — Только не на римскую богиню, а на профессора трансфигурации*.
— Ведь и правда, — заметила синьорина Кассини. — Это платье очень напоминает мантию. Когда вернёмся в наше время, непременно стану профессором!
«Эх, тебе бы вначале хоть школу закончить», — с грустью подумал я, прекрасно представляя, что Доменике по возвращении придётся получать среднее образование и изучать нелюбимую ею математику. И даже если ей удастся изучить школьный курс за более короткое время, аттестат она получит минимум лет в тридцать пять, а потом ещё пять лет в высшем учебном заведении, два года в аспирантуре, лет пять на написание диссертации и… здравствуй, старый злой маэстро Кассини! Подобные мысли привели меня в уныние и я страшно жалел, что пять лет в Неаполитанской Консерватории восемнадцатого века не будут засчитаны в нашем времени и придётся начинать образование с нуля. Хотя, что и говорить, навыков и знаний у выпускницы музыкального учебного заведения прошлых лет в сто раз больше, чем у среднестатистического аспиранта двадцать первого века.
