Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Знаете, я бы съездил. На душе, если честно, так себе. Но вот с умом у меня всё в порядке. Иначе я бы не был способен интегралы решать, — усмехнулся я. — Сейчас антракт? — я решил сменить тему на более нейтральную.
— Да. Сходи в гримёрку, проведай свою ненаглядную, — вдруг посоветовал князь, несколько переменившись в лице. — Мне кажется, нужна твоя помощь.
Я удивился таким словам, но послушался и отправился в гримёрку. Доменика сидела в кресле и сосредоточенно повторяла следующую арию, не обращая внимания ни на коллег, ни на меня. Остальные ребята просто болтали и слонялись без дела по гримёрке.
— Всем привет! — с улыбкой поздоровался я с бывшими коллегами, войдя в гримёрку.
— О, салют, Алессандро! — поприветствовали меня Диаманте и парни из хора.
Синьор Диаманте, один из самых вредных и заносчивых певцов Рима, надо сказать, после моего дебюта и последующего банкета, где мы с ним выпили «на брудершафт», сменил гнев на милость и даже начал воспринимать как человека. А вот Долорозо, прекрасный певец с декадансными взглядами, после посещения фосфоринского дворца, говорят, в последнее время стал абсолютно невыносим, на всех обиделся и перестал общаться с Доменикой. Артисты говорили, что это из-за несовпадения взглядов, но лишь я и Стефано знали, в чём дело. «Виртуоз», по всей видимости, не смог смириться с тем, что ему так изящно и неявно отказали.
— Если бы вы знали, как я соскучился по вам! — воодушевлённо отвечал я, пожимая руки всем подряд.
— Повезло же старому дебютанту Кассини с покровителями. Сильвио уже всем рассказал, кто ты на самом деле, — усмехнулся Диаманте.
— Что ты имеешь в виду? — на мгновение испугался я, подумав, что этот негодяй каким-то образом узнал о моём перемещении из будущего.
— Не прикидывайся ветошью, — засмеялся оперный «старик». — Все уже знают о твоём благородном происхождении. Неужто и правда княжеский сын?
— Да, это кажется необычным, но разве дворянин с хорошим голосом не имеет права петь в опере? — задал риторический вопрос я.
— Имеет, как же, — отвечал Диаманте. — Но я удивляюсь не этому, а безумию и безрассудству князя Фосфорини, у которого хватило ума отправить под нож хирурга собственного отпрыска!
— Всё нормально, мой отец просвещённый человек и считает, что наука и образование превыше всего. А поскольку я с детства хорошо пел, то было решено принести меня в жертву искусству. Да к тому же, у него помимо меня трое сыновей и четверо внуков. Но лишь я один такой уникальный, — засмеялся я, непринуждённо развалившись в свободном кресле.
— Но всё-таки, это весьма странно. Я слышал, что даже синьор Сальваторе Броски до последнего не желал подвергать операции своего маленького ангела Карло, но у них не было другого выхода. Нищета приравнивает аристократов и плебеев, вынуждая действовать одинаково, — с сочувствием Диаманте высказал свою версию произошедшего. — Но насколько я знаю, князь Фосфорини довольно обеспеченный человек, а какие связи…
— Давайте не будем обсуждать столь личные темы, — я решил пресечь на корню подобные сплетни, к которым был так неравнодушен Диаманте. — Скоро начало второго действия, разрешите откланяться, дабы не мешать всем собираться с мыслями.
Тем не менее, в ложу возвращаться я не стал, а почему-то остался сидеть на табуретке около гримёрки. Какая-то странная тревога закралась в моё подсознание, но я не мог понять, с чем она связана.
Не желая больше терзаться сомнениями, я высунул нос в кулису, откуда хорошо было видно происходящее на сцене. Доменика пела дуэт с Диаманте, и в какой-то момент мне бросилось в глаза, будто её свела судорога. Тем не менее, она благополучно допела до конца и с ослепительной улыбкой уехала на ладье в кулису… где, лишь увидев меня, бросилась в мои объятия и вцепилась мне в руку, пряча лицо в моём плече.
— Доменико! Алё, гараж! — в ужасе крикнул я ей в ухо этот бред. — Что с тобой?!
— Пауки… — с этими словами Доменика закатила глаза и упала в обморок.
— Срочно принесите воды! — проорал я первому попавшемуся на глаза «виртуозу». Тот поспешил выполнять поручение «покровителя великого контральтиста».
— Что значит «алё-гараж»? — поинтересовался незнакомый мне юный сопранист, играющий принцессу Ариадну.
— Французское ругательство, — вынужденно соврал я.
Вскоре Доменика, слава Богу, пришла в себя и открыла глаза, в которых я сразу прочитал ужас.
— Нет! — в голос завопила синьорина Кассини.
— В чём дело? Что происходит? — пребывая в шоке, спрашивал я, не обращая уже внимания на то, что целовал возлюбленную в декольте на глазах у всех собравшихся здесь оперных деятелей. Да ну их на фиг! Пусть смотрят!
— Пауки… под платьем, — тихо, но дрожащим голосом шепнула мне Доменика.
Тут я всё понял. Кто-то «добрый» решил испортить моей возлюбленной дебют и подсунул ей пауков. А поскольку под платьем ничего существенного не было, то «недостойные поползновения» были восприняты очень ярко.
Тем не менее, я, с каменным лицом, стараясь казаться равнодушным, залез рукой под эллипсоидный кринолин и, словно заправский тестировщик, наощупь начал искать «ненавистные баги». Я скользил обеими руками вдоль и поперёк желанных выпуклостей и впадин, стараясь не терять лицо за эмоциями и вспоминая ничего не выражающие лица таможенников из аэропорта. Но, миллион не освобождённых ресурсов мне в неуправляемый код! За эти пять минут я успел осязать всё то, о чём мечтал, предвкушая грядущую ночь после долгожданного бракосочетания. Чувственные изгибы, гладкие, как шёлк, стройные ноги, мягкие и бархатистые половинки и, конечно, сводящий с ума «бермудский треугольник».
Несмотря на страх и мурашки, мои прикосновения всё-таки оказали предсказуемый эффект: когда я аккуратно коснулся внутренней части бедра своей возлюбленной, снимая оттуда очередного паука, по её телу пробежала волна дрожи, а из груди вырвался вздох. О, нет, потерпи немного, только не сейчас! Только не на глазах у любопытной публики! Двое из окруживших нас «виртуозов» восхищённо воскликнули: «Какой чувствительный!» и «Наверное, в России так принято — неожиданно и при всех?», но я бросил на обоих столь гневный взгляд, что те мгновенно заткнулись и покраснели сквозь густой слой пудры. Сам я давно уже покраснел, как синьор Помидор, чувствуя себя посмешищем в столь курьёзной ситуации. Доказывай потом, что ты всего лишь собирал пауков, а не грязно приставал к артисту!
В конце концов, я убрал со всей поверхности всех до единого «синьоров Паутинычей», сложив их в какую-то попавшуюся под руку шкатулку.
— Кто?! — несмотря на высокий голос, грозно прогремел я, высоко поднимая коробку с пауками, чтобы все видели.
Никто не отвечал. Все лишь молча и испуганно переглядывались, а юные «виртуозы», играющие женские роли, в панике принялись исследовать свои юбки на наличие насекомых. По лицам видно было, что все пребывали в шоке.
— Значит, никто не хочет признаться? — я сверлил взглядом каждого, кто проявлял хоть какие-то признаки эмоций.
Согласен, я, возможно, перегибал палку, пытался выглядеть могущественным аристократом в глазах собратьев по сцене, отчего мне было несколько неловко, но… Но я был готов на всё, чтобы защитить свою возлюбленную!
— Э… князь Алессандро Фосфорини, — услышал я вдруг знакомый мужской голос откуда-то из дверей. Человек протиснулся сквозь толпу, и я увидел, что это хореограф Сальтарелли.
— Что случилось, синьор Сальтарелли? — спросил я.
— Мне неудобно это говорить, — хореограф отвёл меня в сторону и шепнул на ухо. — Но перед тем, как артисты начали собираться на спектакль, здесь побывал синьор Долорозо… Прошу прощения…
— Всё ясно. Негодяй умом поехал, — я просто закатил глаза от раскрывшегося мне нелепого факта.
Но, право, пауки — это уже слишком. Надо бы найти этого оперного деятеля и надавать по первое число. Подобное хулиганство не должно оставаться безнаказанным.
Впрочем, после этого случая в гримёрке, несомненно, поползут различные слухи и сплетни, касающиеся меня, Доменики и князя. Так и представил, как утром весь Рим будет говорить о том, как выхолощенный сынуля безумного дона Пьетро вломился в гримёрку и у всех на глазах шарил под юбкой у своего «фаворита». О, какой ужас! Надо срочно сматываться всем троим, пока не стали всеобщим посмешищем.
