Слепой боец - Горишняя Юлия (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Отступать теперь им было некуда. Теперь они должны были любой ценой добыть эту Мону, чтобы по крайней мере оказаться предателями не зря. И безумие, мягкими шагами следовавшее за ними все это время, пока они не разговаривали о своем предводителе, подошло совсем близко и ухмыльнулось. И потому никто не удивился, не обрадовался и не огорчился, когда в землю на другой стороне ручья, описав мягкую дугу от бойницы в башне, глухо ткнулась стрела. На ней тоже была записка; развернув ее, Сколтис засмеялся.
На кусочке шелка тоже были два меча — два меча, положенные рядом, параллельно друг другу.
— Мир! — сказал он. — Я тоже люблю мир — я очень люблю мир, когда я дома!
Мир без всякого выкупа. Хорошее предложение. Но они вовсе не хотели того, чтоб их беспрепятственно выпустили отсюда. Может быть, они не хотели даже и того, чтоб их беспрепятственно впустили — теперь.
Пятьсот тысяч хелков серебром! Столько весят тридцать взрослых мужчин. Столько едва унесут восемьдесят сильных взрослых мужчин. На это можно снарядить войско в полторы тысячи копейщиков из Газ-Дохин. На это можно заплатить налоги целой провинции. Да, монастырь острова Мона мог бы заплатить этот выкуп. Ведь предыдущими пиратами он только на треть был разорен.
Настоятель думал об этом, идя к Храму.
На дороге у него расступалось и почтительно замолкало все, что могло расступаться и замолкать.
Как ни странно, за это лето в крепости установился, если можно так сказать, привычный быт. Уродливый, дикий, невозможный — но привычный. Чуть ли не символом его в последний месяц сделались вдруг детишки с совками в руках, мотающиеся всюду, подхватывая помет чуть ли не в то же мгновение, когда он выпадал у вола из-под хвоста. Топливо в монастыре отчего-то истощилось много прежде тех вещей, которым привычно истощаться в осажденных крепостях. А камнелитейной мастерской нужно было топливо, чтобы отливать наконечники для стрел. И кузнецам нужно было топливо, чтоб чинить оружие и готовить новое. Что уж до съестных надобностей — в последний месяц скотину благословляли, коли она была достаточно жирно-костлява, чтобы вариться на собственном огне, и запах жженых костей осквернял воздух над храмом Чистого Огня, точно над храмом какой-нибудь Атианы. Монахи терпели.
Женщины, и дети, и тому подобный к обороне не способный люд из семей монастырских поселян привыкли не голосить, помнили, где нужно прятаться и куда нужно бежать, чтобы разбирать очередную постройку, разваленную камнем из катапульты, выучили время служб, когда всем на земле монастыря надобно соблюдать молчание, и время, когда в трапезной раздают еду. Теперь уже возле трапезной — возле места, где была трапезная. Куры здешних поселян изучили камни в фундаменте Храма и то, где в трещинах меж ними чаще отыскиваются жуки. (Скот и зерно еще не истощились в монастыре — несушкам не грозило пока самим превратиться в обед.) Козы здешних поселян уже почти привыкли к тому, что их не выпускают из огромного загона. Все привыкли. Даже когда стало возможным выйти из монастырских стен — все эти люди выйти не спешили. Может быть, они просто еще не успели опомниться.
Зато теперь им не пришлось возвращаться обратно.
И в монастыре не происходило от этого не только паники — но даже и неразберихи, и не было людей, таскающихся взад-вперед со своими пожитками, забивая уши криками на ослов, коз и детей. Был привычный быт. В загоне вопили козы — их пугал ядовитый запах, что относило ветром из кузни. Разве что у людей нынешний вечер оказывался тише обычного — от безнадежности, — и надежды, — и привычки, что мудрые итдаланги и сам Преемник Баори знают все лучше темных, нас, — и от бессмысленной и беспричинной уверенности: де, Великие Духи и святой покровитель монастыря, первый его настоятель, охранят свою обитель, как делали это всегда.
Мягко пел ворот лебедки. На стене стучали камни. Монахи своими босыми ногами проходили по двору почти неслышно; серые грубые плащи их дергал ветер, что закручивался здесь, между Храмом и стеной. Слева, издалека, из-за строений цистерны вывернула огромная водовозная бочка, и вол, запряженный в нее, казалось, поклонился настоятелю тоже. Проходя здесь, от башни к северным дверям Храма, Преемник Баори не встретил никого лишнего, никого, не занятого делом, — кроме разве что рыже-пестрой крупной курицы, при виде его взлетевшей на кучу камней, заквохтав и с трудом удерживаясь взмахами крыльев наверху.
Ее тут же согнали — двое мужчин в широких штанах и рубахах до колен, подъехавшие на своей телеге. Третий с ними, монах, прижал кулак ко лбу, приветствуя настоятеля; миряне просто поклонились. Камни лежали здесь с месяц — запасы камней тоже истощились в это лето; и монахи разобрали на камень свои кельи, — а потом вот не спешили забирать что-нибудь обратно. Они тоже не успели еще опомниться. И то же оказались правы.
Среди этих келий были такие, о которых благоговейным молодым хено перечисляли, кто занимал их за две тысячи лет существования монастыря; были и некоторые, что больше никто не занимал, и они стояли пустыми — но все-таки, — как говорилось, — не совсем пустыми. Где-то среди камней лежала теперь и та плита известняка, на которой образовалось даже углубление там, где итдаланг Вармуна, прозванный Кидоу-Ама, Неутомимое-в-Одиночестве, прислонялся головою в то время, когда уединялся в своей келье и сидел у стены, оперевшись затылком и спиной, всегда подолгу, в одном и том же месте, в размышлениях о благом. В этой же келье однажды, уединившись для размышлений о благом, он исчез; легенда говорит, что монахи, вошедшие разыскивать его, нашли это место в стене еще теплым. И этот камень тоже послужит завтра смерти и разрушению. Зло буйствует нынче в мире; а Кужар хохочет, глядя на нашу борьбу. Некоторое время назад, перед тем, как принять решение об ответе, и после того, как, взглянув на послание, перелетевшее стену на длинной стреле, вернулся вновь к делам, за которыми застало его это послание, — некоторое время назад настоятель проговорил так:
— Есть вещь, о которой я хочу сейчас сказать. Вот мы стоим здесь, мы, полторы дюжины недостойных монахов. Все мы понимаем, что орудия убийства, которые мы готовили здесь сегодня, по-настоящему пригодны скорее для испуга. Все мы понимаем, что, если судьба благословит нас возможностью их не использовать, они не будут использованы. Но представим себе, что крайность заставила нас; и представим, что даже последние средства не помогли. Все погибло, скажете вы. Погибли эти стены и люди в них; но они уйдут чистыми, если были чисты. А мы — мы погубили свои естества навеки; и главное — погубили зря! Наступит день, когда воссотворенныс праведные и чистые войдут в небесные дворцы, предназначенные им, а вот нас — нет среди них. Взгляните — там, где беседуют мудрые и где смеются юные, где усердные видят деревья в своем саду, приносящие тучный плод, где бормочут под яблоней потоки Иннины, услаждая слух отдающихся любви, — взгляните туда — там нас нет. Там, где естества растворяются (голос его становился все звучней — и все тише) в тончайший туман, витающий в мыслях Модры, и забывают далее вечные услады, что узнали прежде в его дворцах и садах, — там нас нет тоже. Где ж мы? Мы исчезли, погибли навсегда. Мы хаос в пыли хаоса. Среди музыки, печалящейся о распаде и гибели мира, есть ноты, оплакивающие и нас. И раоша в кубке Модры горчит, ибо гибель одного-единственного естества для Него то же самое, что гибель бесчисленных миров.
С его последними словами в кузнечный двор пришла тишина, только шипение горнила говорило в ней, и шипение воздуха, вырывающегося из сопла.
— Но утешьтесь, — сказал настоятель. — Мы не погибнем, если случится то, о чем я говорил.
Мы не погибнем, ибо мы уже погибли. Утешьтесь, — сказал он. — Мы уже погубили себя, потому что б ы л и г о т о в ы пойти на это. Им готовили это; и духи-помощники Кужара вились среди нас и нашептывали свои советы.
«По-твоему — это утешение?!» — через закрытую для остальных мысленную связь воскликнул итдаланг из служителей Свады, прозванный Растворение Среди Мудрости за познания мудрости книг. Конечно, он тоже был здесь. И тот самый трактат, выисканный им в библиотеке, был здесь — укреплен на подставке, раскрытый на странице с концом описания и рисунком под ним.