Пчелиный волк - Веркин Эдуард (читаемые книги читать TXT) 📗
– Мама! – На этот раз в голосе Доминикуса пело здоровое кошачье бешенство.
– Мама! – Это вопил уже экс-диктатор, и голос его был преисполнен боли.
– Доминикус, дружок, – посоветовал Коровин, – осторожнее с глазами. Эта сволочь может их тебе выцарапать…
Доминикус между тем продолжал с мрявом трепать свою жертву, не разжимая, так сказать, смертельных объятий. Ляжка метался по окрестностям, дико стараясь разобраться с врагом. Получалось не очень, в бою Доминикус был свиреп, мне ли не знать. И я даже немного сочувствовал Ляжке, мне было его жалко. Честное слово.
После нескольких минут воплей, катаний и стенаний Ляжка не выдержал и крикнул:
– Застрели его! Застрели его из бластера!
– Не могу, – ответил я. – Я в Гринписе состою.
Ничего, подумал я. Пусть помучается немного.
Однако очень быстро Ляжка нашел способ одержания победы. Он принялся разбегаться и стукаться головой о глинобитную стену, каждый раз уязвляя своего противника собственным темечком. Доминикус мяукал.
– Так не честно! – сказал Коровин. – Не по-спортивному! Такой лоб справился с таким маленьким!
Ляжка ответил нечленораздельно. Разбежался посильнее, намереваясь разом покончить с врагом. Но Доминикус подтвердил славу супербойца. Перед самым сокрушительным ударом он ловко сместился в сторону, и Ляжка сокрушил стену собственной головой.
Удар был хорош. Даже выдержавший напор лошадиного копыта череп Ляжки спасовал.
– Происхождение видов, – глубокомысленно сказал Коровин. – Естественный отбор, так сказать, в чистом виде. Триумф сильнейших особей, отбраковка слабых и генетически бесперспективных. Эволюция… Доминикус, душа моя, иди к папочке, я обработаю твои раны…
Доминикус вытер о деспота лапы, прошагал по нему от плеча до правой ступни и длинным прыжком запрыгнул на коровинское плечо.
Ляжка собрался и сел. Я не выдержал и засмеялся.
Экс-деспот Пендрагон, только что павший в борьбе с эльфийским котом Доминикусом, выглядел подобающим образом. Павше. Лицо вдрызг разодрано когтями, по царапинам бисерится кровь, вокруг поналипла шерсть клоками. Не пендрагонья шерсть, кошачья. Из-за уха свисает хвост игуаны копченый. Почему-то.
Кипчак собрал с Ляжки хвост, домовито спрятал в сумку.
– Смешно… – грустно сказал Ляжка. – Как смешно… Каждый норовит плюнуть в поверженного льва…
– Вставай, поверженный лев, – сказал я. – Надо идти. А то твой друг-поэт наведет на наш след.
– Он мне не друг, – ответил Ляжка. – У меня нет друзей, я одинок, как… как я не знаю кто.
– Говоря стихами, которые ты так любишь, ты одинок, как колонок. Ты одинок, как воронок. Ты одинок, как… Как акваланг.
Так сказал Коровин.
– Может, я и неудачный правитель, – раздраженно сказал генетически бесперспективный Ляжка. – Может, я и такой лопух, как вы все тут хотите показать, но я тоже кое-что знаю!
– Что ты можешь знать? – Коровин пренебрежительно плюнул. – Что ты можешь знать? Ты даже с кошкой не можешь справиться. Лопух!
Ляжка надулся от важности. Так надуваться человек может в двух случаях: либо в случае запущенной водянки, либо в случае, когда он на самом деле что-то знает.
– Вот ты, Коровин, куда, думаешь, мы идем? – спросил Ляжка.
– Туда… Там человек какой-то, насколько я понимаю. У него нужная нам информация… – ответил Коровин.
Ляжка отвернулся, вытер с лица пот и кровь.
– Только вот ты не знаешь, что это за человек!
Ляжка быстро глянул на меня.
– Колись, деспот! – Коровин угрожающе зашевелил пальцами, пытаясь генерировать молнию. – А то я устрою тут демократическую революцию! Я тебя… я тебя заставлю собственные носки сожрать!
Мир состоит из цепочек, про себя отметил я.
Вспомнил с утра про свинью – и весь день проходит под знаком свиньи.
Мир состоит из цепочек.
Случайно утром подумай о носках – и носки в том или ином виде будут преследовать тебя весь день.
Когда-нибудь, когда я буду сидеть на краю туманной пропасти и слушать восточный ветер. Тот, что пахнет алыми орхидеями с безымянных притоков Ориноко, кислыми зернами шоколада. Когда-нибудь, устав от сочинения картин, я соберу книжку, сведу в нее все странные закономерности, но никому эту книжку не покажу, никому. Потом.
Подумай о носках, подумай о василиске.
Возвращаясь.
Питаться своими же носками Ляжке не хотелось, он покорно вздохнул, ковырнул в зубах сухой травинкой, снова вытер лоб и стал рассказывать:
– Месяца четыре назад я отправил Застенкера в разведку. Дошли до меня сведения, что увеличилось поголовье гномов, стало их много в моих пределах. И что напал на этих гномов смехотун… Болезнь такая, какая-то сволочь там придумала… Короче, тот, кто его подхватывает, начинает смеяться. Начинает, а остановиться не может. Он день смеется, два смеется, все время смеется. Не ест, не спит, только смеется. Если его не лечить…
– Как можно вылечить от веселья? – осведомился я.
– Надо рассказывать страшные истории, – просветил меня всеведущий Кипчак. – Если рассказывать страшные истории три дня и три ночи, то смехотун уходит…
Коровин подтверждающее кивнул:
– Вот и я о чем говорю. – Ляжка с ненавистью поглядывал на Доминикуса. – Прослышал я, что на рубежах моего государ… на рубежах Деспотата, значит, зреют очаги смешливой инфекции. Ну, я туда Застенкера и послал. Он обернулся и давай выяснять, как там дела. Может, заслоны пора выставлять, может, гуманитарную миссию пора разворачивать, обстановку, короче, надо разузнать. Через две недели прибегает обратно, докладывает. Говорит, что все нормально, смехотун косит гномовские пуэбло одно за другим. Нужно принимать меры, пока не поздно, иначе скоро весь условный запад будет ухохатываться. И еще этот баклан Застенкер сказал, что будто бы появился там кто-то, кто будто бы организует этих…
Ляжка поглядел на Кипчака и решил, что, пожалуй, не стоит произносить то, что он сказать собирался.
– …Гномов, – закончил он. – Организует гномов, разную помощь им оказывает, вроде как бы даже лечит. Меня, сами понимаете, это обстоятельство весьма и весьма заинтересовало, и я решил разведать про это получше. Снарядил еще человечка, и он послушно в путь потек, это недалеко отсюда. И не было от него вестей…
– Ты можешь рассказывать покороче?! – неожиданно злобно спросил Коровин.
Вообще, Коровин после плена и клеточной отсидки как-то изменился. Жестче стал, что ли. А может, просто это голод так на людей воздействует.
– Я и так коротко…
– Ну! – Между пальцами Коровина все же мелькнула желтая молния. – Можно еще короче!
– Короче, тот человек, к которому мы идем, – это Лариска.
И что-то странное произошло с Коровиным.
Я увидел, как сжался его правый кулак, увидел, как ноготь на среднем пальце сложился пополам, и из-под него показалась кровь.
Глава 14. Электрификация
Три перехода. Три дня по тундре. Мы шли быстро, без приключений. Ничего, ничего не происходило.
Коровин. Он стал иногда отставать и слушать. Торчал посреди тундры, слушал. Я тоже слушал, но ничего вот только не слышал.
Ничего. Но почему-то, не знаю почему, я начал чувствовать, что путешествие мое подходит к концу. Скоро, очень скоро, так или не так, но все будет кончено. Это чувствует каждый, когда приходит время.
Вы когда-нибудь видели глаза собаки, которую ведут убивать?
Она чувствует. Что приходит время.
Интересно, откуда я это знаю? Откуда я знаю про глаза собаки? Я ведь ничего не помню. Того, что было до «Гнездышка Бурылина».
Стреляй сюда, в лоб. Сказала бабушка и дала мальчику ружье. А в другую руку дала веревку. А на веревке Рей.
Иди к реке, там овраг.
Мальчик добрался до оврага. Рея привязал к черемухе. Тот лег на землю и стал смотреть, а с веток свисала паутина черемуховой тли. Мальчик поднял ружье.
Линии сходятся в точку, земные токи, идущие поперек меридианов, завязываются в узел, вода наполняется мертвой песней, одуревшие киты втыкаются в атлантические пляжи. Скоро все кончится. Скоро.
