Пчелиный волк - Веркин Эдуард (читаемые книги читать TXT) 📗

Ляжка держался с опасливой независимостью, с достоинством, но спиной к Коровину старался не поворачиваться. Видимо, они на самом деле были старыми знакомыми, видимо, Коровин уже вламывал Пендрагону-Ляжке в ухо.

И на меня Ляжка тоже нет-нет да и поглядывал. Зачем-то.

– Да, – мечтательно сказал Коровин, разогнав притаившихся над очагом вампиров, в смысле летучих мышей. – Да, жизнь – страшная штука… Сначала спекулируешь контрафактными базами данных и самодельными макаронами, затем маленькое, любительское такое, предательство, затем становишься деспотом. Карьера, однако… Ну, тут уж как у кого. У кого мальчики в глазах, у кого нажитые честным путем фунты стерлингов…

– Первичное накопление капитала, – полемически ответил Ляжка. – Тут уж ничего не поделаешь, так у всех. Затем мы перешли на более высокую стадию развития…

– Твои мордовороты выбили мне два зуба! – крикнул Коровин. – А потом заставляли меня материализовывать мертвую воду.

– Да, какие зубы, какая вода… – возразил было Ляжка.

– Молчи и слушай! – строго сказал Коровин. – Вы знаете, что такое мертвая вода?

Мы не знали. Коровин объяснил:

– Она может оживлять мертвецов, возвращать им двигательную активность. Достаточно распылить несколько литров над кладбищем, и будет…

– Зомби в гипермаркете и рассвет говнецов, – закончил я.

– Точно! Так что в соответствии со всеми международными законами ты, Ляжка, военный преступник. Бактериологическое оружие – это не шутки.

Коровин кровожадно подмигнул.

– Так что тебя, Ляжка, будут судить международным трибуналом. Ты просто Генрих Геринг [31] какой-то! А ты знаешь, чем окончились приключения Толстого Генриха?

Ляжка испугался. О трудной судьбе Генриха Геринга он был наслышан.

– Да… – сокрушенно вздохнул Коровин. – А ведь ты вполне мог стать… фармацевтом, допустим. Или краснодеревщиком. Или даже…

Коровин посмотрел на меня.

– Дерматологом, – подсказал я.

– Вот! Мог бы стать дерматологом! А стал обычным гадом.

– Это не я! – сразу же сказал Ляжка. – Это этот мерзавец Застенкер! Он сам заставлял меня эту воду синтезировать! Мечтает армию мертвецов создать! Кобольдов делает. А мне самому почти ничего не надо, мне и так хорошо, я только во имя народа…

– Кроме платины, – сказал я.

– Какой платины? – насторожился Коровин.

– Обычной платины. Я думаю, в количестве десяти килограммов. В суме переметной. Там десять?

– Двенадцать, – буркнул Ляжка.

– У вас что, двенадцать килограммов платины?!! – Коровин даже встал.

Я не ответил.

– У вас двенадцать килограммов платины, – утвердительно сказал Коровин. – Как интересно…

В глазах эльфа вспыхнул огонек жадности. Я даже испугался немного – иметь еще одного конкурента на золото Деспотата мне не улыбалось. И еще я увидел, как напряглись уши поэта, который на секунду появился на пороге с хворостом в руках, а потом быстро исчез, как ни в чем не бывало. Типа, не услышал.

– Я пострадал от режима, – задумчиво сказал Коровин, рассматривая запястья. – От твоего, между прочим, Ляжка, режима… И теперь, как всякий нормальный пострадавший от режима, имею полное право на возмещение затрат на лечение. Так?

– Абсолютно так, – подтвердил я.

– Плюс моральный ущерб, – считал Коровин. – Плюс ущерб репутации, плюс ущемление доброго имени, не говоря уже об упущенной выгоде… Я думаю, мне вполне хватит восьми килограммов…

Я предупреждающе кашлянул. Чтобы эльф не зарывался.

– Впрочем, могу легко обойтись тремя, – тут же заявил он. – Трех мне вполне хватит. За глаза. И за руки.

– Зачем тебе платина? – неожиданно взъерепенился Ляжка. Денежные вопросы он воспринимал весьма близко к сердцу. – Зачем тебе платина, если у тебя и так все есть!

– Что есть? – вкрадчиво спросил Коровин.

– Все… – осекся Ляжка. – Все, что тебе нужно для счастья. Небо, земля, вода, кошка… Да ладно, ладно, мне ничего не надо, забирайте…

– Успокойся, деспот, – вздохнул Коровин. – Не нужно мне твое золото… платина то есть. У меня действительно все есть. Тащи свою платину туда, откроешь пончиковую.

– Что такое пончиковая? – спросил сквозь сон любознательный Кипчак.

– В двух словах этого не объяснить, – ответил я. – Но там хорошо.

В дверях появился Тытырин с бородой. Тытырин притащил худого тундрового кустарника, сложил в очаг. Снял с полки экземпляр «Шагреневого трактора», брезгливо скомкал, подпалил, подсунул под кустарник. Кустарник зачадил горьким дымом, потом заиграл маленькими синими огонечками.

– Пожрать у меня ничего нет, – объявил Тытырин, когда огонь разгорелся. – Говею, однако. Пост.

– Откуда ты знаешь, что пост? – спросил Ляжка.

Тытырин не удостоил Ляжку ответом.

– Толокно есть, – передумал Тытырин, взглянув в наши проголодавшиеся лица. – Фунта два. Можно баланду завести.

– Заводи, – велел я.

Тытырин принялся заводить баланду. Баланда из толокна была безрадостна как на вкус, так и на цвет. Я съел половину солдатского котелка и разморился. Огонь слегка подпекал мои пятки, я лежал, глядя вдаль, вернее, в стену, грустил душою от одиночества – я вдруг почувствовал одиночество, да уж.

Коровин и Кипчак спали, Ляжка и Тытырин бодрствовали, и лишь это меня несколько развлекало. Они по очереди читали свои стихи, спорили, иногда перемежая спор сочинениями признанных классиков. Для придания художественного весу своим аргументам.

Иногда приходили в полемический экстаз.

Тогда Тытырин в бешенстве дергал себя за бороду, борода периодически отклеивалась, и Тытырину регулярно приходилось приклеивать ее игуаньим салом.

– Какой же ты крупный прозаик! – обидно, но в полтона хохотал Ляжка. – Если у тебя даже борода не растет? Ты просто щенок! Дристливый бобик! Ты жалок! Ты, что, свои стихи с заборов списываешь? Это же восемнадцатый век!

– Я не жалок, я почвенник! – кричал Тытырин. – Соль земли, читай по буквам! И не надо меня в глаза тыкать своим гнилым постмодернизмом! Ты сам не поэт, ты поэтическая отрыжка!

Ну и так далее. Приятно послушать людей с задором, что ни говори. И я слушал, слушал и постепенно уснул, и был сон мой крепок и тепл, утро же началось так.

– А-а-а-а!

Вопль в районе правого уха.

Я перекатился на бок, подхватил бластер и прицелился во входную дверь.

И тут же возникла картина. Старая лачуга, примерно как эта. Со стола сыплется лущеный горох, женщина и детишки в старинном платье с ужасом глядят на дверь.

Сюжет № 5. «В ожидании кобольда».

Что-то у меня все картины с ужасом.

Но кобольда в этот раз не было. На пороге возник Ляжка во взорванных чувствах.

– Ненавижу! – зарычал он. – Ненавижу его! Предатель! Грязный предатель! Ничтожество!

– Что случилось? – сонно спросил Коровин. – Не отвечай, догадываюсь. Твой бывший соратник выложил на стене пометом игуаны бессмертные строки «Беспредела медведей в Тевтобургском лесу»? Я недавно уже встречался с подобной низостью…

– Ненавижу! – снова завопил Ляжка.

– Не, Коровин, – возразил я. – Ты ошибся.

– В чем же?

– Это был не помет игуаны, это был помет армадилла…

– Платина! – уже завизжал Ляжка. – Эта сволочь утащила нашу платину!

Коровин засмеялся. Я ощупал свой комбинезон. Моя платина тоже исчезла. Писатель-почвенник Тытырин оказался не таким дураком, каким я его себе представлял.

– Найду – убью! – страстно сказал Ляжка.

Коровин продолжал хохотать.

Кипчак к событиям оказался вполне равнодушен, проблемы цены и стоимости его не занимали.

Ситуацию осложнил Доминикус. Непонятно из каких побуждений он приблизился к страдающему Ляжке и потерся хребтом о его ногу.

– Отвянь! – в сердцах крикнул Ляжка и злобно отшвырнул Доминикуса ногой.

Доминикус не сносил дурного обращения с собой. Он распрямился, молниеносным прыжком оказался на голове Ляжки и впился в нее всеми конечностями.