Пчелиный волк - Веркин Эдуард (читаемые книги читать TXT) 📗

– Я не буду вам помогать, – сказала она. – Не буду помогать. И не хочу никого видеть.

– Может…

– Я не буду вам помогать, – повторила Лара.

Жаль. Подумал я. Жаль, что придется по-плохому.

– Лар… – сказал было Коровин.

– Вам лучше уйти. – Лара развернулась и исчезла между лачугами.

– Вот видишь, – развел руками Коровин. – Упрямая, тут уж ничего не поделаешь…

– Распустили баб, – довольно грубо заметил Ляжка. – Теперь плоды пожинаем…

– На нет и суда нет, – сказал я. – Давайте тогда снова спать.

– А как же Персиваля искать будем? – шепотом спросил Коровин. – Есть идеи?

Я не ответил, повернулся к нему спинным мозгом.

Но спать не стал. Подождал, пока стемнеет окончательно, и начал действовать.

Достал веревку, связал в петлю. В петлю вставил толстую палку. Этому меня научил Варгас. Простое устройство, безо всяких восточных хитростей. И называется просто. Удав. Дешево и сердито. С помощью удава можно развязать язык кому угодно. Даже Штирлицу. Вообще Варгас рекомендовал использовать стальной тросик, но тросика под рукой не было. И я обошелся веревкой.

Мне надо было поговорить.

С Ларой.

Я не знал, сколько дней осталось, но почему-то чувствовал, что мало. Неприятное ощущение под правой ключицей. Как ледяной гвоздь насквозь. С утра. Видимо, со временем я все-таки просчитался.

Я пощупал пальцем этот холодный гвоздь и направился к центру деревни. Честно говоря, мне было довольно жутко. Я шагал по темным пространствам между саманными и плетенными из лозы хижинами, а вокруг меня раздавался смех.

Страшно.

Планета Х могла быть не только тупой и забавной, Планета Х вполне могла быть и страшной.

В центре поселения на площадке между кривыми халупами горел костер. И я почему-то был уверен, что Лара возле этого костра.

Так и оказалось.

Они сидели возле костра. Чего-то делали там, копошились. Я подкрался поближе.

Лара.

Лара и маленькая гномовская девочка в дурацкой шапочке цвета эфиопского флага. Красивая шапочка, яркая. Интересно, откуда здесь такие яркие цвета? Шапочка гномовской девочке шла. Катьке шла. Катькой эту девчонку, кажется, зовут, Кипчак сказал, когда мы ее днем сегодня видели.

Катька и Лара вязали. Сидели, с зубовной болью стучали спицами, быстро-быстро шевелили пальцами. Полуночное вязание, шерстяное колдовство, танец с саблями маленьких лебедей.

Лара вязала носки. Длинные носки или чулки, я в этих тонкостях не разбираюсь, видно было только, что они черно-красного цвета и стелются по земле. Может, это были носки для цапли.

Катька, гномчонок, или гномчонка, не знаю уж, вязала что-то похожее на жилетку. Тоже в эфиопской гамме. Растафарай, растафарай.

Я вышел на свет.

Лара не посмотрела на меня, продолжала вязать чулки-переростки.

– Моя бабушка во время войны работала на снарядном заводе, – сказал я.

– Во время какой войны? – спросила Катька. – Когда Персиваль схватился с рыцарями Черного Креста?

– Ну, почти что… Так вот, во время войны моя бабушка работала на снарядном заводе. А после работы она возвращалась домой и вязала носки из козье-собачьей шерсти, чтобы отправить их на фронт. И за все годы войны она связала пять тысяч пар носок. Или носков.

Сказал и подумал, что я никогда не знал своей бабушки. Не знал, но почему-то был уверен в том, что все так и было. И патронный завод, и пять тысяч носков. Все.

И собака Рей, и, наверное, черемуха.

– А вы у нас останетесь? – спросила Катька. – Нам рыцари нужны ой как! Два больших рыцаря и этот дурачок тоже. Смешной такой. А у вас есть меч?

– Есть, – ответил я. – Он там лежит. У моего оруженосца.

– Если у вас есть меч, вы настоящие рыцари.

Рыцарем быть мне еще не приходилось. Я вдруг пожалел, что у меня нет леденца. Или помадки из жженого сахара. Или свистульки. Глупо, но мне захотелось подарить этой Катьке свистульку.

– Завтра сделаю тебе свистульку, – сказал я. – Из рога.

– Из какого рога?

– Из рога единорога, – ответил я. – Лара, скажи мне, как найти Персиваля?

Лара поглядела на меня безо всякого интереса. Катька поглядела с испугом.

– Ты знаешь, где он?

– Он мертв, – ответила Лара. – Это все знают…

– Он пал в бою! – пропищала Катька. – На него набросилась тысяча кровожадных волков, и он бился до конца! А потом пал…

– Пал смертью храбрых, – добавил я. – В героическом бою. Но некоторые считают, что это не так…

– Мне нет дела до некоторых.

Скучно. Я нащупал в кармане петлю с палкой. Скучно.

– Тысяча кровожадных волков, – сказала Катька. – Целая тысяча.

– Ты вяжешь жилетку для братика? – улыбнулся я.

– Не для братика, – покачала головой Катька. – Для Зубастика.

– А кто такой Зубастик?

– А вот.

Катька встала. Обнаружилось, что сидела она на квадратной корзинке, с такими корзинками в американских фильмах ездят на пикник. Катька откинула крышку и вытащила…

Тут я немножко обалдел.

Потому что Катька вытащила Сима. Кибернетического пса изобретателя Дрюпина. Пес был дезактивирован, свернут в металлическое кольцо. А зубы действительно торчали в разные стороны.

– Это Зубастик? – спросил я.

– Это он. – Катька погладила Сима по голове. – Он – щенок древней собаки динго, они раньше обитали в пустотах…

– В пустынях, – поправила Лара.

– Ну да, в пустынях. Они жили в пустынях и откладывали в горячий песок коричневые яйца. Вот такие.

Катька показала мне разрезанный по экватору баскетбольный мяч.

– Где ты его взяла?!

Спросил я, пожалуй, несколько нервно.

– На болотах. – Катька снова погладила Сима. – Я маслянику собирала, гляжу, лежит…

– А больше там ничего не было? Рядом с этим яйцом?!

– Нет, – ответила Катька, – больше там ничего не было. Только яйцо древней собаки динго. Эти собаки жили в пустынях и питались небесными токами. Они были страшны и огромны, а потом пришла вода, и они все заржавели. А это яйцо лежало в иле и не заржавело.

Катька постучала по мячу.

– И оно бы еще лежало, наверное, но на него напал болотный коркодил. Коркодил разгрыз скорлупу, и щенок захлебнулся в воде.

Катька всхлипнула.

– Щенок захлебнулся, он мертвый. – Гномчонка прижала Сима к себе. – А я вяжу ему рубашку из крапивы…

– Зачем? – спросил я.

– Крапивные рубашки могут оживлять, – сказала Катька. – Надо связать семнадцать крапивных рубашек, и тогда, если, конечно, хотеть по-настоящему, Зубастик оживет. Так Лариса мне сказала.

Я посмотрел на Лару, но она на меня не посмотрела.

– Мне нужен Персиваль, – сказал я.

Катька поглядела на меня с еще большим испугом.

Лара даже не подняла голову, стукала спицами, снабжая незнакомую мне цаплю теплыми вещами – ведь вполне возможно, что скоро придет зима.

– Мне нужен Персиваль, – повторил я.

Нет ответа, что уж там.

– Может, ты мне все-таки скажешь? – попросил я. – От этого много зависит. Может быть, кто-то даже умрет…

– Никто не живет по двести лет. Умирают даже философы.

Умная.

– Хорошо, – сказал я. – Помоги тогда лично мне. Я сбился со счета, со временем нелады…

– Я не помогаю. Никому, никогда.

– Я сбился со счета, – повторил я. – Дело в том, что вот здесь, в правом легком, у меня капсула. В ней яд. Скоро она может лопнуть. На днях, скорее, а может, через неделю… Если я не выберусь отсюда, то умру. Мне нужен этот Персиваль. Как вы там его еще называете…

– Это все очень трогательно, – равнодушно ответила Лара, – но мне совершенно плевать. Если ты умрешь в этом мире, то просто очутишься в том. Это ведь все не по-настоящему. Так что отвали. Мне тебя не жалко.

Я покивал, потом сказал:

– Все это немножко не так. Дело в том, что я не совсем…

– Я больше не хочу этого слушать. – Лара отвернулась.

Ну, ладно. Я опустил руку в карман, нащупал петлю…

Со стороны поселения послышался смех. Квакающий, может, крякающий.