Легенда о Чудограде Книга вторая. Наследие Радомира. Часть первая. Храм магии (СИ) - Шихматова Елена
— Ну, что же вы медлите, не тяните время ни свое, ни мое!
Она немного прикрикнула на него и мужчина, вздрогнув от звука ее голоса, быстро встал и подошел к ней. По пути взглянув на стоящего позади Амалии охранника, он надеялся хотя бы встретить недоумение в его глазах в знак солидарности, но тот отнесся к этому более спокойно, в конце концов, раз Амалия обзавелась ключами от кабинета, значит, некоторые права распоряжаться им у нее были. Испытывая страшную неловкость, пожилой мужчина осторожно стал поднимать одну бумагу за другой, к счастью, бланк был четвертым по счету. Аккуратно взяв его, стражник положил его перед Амалией.
— Вот.
— Хорошо, теперь возьмите перо и чернила. Так, — протянула Амалия, и вновь стала открывать ящики стола, — где-то я их видела. — А, вот! Будьте добры, запишите распоряжение, я не знаю, как это правильно оформить, к счастью, изучать мне это ни к чему: у меня есть вы.
Амалия обезоруживающе улыбнулась, но стражник в ответ смог только скривить сомнительную физиономию, он определенно чувствовал себя не в своей тарелке, но вместе с тем испытывал настоящее восхищение этой женщиной. Все-таки она была очень решительной, строгой, обладала настоящей хваткой, любой бы на ее месте растерялся еще вчера и не знал бы, что делать, но она сразу взялась за дело, словно уже не раз попадала в подобные ситуации. И это опять-таки, учитывая ее положение. Мужчина на минуту замер, когда же Амалия слегка откашлялась, напомнив ему, где он, и что она ждет от него, встрепенулся.
— О, простите!
Пожилой стражник взял бумагу, переместил поближе к себе чернила и перо и, сев по правую руку от Амалии, спросил.
— Какое именно распоряжение вы хотите составить?
— Их два, если надо, разнесите это по разным бумагам. Во-первых, я хочу, чтобы мне прислали на смену двоих охранников, во-вторых, необходимо выделить минимум пять человек в охранники для царя Заряна, они должны неотступно следовать за ним, даже если ему вздумается принять ванну или навестить уборную. Сейчас гораздо важнее его жизнь, а не правила приличия, — видя, как брови мужчины полезли вверх, а перо в его руках застыло над открытой чернильницей, Амалия снисходительно пояснила. — Не забывайте, что по дворцу до сих пор разгуливает невидимая девушка с весьма сомнительными мыслями и намерениями. Мы не знаем, в чем именно заключается ее роль во всем происходящем, но очевидно, что она — часть чьего-то общего плана. Ну что же вы по-прежнему смотрите на меня? Пишите!
— О простите! — вновь спохватился мужчина и, быстро составив распоряжение на первом листе бумаге взялся за второй бланк, закончив, он протянул их Амалии. — Нужна ваша подпись.
— Да, конечно.
Забрав у него листы и перо, Амалия быстро, но очень аккуратно подписала свои имя и фамилию и передала бланки стражнику.
— А теперь будьте добры, отнесите их на пост охраны. И, да, попросите прислать ко мне кого-нибудь с докладом о наблюдении за домом Златана Кромина.
— Да, госпожа.
Мужчина почтительно поклонился и, забрав бланк, направился к выходу из кабинета, следом за ним вышли его сослуживцы. Она даже до самого Златана Кромина добралась! Стараясь переварить последние слова Амалии, мужчина все еще не мог поверить в то, что услышал имя такого видного и всеми уважаемого человека как Златана Кромина в негативном контексте. За ним установили наблюдение! Значит, в чем-то подозревали. А ведь это был человек мирового масштаба. О том, чтобы подивиться возможной причастности Кромина ко всему происходящему, он и не подумал, поскольку даже предположить такого не мог. Покинув кабинет и отойдя от него на добрые метров двадцать, все четверо смогли, наконец, выплеснуть часть сдерживаемых внутри эмоций и высказаться.
Стражник-проводник проводил царя Изяслава и двоих его охранников на нижние этажи левого крыла дворца, где находились камеры, в одной из них, во второй от входа камере, находилась Аглая Тарутина. Камера была закрытая, со сплошной стеной и дверью, снабженной только маленьким окошком с решеткой, через которое доносились гневные вопросы молодого Заряна, попутно с ними он высказывал Аглае все, что у него накипело в душе: во-первых, ему надоело бояться, во-вторых, он ненавидит всех, кому он, видите ли, не нравится, в-третьих, он всех заговорщиков заставит ответить перед судом, он всех их накажет так, что они горько пожалеют о содеянном.
— Вы хотели сделать из меня психа? Хотели свести меня с ума! Заставить свихнуться! Только вам это не удалось! Слышите, не удалось! Что вы молчите?! Я требую, чтобы вы сказали мне, кто стоит во главе заговора? А, может, это вы?! Это вы собиралась свести меня с ума, а потом посадить на трон своего человека? Точно! Вы ведь служили в храме Алина, вот в чем дело, вы по-прежнему фанатично верите в Алина! И теперь вы решили наказать меня за то, что развенчана старая религия, а на мое место вы хотели поставить того, кто будет выкрикивать вместе с теми вчерашними людьми на площади: «Да здравствует Великий и Всеблагой Алин!» Нет уж! Не дождетесь вы этого от меня, слышите, не дождетесь! А знаете почему? Потому, что вы здесь, сидите под замком, а я — ваш обвинитель, и мне все известно, все ваши черные мысли, за которые вы ответите. Вы мне за все ответите!
На секунду Зарян умолк, видимо, просто набирал воздуха в легкие, но Аглае хватило этого мгновения, чтобы вставить свое замечание:
— Правильно говорить Всеблагой и Великий Алин.
Заряна даже затрясло от возмущения, он яростно сжал кулаки и срывающимся, переходящим на визг голосом, воскликнул.
— Мне плевать! Слышите! Плевать, как там правильно! Ваш Алин — не Бог, и теперь вы не можете, не имеете права навязывать это мне или кому-то еще! Мы все знаем правду, а вы — фанатики, знаете только то, что представляется в вашем воспаленном мозгу!
На этой фразе Зарян замолк, инстинктивно среагировав на звук открывающейся двери. Увидев царя Изяслава, он закатил глаза к потолку и почти возмущенно спросил.
— Что вы хотели?
— Я хотел бы помочь вам разобраться в ситуации, — мягким голосом ответил Изяслав, хотя в душе осудил Заряна за неподобающий тон, но все-таки списав это на чрезмерное волнение и перевозбуждение молодого царя, никак не показал своего отношения, наоборот, даже изобразил мягкость в голосе.
В свою очередь Зарян тоже сдержался, не высказав Изяславу, что его присутствие здесь неуместно, что это его дело, и он сам должен разобраться в создавшейся ситуации. К тому же Зарян испытывал определенную неловкость и смущение: не так-то приятно, когда твоя проблема стала достоянием общественности, которая будет обсуждать твою боль как некий увлекательный рассказ, вызывающий массу эмоций. У него она тоже вызывает эмоции, и отнюдь не положительные! По телу пробежал неприятный холодок, словно отголосок сотен и тысяч голосов, касающихся его тела своими замечаниями и высказываниями по поводу недоведенного до конца помешательства молодого царя и заговора против него. А ведь у него не зря нет приближенных — он их попросту никогда к себе не подпускал, всех так или иначе отдаляя от себя, особенно льнущих к нему подхалимов с прилизанными фразами и светящимися обманным блеском глазами. С детства, с тех пор, как его мать встала у власти, Зарян только и видел, как всевозможные прихлебатели играют мнением и взглядами его матери, он поклялся не позволять им делать то же самое и с ним. На деле это дало обратный эффект — все назвали нежелание Заряна кого-либо приближать к себе его нелюдимостью, странностью и предвзятым отношением к людям. Не смотря на позицию молодого царя многие все равно продолжали пытаться угодить ему и получить его особое расположение, в том числе Златан Кромин, но все, что удалось добиться предприимчивому торговцу и дельцу, это разрешения на прием в нужные ему ведомства без предварительной записи, так как предприятия Кромина были признаны государственно значимыми.
Зарян не любил, когда ему говорили, что делать и очень часто не соглашался с принимаемыми законами и постановлениями, иногда его мнение шло в разрез со здравым смыслом, но он продолжал отстаивать свою позицию, лишь бы подтвердить свою самостоятельность. И вот сейчас царь Изяслав усомнился в его самостоятельности, иначе это назвать было нельзя: он не поверил в то, что тот сможет допросить госпожу Тарутину и получить от нее нужные сведения, и пришел, чтобы помочь. Метнув крайне недовольный взгляд в сторону Изяслава, Зарян выпрямился и, сложив руки на груди, безразличным голосом поинтересовался.
